Шлак 2.0 (СИ) - Велесов Олег - Страница 2

Нас развязали, и я без сил упал на землю. Сквозь навалившийся сон доносились неясные крики, смех и нервное поскуливание лизуна. Ночью я замёрз. Чтобы как-то согреться, сжался в клубок, обхватил колени руками, но теплее от этого не стало. Потом меня накрыли шерстяным одеялом, я разомлел и без сновидений проспал до рассвета.

Открыв глаза, услышал сопение. Лагерь ещё спал, только двое часовых с вилами бодрствовали. Одно из главных преимуществ пленника — тебя не заставляют ночью стоять на посту.

Я попытался сменить позу, перевернулся на другой бок и едва не закричал от ужаса. То, что спросонья я принял за одеяло, это… Твою мать, это лизун! Он прижался к моей спине, наложил сверху лапу и сопел, словно простуженный. С ним было тепло, да, но это же тварь. Тварь!

Осторожно, чтобы не потревожить его, я отодвинулся. По коже бежали мурашки. Пусть все вокруг говорят, что лизун самая добродушная тварь, всё равно страшно. Безумно страшно.

Зашуршала сухая трава, я обернулся и снова вздрогнул. Передо мной стоял примас. Тело слегка наклонено, руки сложены на животе, полы кожаного плаща безвольно повисли — вся поза сплошное смирение. Я ненароком подумал, что он медитирует или молится. Но он смотрел на меня. Спокойный равнодушный взгляд душегуба. Вся моя судьба читалась в его зрачках.

Я сглотнул. Как же повезло мне оказаться между мутантом и маньяком, хоть желание загадывай.

— Интересная пара, — проговорил примас, видимо, имея ввиду мои обнимашки с лизуном.

— Никто его не звал. Он сам припёрся, — ответил я.

Это прозвучало как оправдание, но примаса мои отношения с тварью не интересовали.

— Ты загонщик, — сказал он уверенно.

— Удивительная прозорливость. Даже не знаю, что сказать на это.

— Для мяса ты слишком дерзок.

— А ты привык, что мясо молчит и дрожит от страха?

Старик кивнул.

— Не скрою, привык. Ты тоже боишься. Хочешь выглядеть смелым, но сущность выдаёт тебя, — он закрыл глаза. — Я чувствую твой страх. И он не только за себя. Ты боишься за кого-то ещё… Женщина… Нет, две женщины. Одна совсем маленькая. Ребёнок, — он снова смотрел на меня. — В Загоне у тебя осталась семья? Впрочем, не отвечай, это не важно, твою судьбу это не изменит.

Я почувствовал холодок. В экстрасенсорику я никогда не верил, не поверил и сейчас. Холод появился потому что последние дни совсем не думал о Данаре и Кире. Как будто забыл о них, поглощённый собственной участью, а этот старый пёс так неожиданно напомнил.

Меня разобрала злость.

— Если нельзя изменить, к чему тогда разыгрывать из себя мессию? Священник в кожаном пальто! Что ты там надумал на мой счёт? Превратить в тварь и сожрать? Ну жри, людоед. Надеюсь, подавишься!

Старикан и бровью не повёл.

— Мы не настолько сильно деградировали, чтобы питаться человечиной. О нас ходят разные слухи, что-то из них правда, что-то нет, но однозначно могу сказать — мы не людоеды. Хотя, поверь мне, мясо человека ничем не отличается от мяса животного или изменённого. Оно такое же красное. Ты будешь удивлён, но в истории человечества каннибализм занимает довольно высокое место. Ты вышел из-под станка, так? Вижу, не отвечай. Большинство моих детей родились здесь. Программа советской общеобразовательной школы им не знакома. А ты должен был учить историю, и наверняка знаешь, что людоедством не чурались многие, например, французы при отступлении от Москвы, или крестоносцы после осады Маарры. Тем же занимались поляки и литовцы в осаждённом Кремле. Примеров много, ибо голод не тётка. Я уже не говорю о лекарствах и прочем. Но мы, повторюсь, не людоеды. А изменённый уже не человек, его мясо не является запретным. Крапивница даёт всё, что человеку необходимо, но хочется разнообразия.

Из этих рассуждений я сделал один вывод: старик сам когда-то вышел из-под станка. Случилось это давно, возможно, до Разворота, иначе его знания опирались бы не на советскую школу, а на что-то другое. И он такой же загонщик, как и я, но моим другом от этого не становился.

— Молодец, поплакался. Дальше что?

— К вечеру мы доберёмся до миссии, и ваша судьба будет решена. Ты не глуп, должен понимать, что ресурсов для содержания лишних ртов, у нас нет, поэтому исход один — трансформация. Эти двое, — он кивнул на спящих ремонтников, — мне не интересны. Ты другой. Ты можешь стать одним из нас.

— Людоедом и миссионером, и жить в миссии? — скривился я. — И поклоняться мессии.

— Я примас, первый среди равных, глава миссии, и на роль Мессии[1] не претендую. Я всего лишь скромный его предвестник. Предтеча. Но ты, если пожелаешь, можешь попытаться им стать.

— С чего вдруг такое расположение?

Старик достал мой планшет.

— Прочитал последнее сообщение. Раздел «Личное». Если бы ты тоже его прочитал, то сидел бы сейчас не на холодном камне, а в жилом блоке.

Я заёрзал. Личное сообщение мог отправить только Гук. Больше ни с кем в Загоне у меня не было настолько дружеских отношений, чтобы заводить переписку.

— И что там пишут?

— Подумай над моим предложением, — старик убрал планшет в карман. — У тебя есть время до вечера.

А что тут думать? Меня поставили перед выбором: стать миссионером с их уродливой идеологемой общественного питания, либо самому послужить сектантам в качестве пищевого продукта. Хочу ли я быть съеденным? Однозначно, нет. Так что выбор напрашивается сам собой. В конце концов, меня не Родину предать заставляют и не военную тайну выпытывают. Можно прикинуться овечкой, стать одним из них, а потом сбежать. Это единственный способ вернуть себе свободу.

Хотя, становиться поедателем тварей… Сложно, сложно. Очень сложно. Что бы в этой ситуации выбрал Гук?

Пока я сидел и думал, лагерь проснулся окончательно. Быстро поднялись, собрали вещи. Привязывать нас к жердине не стали, бежать было некуда. Кругом камни, холмы, стланик, да и сил, честно говоря, оставалось чуть. На горизонте всё так же вздымались скалы. Где-то там должна находиться миссия.

Шли весь день не останавливаясь. Скалы придвинулись вплотную, стланик, цепляясь за выступы, поднимался до вершин, образуя сплошной зелёный ковёр. Кто-то из сектантов назвал горы Кедровыми. Название вполне подходящее, да и место для миссии удобное. В горах всегда можно найти уютную долину с источником чистой воды и парой пещер. И с охраной никаких проблем. Если поставить на вершинах наблюдателей, то все подходы будут как на ладони, а добавить к наблюдателям лизунов, так вообще никто мимо не прошмыгнёт.

Скалы встали перед нами сплошной стеной. Ни намёка на трещину или ущелье, но миссионеры уверенно шли вперед, как будто собирались лбами прошибить себе путь в камнях. Однако подойдя вплотную, я разглядел узкий проход. Дыра-в-Стене. Он наполовину был прикрыт стлаником, и обнаружить его со стороны было почти невозможно.

Внутри прохода поселились вечная полутьма и сырость. Под ногами камни, я отбил ноги, запинаясь о них. Они как будто специально были разбросаны, чтобы замедлить движение незваных гостей, пока хозяева готовятся к встрече. Да и на счёт наблюдателей мысль оказалась верная. Высота скал составляла в среднем метров пятнадцать, и я увидел наверху силуэт человека с винтовкой.

Ширина прохода составляла около двух метров. Я развёл руки и коснулся противоположных стен кончиками пальцев. Стены холодные, влажные, без выступов. Проход мог появится благодаря землетрясению. Скала треснула при сильном толчке. Значит ли это, что она может сойтись, если землетрясение повториться?

Вскоре тропа начала забирать вверх, и мы вышли на каменистое плато. Первое, что я увидел, ствол пулемёта. Нормальное такое дуло калибра двенадцать и семь. Из скальных обломков напротив выхода был сооружён блокпост. Удобная позиция. Одного пулемёта вполне достаточно, чтобы простреливать тропу на всём её протяжении и сдерживать целую армию врагов, превращая для них этот проход в Фермопилы.

За пулемётом сидели двое в плащах. Оба вышли к примасу под благословение. Тот очертил над ними нечто-то вроде креста на католический манер и позволил поцеловать руку. Какие нежности.