Портрет Лукреции - О' - Страница 29

— Нет-нет…

— Боитесь меня.

— Ничуть!

— Не спорьте. Не надо бояться. Я не обижу. Обещаю. Верите мне?

— Я…

Он с минуту глядит на нее, затем поясняет:

— Я не лягу с вами в постель. Понимаете? Я не животное. Никогда не принуждал женщин, и никогда не стану. Вам нечего страшиться. Не будем торопить события. А пока вставайте, я пошлю за служанкой. Поешьте, ладно? А потом осмотритесь на вилле, полюбуйтесь видами.

Внезапно отпустив ее, Альфонсо идет к окну и распахивает ставни.

— Только взгляните на солнце! — восклицает он. — Так и зовет на прогулку. Все вокруг сияет!

Альфонсо уверенно идет к двери, полы его рубашки развеваются; потом он вдруг спохватывается и возвращается к постели Лукреции. Склонившись над ней, кладет руку ей на шею, прижимается к ней губами — мимолетно, однако настойчиво. Так отец ставит на письма печать — знак принадлежности его двору.

Она гуляет в мягких туфлях и струящемся желтом платье. На голове у нее голубая шляпа, робко обласканная солнечными лучами: они осторожно касаются лба и макушки, словно гладят прирученного зверька.

Она шагает, поглаживая пальцами зеленую изгородь по обе стороны тропинки. Усердное, неутомимое светило находит ее руки, жаркие лучи покалывают кожу.

Она ступает медленно, неторопливо, оставляя четкие следы на гравии. Ей позволили гулять без спешки, куда заблагорассудится, хоть весь день. Здесь некому ей мешать, докучать расспросами, обижать. Ходить можно, где душе угодно — Альфонсо сам так сказал, этими самыми словами. Куда душе угодно.

Мысль о такой свободе бурлит внутри, клокочет в горле, выходит изо рта чем-то средним между смехом и писком.

Вокруг раскинулся сад, бесстрастный и равнодушный. Лукреция одна, не считая мужчины с кривоватыми ногами и слегка изогнутым ножом; Альфонсо сказал, что он будет сопровождать ее на всех прогулках, но держаться поодаль, поэтому можно о нем и не думать, а если вдруг что-то понадобится, стоит только поманить, и он мигом подойдет.

Пока что она бродит у клумбы с пышными пурпурными цветами; они колышутся волнами и дрожат в такт сотням трудолюбивых пчел, перелетающих с места на место. Лукреция обходит беседку, где благоухают белые звездочки жасмина, — подол юбки скользит по земле, цепляя веточки и опавшие лепестки, — проходит мимо гряд зелени, персиковых деревьев, незнакомой вьющейся травки и удивленно замирает: она сама не заметила, как вернулась к фонтану посреди сада — многоярусному овалу из узорчатого мрамора, в центре которого морское чудовище весело выплескивает воду в прозрачный, ароматный воздух.

Какая свобода, даже не верится! Лукреция позавтракала пирожными из молока и меда, оделась при помощи Эмилии, а потом, в сопровождении слуги, зашла в длинную комнату. Альфонсо сидел за столом, читал бумаги и отдавал распоряжения мужчине со шляпой в руках.

Завидев Лукрецию, Альфонсо встрепенулся, отпустил помощника, проводил Лукрецию в сад и позволил гулять «где душе угодно». А еще добавил: сад разбили «на усладу и отраду» дамам.

Альфонсо ведет ее под руку, Лукреция пальцами ощущает гладкую ткань его рукава. Муж и не знает, что прежде ей не дозволяли бродить «где душе угодно». Родители твердо считали: девочек нужно воспитывать под строгим присмотром, пускать только в определенные комнаты, следить за ними до самого замужества, не оставлять одних.

«А вот семейная жизнь — совсем другое дело, — подумала Лукреция. — Мужчина держит тебя за руку, гуляет с тобой, рассказывает, какой архитектор построил крытый переход и беседку, откуда привезен мрамор для фонтана. Ты живешь на вилле, обнесенной стеной; на потолках — ангелы и боги, вокруг — холмистые поля, густые чащи, а вдалеке виднеется извилистая бронзовая нить реки».

Альфонсо прошелся с Лукрецией по первому саду и повел во второй. Походка, слова, жесты — все в Лукреции живо интересовало его; он следил взглядом даже за тем, как она прикрывает глаза от солнца. Альфонсо повел ее к воротам третьего сада, своего любимого, но вдруг молча отстранился, услышав вежливый кашель: из ряда миндальных деревьев как по волшебству возник мужчина с большой стопкой бумаг.

Лукреция замешкалась, опустила руку. Ждать Альфонсо, подойти к нему или остаться здесь? Как лучше поступить? Альфонсо махнул рукой, дескать, идите без меня. Дважды просить не пришлось. Лукреция втайне радовалась, что можно хоть минутку побыть одной. Она пробежала под цветущим деревом миндаля и оказалась в третьем саду, переплетенном паутиной симметричных тропинок; по обе стороны каждой тянулись низенькие живые изгороди; Лукреция с удовольствием гладила их листву.

Прохладные вечнозеленые листья глянцевито блестят, покалывают кожу. Тропинки разветвляются налево, направо и прямо. Смешиваются в несочетаемый букет ароматы цветов. Бескрайняя синь тянется от горизонта до горизонта. Впервые Лукреция видит небеса во всей полноте: во Флоренции над крышами и окнами вечно клубятся туманы и дым, лишь изредка проглядывают клочки неба.

Лукреция поворачивается к вилле. У красноватого бока здания, где рядком растут деревья, стоит Альфонсо и слушает человека с бумагами, внимательно склонив голову. Альфонсо высокий, в темных кальцони[39] и светлой рубашке, а незнакомец пониже ростом, в серой рубашке и шляпе, небрежно накинутой на светло-рыжие волосы. Ни дать ни взять львиная грива!

Их силуэты двигаются на фоне густой зеленой листвы, и Лукреция понимает: а ведь мужчина в шляпе точно не слуга… Она всю жизнь наблюдала за людьми со стороны — такой у нее дар или же приобретенный навык. Одним взглядом она оценивает осанку, одежду, движения, подбородок — у одних он опущен, другие гордо его поднимают; выражение лица; еще с порога она видит, кто самый влиятельный в комнате, кто кому соперник, а кому союзник, кто таит от других секреты.

Лукреция бродит среди цветов и плодовых деревьев, украдкой поглядывая на Альфонсо, своего мужа, и на человека напротив, которому Альфонсо зачем-то понадобился. Одет незнакомец благородно, не как слуга: тонкого кроя рубашка из драпированой ткани, узорчатой на складках; на шляпе блестят заостренные ciondoli[40]; да и осанка у него уверенная, он не тушуется под взглядом Альфонсо, даже наоборот — наклоняется к нему, выставив ногу. Видно, старые приятели. Они вместе читают бумаги, и незнакомец едва не задевает Альфонсо локтем, но муж не отстраняется.

Интересно… Наверное, это друг, с которым Альфонсо упражнялся в фехтовании? Или брат приехал? Должно быть, двоюродный: ей говорили, у Альфонсо только один родной брат, кардинал, и живет он в Риме.

Мужчина молитвенно складывает руки, в ответ Альфонсо задумчиво на него глядит. Неужели опять неприятности с матерью или при дворе что-то стряслось? Отец предупреждал, что первый год герцогства станет для Альфонсо нелегким испытанием: всегда немало желающих испытать молодого правителя, проверить его стойкость.

— Придется твоему Альфонсо, — сказал тогда Козимо, — убедить и своих людей, и другие герцогства, что инакомыслие он пресекает на корню и достоин править Феррарой. Пусть докажет силу и храбрость делом, так уж заведено.

Альфонсо что-то говорит, решительно кивает, хлопает собеседника по плечу и возвращается к Лукреции: идет прямо, уверенно сворачивает направо, потом налево.

Таинственный мужчина исчезает среди деревьев, словно и не было.

Увы, Альфонсо придется ее покинуть, дела не ждут, а она пусть гуляет по саду, сколько пожелает.

— Очень жаль, — улыбается Альфонсо. — Увидимся ночью.

Внутри все обрывается. Забыты цветы и пчелы, потускнел сад, перед глазами стоит только потолок во фресках, а под ним — постель и откинутое одеяло.

— Да, — шепчет Лукреция. Сегодня, сегодня…

— Вы не против? — Альфонсо пронизывает ее взглядом.

— Конечно, нет. Прошу, не волнуйтесь обо мне. Я здесь очень счастлива!