Амнезия - Ти Джей Бриртон - Страница 37

– Я провожу вас, – произнес он наконец с напряженным видом.

Я последовала за ним в глубину дома. Мой внезапный страх сменился любопытством. Лестница пристроилась к одной из стен гостиной, и когда мы поднимались на второй этаж, с нее открывался вид на озеро.

– Какой у вас замечательный дом, – заметила я.

Джейк, тяжело ступая по ступеням впереди меня, сказал:

– Его построили мы с отцом. Тридцать лет назад. Поначалу здесь было нечто вроде скромного охотничьего лагеря. По сути, одна бытовка. Но постепенно мы сделали все.

Верхнюю площадку своеобразного балкона покрывал ковер. Первая дверь закрыта, вторая дверь приоткрыта. Подойдя к ней, Джейк посторонился, пропуская меня внутрь.

Я нерешительно помедлила.

Однако я приехала именно ради этой встречи.

Я вошла в комнату. Помещение освещалось лишь одной лампой, стоявшей на комоде справа. Из двух окон открывался вид на покрытую гравием дорожку, отчасти даже была видна моя машина. В затененной кровати лежала женщина. Как и на фотографии на холодильнике, заднее освещение скрывало ее черты.

– Здравствуй, Ребекка, – сказала я, – давно не виделись.

– Лет пятнадцать? – промолвила женщина в постели.

– Около того. А может, и ровно столько.

Между комодом и кроватью стоял стул. Я присела на него.

– Милая, тебе что-нибудь принести? – спросил Джейк с порога.

– Нет, спасибо.

– Хорошо. – Напоследок он бросил на меня тяжелый взгляд, и на сей раз я однозначно поняла: Джейк не в восторге от того, что я приехала. Она, очевидно, страдает от какой-то болезни, и здесь их убежище, а я притащила с собой мир. Мир прошлого, ее работы и всех возможных связанных с ней неприятностей.

После того как Джейк ушел, я сказала, взглянув на Муни:

– Прости за столь неожиданное вторжение.

– Он сказал, что у тебя отчаявшийся вид.

– Наверное, он прав. – Мои глаза привыкли к тусклому свету, и я получше разглядела Ребекку. Она исхудала, голову покрывала косынка. – Я не знала, что ты плохо себя чувствуешь.

Она рассмеялась, но смех быстро сменился приступом кашля. Я напряглась, тщетно пытаясь придумать, чем могу помочь.

– Плохо себя чувствую, – согласилась Ребекка, когда кашель затих. – Пожалуй, можно и так сказать.

В ней, безусловно, по-прежнему жила памятная мне крутая штучка. Прагматическая нью-йоркская особа проявлялась в ней даже в этом изнуренном тяжелой болезнью положении. Рак, без сомнения.

– Ты ведь родилась в Нью-Йорке… верно?

– Да, в Куинсе. Там родилась, там и выросла. И ишачила там почти десять лет, прежде чем меня перевели в Уэстчестер. Там еще чуть больше десяти отпахала. Но в груди завелся рачок. Я вышла на пенсию, мне удалось победить его, а потом он вернулся. Просочился в мою лимфосистему.

– Мне очень жаль…

– Я не ищу сочувствия, – бросила Ребекка, махнув рукой. – Сообщила, просто чтобы тебе не пришлось сидеть здесь и строить всякие догадки, а мы занялись бы тем, ради чего ты приехала.

Я открыла рот, но Муни сразу добавила:

– Хотя, пожалуй, я знаю, почему ты здесь. Я вспомнила тебя, как только Джейк назвал твое имя. Лора Бишоп вышла условно-досрочно, так? Я получила уведомление, поскольку вела то расследование. Отпустили вчера. Она звонила тебе? Доставала? – Муни снова закашлялась.

– Нет, ничего подобного.

Дождавшись, когда легкие Муни успокоились, я поведала ей, что у меня произошло. Всю историю. Она выслушала меня, не перебивая. Закончив, я спросила, что она думает по этому поводу.

– Арнольд Бликер, – задумчиво произнесла Ребекка. – Да, помню, он был сущим наказанием. Он и его жена – Энни… нет, по-моему, ее звали…

– Элис.

– Они устроили настоящий шухер, когда вынесли приговор. Начали еще до суда. Они обвиняли нас в преследованиях. Мол, мы, бессердечные, преследуем невинную скорбящую вдову.

– А вы… Вам очень приглянулась Лора Бишоп в качестве подозреваемой?

– Ну конечно, она нас заинтересовала. Разумеется. В восьмидесяти процентах случаев виновными оказываются люди, близкие жертве. И у нас имелись два свидетеля – надежных свидетеля – того, что их брак трещал по швам. Что она и ее муж были тусовщиками – ну, ты меня понимаешь, – может, даже свингерами. Мы выяснили, что ее бизнес – она управляла художественным салоном или чем-то в таком духе – не так уж крут. По страховке на случай смерти ей могли выплатить полтора миллиона. Плюс у нее не было алиби. Интересный расклад, верно? Но у нас не было веских доказательств. Да и место преступления было гиблое.

– Гиблое? – повторила я. – Что ты имеешь в виду? Нарушена сохранность улик?

Лицо Муни скрывалось в тени, но я почувствовала, как она встревоженно напряглась. Похоже, из-за выражения «нарушена сохранность улик». Ага. Ведь ради этого я и приехала.

– Не все улики удалось использовать, – в итоге призналась Муни. – Во-первых, копы, приехавшие по вызову службы спасения, два местных полицейских, проверили периметр и обошли все. Такова уж процедура, но они уничтожили все нужные следы. А об остатках на следующий день позаботилось солнце.

Ребекка вздохнула. На мгновение я подумала, что она все сказала. Но Муни продолжила:

– Во-вторых, у нас имелся свидетель, заявивший о том, что прямо перед убийством кто-то припарковался там на улице около дома, и мы нашли окурки, но криминалист работал в порванной перчатке и… В общем, все испоганил.

– Понятно.

– Она, конечно, настаивала, что в дом кто-то вломился и прикончил Бишопа, – сказала Муни, – но у адвоката была такая же проблема – доказательства, которые суд принять не может. Не на чем строить защиту. Тем не менее адвокат сказал, что она не признала себя виновной, и начался процесс. Поэтому мне опять пришлось встретиться с ней и с мальчиком, чтобы взять новые показания. Но парнишка вел себя странно. То он говорил, что его родители ссорились, то отрицал это. Именно тогда я обратилась к окружному прокурору за разрешением оценить его состояние.

– И привлекла к делу меня…

– Точно.

Какое-то время я молча сидела в тускло освещенной комнате, слушая монотонный шум дождя. Тщательно припомнив давние события, сказала:

– Вы ведь разговаривали с Томом параллельно с моими сеансами. Не так ли?

– Ну, нам пришлось. Мы не могли бездействовать целую неделю из-за трех ваших сеансов. Или из-за пяти сеансов в течение двух недель. Особенно учитывая то, что Лора Бишоп собиралась уехать.

Я помнила, как эти два копа пришли ко мне в офис и настойчиво просили ускориться.

– Мы волновались, потому что Бишоп связалась с каким-то мужиком. Богатым кадром. С солидными деньгами.

– С Дагом Уайзманом, – ляпнула я.

– Да, с Дагом Уайзманом, – подтвердила Муни, – верно. А ты откуда о нем узнала?

– Я… Гм…

– Ты кого-то наняла, – сообразила Ребекка.

Уж лучше признаться.

– Да. Одного старого друга.

– Фрэнка Миллса.

Ее проницательность слегка озадачила меня. Но Муни добавила:

– Его имя всплывало, когда мы изучали твою кандидатуру на роль консультанта. Ты нанимала его однажды. Но ты же с ним давно знакома?

Мне хотелось расспросить ее о Даге Уайзмане, но сначала я решила удовлетворить ее любопытство.

– Да, Фрэнк Миллс служил патрульным, когда я училась в университете. Мы познакомились примерно в то время, когда умер мой отец. Я скатилась в крутую депрессию, пустилась во все тяжкие… Фрэнк помог мне. К тому же присоветовал мне обратиться к его подруге, психотерапевту. Саре Берджесс. Потом наша связь прервалась на какое-то время, но через несколько лет он нашел меня, узнал, что я замужем и у меня есть дети. С тех пор мы дружим.

Она задумчиво смотрела на меня.

– Он раскопал для тебя что-нибудь еще?

– Только то, что на пенсии ты обосновалась здесь, в окрестностях Лейк-Джорджа. И что Томас Бишоп якобы работает в Аризоне. Такое же второе имя, дата рождения и внешность. Точная копия. И, очевидно, одно время этот Том жил в доме Уайзмана. А ты не могла бы рассказать мне о нем?