Абсорбент. Маньяк, который меня любил - Заугольная Оксана - Страница 50

В закрытой коробке больницы Александр чувствовал себя все хуже. Словно сам воздух отравлял его. Хотелось обратно, на свободу. Туда, где наконец-то не было никого, кто укорял бы его за само существование. Радость, которую он испытал, окончательно осознавая под тонким одеялом в закрытой темной комнатушке, что матери больше нет, не утолила жажду. Жаль.

Сколько ему нужно? Двое, трое? Десять? Или он просто хотел найти того самого, кто оставил свою куртку много… сорок лет назад! Внутри ворочалась неприятная мысль, что ему нужно другое, что теперь он хочет быть пойманным. И от этого казалось, что к нему самому смерть все ближе. Странное ощущение.

Он торопился, чтобы успеть утащить с собой как можно больше полицейских до того, как смерть все-таки настигнет его.

И, как всегда, едва он покинул больничный двор, дышать стало легче. Он зашагал по улице, сунув руки в карманы и привычно успокаивающе шелестя упаковкой с перчатками.

Что день будет неудачным, Александр понял быстро. Из-за сильного похолодания людей на улицах было меньше, чем обычно, но серые твари словно тоже мерзли и грелись, кучкуясь по два-три и больше. Александр устал смирять свою жажду, шепчущую, что эффект неожиданности позволит ему справиться и с двумя. Не позволит. В больнице он ослаб, и, пусть на свободе его легкие и дышали легко, он чувствовал эту болезненную слабость.

Он уже собирался вернуться домой или даже в больницу, как под дальним рассеянным светом фонарей увидел бредущую фигурку. Куртка, очень похожая на форменную, но немного другая, колыхалась впереди, скрывая в себе совсем невысокую фигуру, не выше самого Александра.

Он медленно двинулся следом за ней. Куртка выглядела знакомой, словно из старого сна или случайной встречи, и Александр был даже рад обмануться. Может, это именно та куртка, что на самом деле была дома в шкафу матери или ее родная сестра, скрывающая самого важного для Александра человека. Важного настолько, чтобы убить.

Он остановился, чтобы продышаться и успокоиться. Достал из кармана пакет с перчатками, порвал его зубами, чтобы не мучиться озябшими пальцами. На холоде перчатки надевались совсем плохо, но Александр имел в этом немалый опыт.

Фигурка впереди так и шла медленно, волоча на плече сумку, почему-то издалека похожую на спортивную.

«Спокойнее, — шептал себе Александр, надвигая поглубже капюшон и оглядываясь — нет ли свидетелей или камер? — У него может быть пистолет. Надо аккуратнее».

Камер не было. Они шли по краю парка, словно не только Александр, но и его жертва стремилась вглубь парковой чащи, туда, где умереть было так просто и, возможно, даже приятно. Ошарашенный этой мыслью, Александр остановился и едва не упустил жертву.

Еще немного, и жертва выйдет на хорошо освещенный участок, а дальше дорога и дорожная камера. Гореть в аду тому, кто их придумал!

И Александр торопливо зашагал вперед, прикидывая расстояние между толстым воротником куртки и шеей. Он так увлекся, что мимо сознания пролетели женские сапожки, колготки и юбка, которые теперь были хорошо заметны. Но не Александру, взгляд которого сосредоточился на сером дутом воротнике.

Жертва обернулась, но не испугалась, не ускорила шаг. Хорошо. Хорошо, когда ты невидимка, даже если отчетливо виден. Александр уже забыл про предчувствие неудачного вечера, его манила знакомая серая куртка.

И оттого настоящей неожиданностью стало для него, когда под перчатками вместо теплой кожи скользнули волосы. Высокий хвост, скрытый шапочкой, гладко ложился на шею, закрывая ее от чужих пальцев. Нет, пальцы бы не соскользнули, будь они свободны от этих перчаток.

Александр посмотрел на свои руки и только затем на жертву. Девушка. Не мужчина. Разве Александр убивает женщин? Мать не в счет. Но кто ему запретил трогать женщин, разве не мать? Разве это не значит, что ограничений больше нет?

Эти мысли вихрем пролетели в его голове, но все-таки недостаточно быстро. Он получил мощный, слишком мощный для такой невысокой девушки удар в живот, согнулся, очень удачно пряча лицо. По голове пришелся удар той самой сумкой, которую Александр опрометчиво отметил только вскользь. Может, девушка носила там и не кирпичи, но удар едва не придавил Александра к земле.

Упершись ладонями в грязный снег — теперь эти перчатки пропадут бессмысленно, как жаль, — Александр с яростью наблюдал, как его жертва быстро несется в сторону спасительного света, камер и людей. И, будто бы этого было мало, вдруг с той стороны раздался оглушительный свист, словно Александр оказался на футбольном матче или в школе.

Свист сводил с ума, паника заставила сердце биться сильнее, в висках стучало. Александр поспешно стянул перчатки и сунул их в карман. Потом отступил в темноту и торопливо принялся стягивать куртку. Вывернул ее яркой стороной наружу, какое счастье, что Николай носил двустороннюю куртку и оставил ее Александру. Теперь такую редкость попробуй найти! Александр стянул шапочку и взъерошил волосы. Холодно, но теперь твари не узнают его, даже если пройдут совсем близко.

Упал на скамью и пытался отдышаться. Внутри все скручивалось от страха и ярости, но Александр старался дышать спокойнее, чтобы никто не мог даже подумать, что он как-то причастен к случившемуся. Все напрасно. Он готов был играть свою роль, но уши замерзли, и кололо затылок от холода, а никто не появлялся. Только с той стороны, откуда пришли они с неудачной жертвой, прошла группа подростков, как всегда, шумные и пахнущие сладким дымом. Александр чувствовал, как ярость вскипает в нем с такой силой, что того и гляди затопит его целиком — и не выплыть!

О том, чтобы возвращаться домой, не могло быть и речи. Он становится опасным сам для себя. Его могли увидеть, узнать, снова засадить, и он лишился бы свободы навсегда.

До больницы ехать было несколько остановок. В теплом автобусе Александр почувствовал, что ужас начинает отступать.

Сейчас он приедет и все решит. Станет понятно. Да и разве не пора узнать, каково это, сжимать пальцы на собственной шее? Александр примерился, вспомнил о перчатках и сам же себя остановил. С собой можно и без перчаток.

Ему оставалась всего лишь одна остановка, когда в автобусе зазвонил телефон. Александр раздраженно оглянулся, пытаясь понять, у кого это трезвонит, как вдруг сообразил — в его внутреннем теперь кармане куртки верещал мобильник. Он достал его, неловко и осторожно, словно боялся уронить и разбить чужую недешевую вещь.

Номер был знаком, и Александр поднял трубку.

— Ну, — грубо произнес он.

— Саша, — голос в трубке едва не звенел от напряжения. — Саша Фролов умер. Задохнулся во сне. Или тромб. Или сердце. Непонятно. Мы вызвали экспертов. Ты приедешь?

Александр посмотрел в темное окно автобуса, где отражалось его разочарованное лицо. Неужели он позволит этому отвратительному дню победить?

— Нет, — наконец сказал он, сообразив, что на том конце все еще ждут ответа. — Я уже сплю.

За окном промелькнул темный больничный двор, на который больше никогда не выведут Александра Фролова, но разве Александру от этого не легче? Он спокойно ехал дальше. Свободный и очень злой. Ему было все понятно. Пока его собственный мозг выстраивал стройные цепочки причин и следствий, тщательно выбирал жертв, психопат убивал просто потому, что ему нравилось убивать. И где? Прямо в больнице. Александр ощутил непривычное ему чувство раздражения плохо сделанной работой.

Трубка молчала в кармане оранжевой куртки.

Руки сами снова легли на свою шею. Он ведь хотел сделать это сам. Он бы сделал аккуратно, а потом изобразил бы, будто задушился на простыне. Им выдали бы новые простыни, не те, что легко порвать руками на полосы, санитаркам увеличили бы зарплату за внеурочные проверки пациентов по ночам, и всем было бы хорошо. Но Александр зачем-то умер тихо и почти сам. Да, другие могли и поверить, что это естественная смерть от болезни или тромба, но самого Александра не проведешь, и он знал не только, какие таблетки так ненамного отличаются от тех, что давали раньше, но и какие побочные эффекты они вызывают, если совместить их с теми таблетками, что ему назначали до этого, а он прятал под наволочку. Чаще менять наволочки — вот что еще может сработать.