Наследница (СИ) - "Айон 91" - Страница 47

— Нет, надо с этим что-то делать, — и пошла к себе в кабинет. Заодно нужно сказать стихийнику, чтобы повесил глушилку, а то у меня от храпа тролля, скоро голова трещать начнет. А пока старейшина занят, хотела разобрать отчет Каюки еще раз. Есть то, что меня настораживает. И пока не разберусь лично, не успокоюсь. Вообщем спать я ушла ближе к обеду, предупредив, что тот, кто меня попытается разбудить, получит проклятие немоты на неделю и слепоты на две. Старшей в клане оставила Каюки.

Отступление. Мозес са Энинар. Со дня нашего откровенного разговора с Аши прошло несколько дней. Я был спокоен и мог сосредоточиться, так как не думал о том, как буду с ней разговаривать и что в первую очередь сделаю. Но не только, по этой причине дни для меня прошли быстро и незаметно, дело в том, что я принимал активное участие в расследовании, касающееся возможного нападения степняков.

Кроме активного образа жизни нежити и пары тройки пропавших, случилось многое. Например, многочисленные заявления на посты стражей не только в крупных городах, но и маленьких деревеньках о пропаже родных и близких, были даже пара заявлений от разгневанных покупателей, на караваны, которые ушли с товаром, но так и не вернулись.

Первое что могло придти в голову, это грабежи и разбои. Но все тропы, которые могли использовать караванщики и путники мои люди проверили, и действительно, все те люди, которые пропали и караваны с продуктами там проходили. Остатки памяти леса, и доказательства что в этом месте на дорогах были искомые люди, помогли обнаружить лесные эльфы, но так же были остаточные следы магии, легкие и мало заметные и практически нераспознаваемые, но были, как и свежие следы от колес и копыт животных.

Близ города, принадлежащий королевству людей, Задария, правящий король которых, славиться богатствами и впечатляющей родословной, так же заявлял о жалобах жителей, занимающихся разведением домашнего скота и выращиванием овощей в лесных пределах, о том, что ходить в лес стало небезопасно. Да и сам он жаловался на то, что ездить даже на охоту, стало просто бесполезно.

Живность пряталась, будто боялась более страшного и сильного зверя, а лошади не хотели заходить дольше, чем тем хотелось. Всхрапывали и вставая на свечку, могли просто скинуть седока и умчатся прочь. Только король думал на дракона, а не полчища степняков и горняков. Так же были разорены и разрушены ближние селения к горам и владениям орков, все это наводило на мысль. Но не только это.

Прекратились на дорогах и трактах набеги разбойников и бандитов, в лесах, если не знать их оживленности стало очень тихо и спокойно, так бывает перед бурей. Птицы замолкают, и даже ветер не дает о себе знать. Все наталкивает на одну мысль, близиться что-то жуткое и разрушительное. Только оттого, что все об этом известно, не дает надежду на то, что этого вовсе не будет. Раз что-то началось остановить это можно, само это не пройдет.

— Мо, — ворвался в мой кабинет, разгневанный отец, маша перед собой бумажками, — постарайся объяснить, — кидая на стол кипу бумаг, усаживаясь в кресло, активно перебирая пальцами по столу, ждя моего ответа.

— И что ты хочешь от меня услышать, что это не правда? — Бумаги были моим отчетом, предоставленным Владыке, так как нам так же поступило много заявлений от народа о пропаже родных. Зная мою дотошность в прошлом, Владыка поручил это дело мне.

— Доказательства, сын. Где они? — Он был в гневе. Оно и понятно. Кто хочет снова той же самой кровопролитной войны, что и девять столетий назад.

Мало кто помнит, а кто помнит, то не забудет. Наш Владыка тем более, он потерял на войне всех. Остался сиротой, пусть ему и было уже далеко за десять веков. Родные всегда остаются родными, сколько бы тебе не было лет.

— Читай, — кинул я отцу папку с отчетами и всеми заявлениями о пропаже, которых насчитывалось не меньше сотни, — думаю, прочитав это, ты сделаешь правильные выводы. А когда решишь, что дальше делать, дай знать, — он смотрел на меня и не мог поверить. Я его понимаю, и меньше всего жажду оказаться правым. Но все идет к тому, о чем я думаю, и уже подозревает отец.

— Сын, я все проверю еще раз, а пока будь так любезен, объясни мне вот еще что, какого черта, ты делал в Стальном клане вампиров?

— У меня там знакомый, — не капли не колеблясь, ведь это правда.

— И кто же?

— Ты ее не знаешь, — бровь отца полетела вверх, и он спросил:

— Её?

— Да, она — мой осведомитель, — отец встал и собирался уйти, но около двери остановился и сказал:

— Если узнают, что у тебя роман с кем-то из Стального клана, предупреждением не отделаешься, Владыка не я, он будет в гневе, сам понимаешь причину, — я понимаю. Ведь в войне против степняков девять столетий назад от руки главы какого-то клана вампиров погибли его родители, так что злость на них у него никуда не делась. Отец хотел, было уйти, как я ответил ему в след:

— Она — глава клана Стальных Лис, и то, что мне скажет Владыка, глубоко насрать. Сам знаешь, я с мнением окружающих не солидарен, я не ты, — он закрыл дверь и остался внутри, — а еще мне плевать на твои слова, остальных же это не касается, как и тебя, — но он считал по-другому, отец тихой поступью подошел к моему столу, и опустив папку с отчетами и всей моей проделанной работой, схватил меня за грудки и прижав к себе, прошипел:

— Касается сын, — в его глазах плескался гнев, он готов был сделать со мной что угодно, лишь бы вдолбить свои слова в мою голову, — ты не представляешь, что я с ней сделаю, если увижу в нашем доме, — но мне его слова ничего не дали, кроме как желания посмотреть на его лицо, когда Аши переступит порог этого дома.

— Мне твои угрозы как дракону шпага, ты знаешь об этом. Я сам по себе, и лишь делаю вид что принадлежу этой семье. Было бы желание, давным-давно покинул тебя. Помнишь же, как мне было наплевать на твои слова касательно моей прежней работы, сейчас примерно тот же случай.

Как и говорил, я сам для себя решил стать палачом Владыки. Не потому что хотел защитить его, прослыть Кровавым убийцей или Алым палачом, имени которого долгое время боялись, нет, просто был молод, горяч, хотел совершенствовать свои умения, и еще хотел найти тех, от кого пострадали многие мои близкие, в том числе и моя мать. Заговорщики убили ее, целясь во Владыку.

Со временем это желание прошло, а работа и очерственевшее сердце уже срослось со мной, имя Алого демона стало частью меня, как и тянущаяся кровавым шлейфом репутация. Прошло много лет, а о том, что я сделал, жалею до сих пор, все прошлые поступки мне сняться в кошмарах. Но все это я делал не для Владыки и империи, а для самого себя.

Но все началось с заговора против Владыки и потери матери. Считаю ли я его виноватым в смерти матери? Да, иногда. Но верность сохраняю по одной простой причине, мне еще дорог отец, пусть и безразлична его репутация и карьера. Жизнь единственного родного и близкого дороже, чем какая-то репутация или работа.

— Не смей.

Скинув его руки с моего воротника, напомнил:

— Что-то ты не спрашивал у деда разрешения на брак с мамой. Пусть вы и любили друг друга до беспамятства, она была чужой невестой, а ты умыкнул ее у своего же друга прямо перед свадьбой.

— Это другое!

— Нет, то же самое. Твой отец был против похищения и самой свадьбы, но ты его слова не воспринимал, значит, и я могу не слушать твоих запретов. Ты мой пример, сам говорил, что хочешь, чтобы я пошел по твоим стопам, — и это истинная правда. Он хочет собственными руками создать себе замену, дабы я, а за мной и весь наш род был всегда рядом с Владыкой, служил ему, но я в этом не нуждаюсь. Я служу ему младшим советником, так как не хочу быть в обществе его сына. Меня он до жути и скрежета зубов раздражает. Да и хочется временами не вспоминать того, что я натворил.

— Мо, ты не понимаешь, — с силой сжав кулаки, сказал отец, — она — вампир, нежить. Пусть это любовь, она со временем пройдет, а потомства у тебя не будет, семьи у тебя не будет. Все что тебе с ней светит, это боль оттого, что ты последний в семье, что тебе некому будет передать знания и любовь, которую ты копил годами. Неужели тебе не хочется детей, маленьких копий самого себя? — Я молчал, но отец продолжал: — Ее будут презирать все, когда узнают кто она, — я усмехнулся: