Чернильные души (СИ) - Заугольная Оксана - Страница 29

Иногда она всё-таки уставала от телевизора, но, вместо того, чтобы выключить его, дополнительно открывала ноутбук.

В соцсетях творилось что-то невообразимое: проходили манифесты в поддержку зараженных и против них, создавались и закрывались новые сообщества, самые ушлые уже рисовали комиксы и записывали песни.

Потом снова позвонил Эдик.

– Валя-самаритянка ушла, – без приветствия сообщил он. – Её лавочку прикрыли, кто-то пронюхал, что она водит туда пятнистых.

– Или она перестала водить других, чтобы ходить одной и не палиться, и за это её сдали, – возразила Соня и, помолчав, добавила. – Жалко её.

– Ага, – согласился Эдик и положил трубку.

Соня посмотрела на стоявшего рядом с кроватью Радика.

– Круто получилось, да? – она хотела, чтобы это прозвучало зло и саркастично, но вышло просто устало.

– Я не этого хотел, – Радик смотрел на экран, где показывали столкновение двух противоборствующих группировок – за и против пятнистых. Ни одного с чернильными пятнами в кадр не попало. – Они не ищут ответа, только боятся!

– Добро пожаловать в реальный мир, – буркнула Соня и переключила на другой канал.

Снова зазвонил телефон.

19 глава

Соня с недоумением уставилась на экран мобильника. Номер у неё был записан как Александра, и ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять – это звонит бабушка.

– Соня, как ты? – голос бабушки был… был каким-то другим. Непривычно мягким и надтреснутым, словно ей пришлось разбить свой твердый и острый голос, а потом сложить в узел и завернуть. Какие же глупые мысли приходят в голову, когда звонок настолько неожиданный!

– Я… я нормально, бабушка, – наконец отмерла Соня и махнула рукой Радику, мол, уходи. Тот вышел из спальни и прикрыл за собой дверь. Но Соня всё равно старалась говорить потише. – Как ты? Как мама? Почему ты звонишь на мобильник?

– Я не была уверена, что ты дома, – голос бабушки дрогнул. – Все эти видео и новости. Они пугают.

– Понимаю, – согласилась Соня просто, чтобы хоть что-то сказать. Она ждала вопроса, который задали родители Эдика, правда ли это всё, но бабушка, казалось, совсем не интересовалась этим.

– Я так понимаю, ты не зарегистрирована, – это был не вопрос, но Соня всё равно ответила:

– Нет. А что?

– Не выходи из дома, – распорядилась бабушка уже бодрее, словно почувствовала себя в своей стихии. – Не регистрируйся. Неизвестно, до чего они еще дойдут. Ты всё равно в школу не ходишь, значит, переживешь и без остальных гулек.

Соня хотела было сообщить, что она и без того носа на улицу не кажет, не глупее уж бабушки, но вместо этого спросила:

– А почему ты так уверена, что я не хожу в школу?

Короткий смешок стал ей ответом.

– В школах, колледжах и университетах ближайших к вашему проклятому месту городов и поселков дважды в неделю проверяют всех учеников и студентов на пятна. И регистрируют заразившихся. Пару человек уже поймали на взятках, а студенты моего университета третий день не ходят на занятия, митингуя против такой дискриминации. Повально рисуют себе пятна, глупые дети.

– Об этом я не слышала, – Соня хлопнула себя по лбу ладонью. Как она могла забыть, что бабушка работает в университете? Эх, не маме, а ей надо было переехать к ней и давно. И ничего этого сейчас бы не было. Но чего сейчас думать о том, как могло бы быть. Уже не стало и поздно об этом плакать.

– У нас еще не ужесточили комендантский час, но всё к этому идет. А вот у вас после наступления темноты выходить нельзя никому кроме специальных служб. Теперь защищают не только подверженный заболеванию слой населения от заражения, но и всех других – от уже зараженных.

Она замолчала, словно ждала какого-то ответа. Но Соня понятия не имела, что сказать. Вот что скажешь, если это правда? От них нужно защищать нормальных людей.

Словно поняв, что ответа она не добьется, бабушка сменила тему.

– Я тебе звоню не совсем по этому поводу, – она немного помолчала. – Дед просил передать, что он готов умереть от твоей руки, подписать любые бумаги, чтобы всё в порядке было. Чтобы ты пожила еще хоть немного.

– Ты с ума сошла?! – Соня завопила так, что в комнату снова заглянул Радик, но тотчас скрылся, когда в его сторону полетела подушка.

Видеть еще и его Соня была не в состоянии.

– Никто не сошел с ума, – с достоинством ответила бабушка. – Ни я, ни Василий. Он просто хочет дать тебе время.

Соня едва не бросила трубку. Дед Василий был её любимым родственником и, как часто бывало в таких случаях, самым редким гостем. Они с бабушкой разошлись, когда мама Сони только поступила в институт. Соня всегда считала, что причиной тому были бабушкины властность и нетерпимость. Но с семьей дед общаться не перестал, просто виделись они редко. С каждым годом всё реже. Но Соня никогда не забывала, кто с ней до одури катался на чертовом колесе и горках, и от кого она получала самые бесполезные и оттого еще более ценные в её детских глазах игрушки.

– Я… я не собираюсь выживать такой ценой, – наконец выдавила из себя Соня. Слова шли тяжело, шершаво. – Я хочу остаться человеком.

И едва это произнесла, как поняла – это правда. И дело не в снующих повсюду полицейских, и не в том, что ей предлагает убить его именно обожаемый дед. Хотя от этого было немного больно. Словно он потерял веру в неё, решил, что она ничуть не лучше других чернильных. И оттого, что это немного, но правда, было еще горше.

– Я ему так и сказала, но старый дурак просил уточнить, – в голове бабушки отчетливо звучало облегчение, но Соне уже было всё равно.

Она расплакалась.

– Передай деду, что я его очень люблю, – сквозь слезы проговорила она. – И маме. И… бабушка?

– Я слушаю, слушаю, – торопливо откликнулась та.

– Тебя я тоже очень люблю, – Соня разрыдалась еще сильнее. – Я, наверное, уже скоро… Я не боюсь, правда! И вы не бойтесь. Это не больно, я видела. Только… Только… пусть тут в нашей квартире еще пока поживет мальчик и покормит моего кота, хорошо? Ему некуда идти.

– Ты завела кота? – удивилась бабушка и сухо добавила. – Тот мальчик, что всё рассказал о чернильных и убийствах?

– А откуда ты?.. – Соня так удивилась, что перестала плакать.

– Ты думаешь, я не узнаю свою внучку на фото из-за того, что ей замазали лицо? – теперь была очередь удивляться бабушке. – Пусть живет. Если он хоть немного осознает, что сделал, ему сейчас должно быть совсем не сладко.

– Кто звонил? – в комнату опять заглянул Радик.

– Не твое дело, – грубо ответила Соня, снова падая на кровать и переключая канал. Несколько минут она пыталась вникнуть в передачу, где на полном серьезе предлагали вернуть смертную казнь. Сторонники этого решения видели сразу два положительных момента – и среди чернильных многие побояться идти на убийство, если за него будет положена высшая мера даже несовершеннолетним, и на казнь можно будет приводить зарегистрированных и «законопослушных» зараженных, продляя им жизнь.

Противники же настаивали, что такой прецедент приведет к общему ужесточению законов, и высшая мера станет нормой не только для зараженных, а для всех. И разве затем они платят налоги, чтобы тут законно убивали детей?..

На «налогах» Соне стало скучно, она щелкнула пультом и повернулась к всё еще стоявшему у дверей Радику.

– Ну чего тебе? – недовольно спросила она.

– Тебе там звонят на городской, – он замялся. – Кажется, это Эдуард.

– Ты взял трубку? – Соня подскочила на месте. – Совсем дурак?

– Я сказал, что я твой брат, и голос изменил, – защищаясь, ответил Радик. – И потом, ему, похоже, всё равно. Он как-то очень нервно тебя позвал.

– Надо было быстрее звать! – разозлилась Соня и выскочила в коридор, где стоял городской телефон. Трубка лежала рядом.

– Алло? – чувствуя себя глупо, произнесла она, уверенная, что Эдик устал ждать и давно повесил трубку.

Но она ошиблась.

– Сонечка, наконец-то! – Радик был прав, Эдик был на нервах. Если уж совсем честно, он был почти в истерике. – Соня, милая. Кажется, я… Я ухожу, мне страшно. Приди ко мне, пожалуйста.