Осколки. На острие боли (СИ) - Вольцева Яра - Страница 28

– Я так скучала по тебе, Миш. Так и знала, что всё было не так просто. Ну не мог ты предать меня. Я не верила, что ты так просто отказался от меня и нашей дочери. И теперь я рада, что всё прояснилось.

Мама говорила так экспрессивно и ласково, что не видь я мужчину, который сидел на диване спиной ко мне и обнимал маму за плечи, то подумала бы, что у нее разговор с Алиной. Только с ней она была доброй и любящей женщиной.

Все те страхи, которые завладели мной в течение последний минуты, оказались почти беспочвенными. Пусть мама и была в чужих объятиях, но ничего неприличного, что могло бы сломать мою психику, не происходило.

Я тихо выдохнула, и мои руки упали вниз вдоль в тела. От облегчения мое тело размякло, и я осталась стоять на пороге зала, никем не замеченная. В то же время разговор напротив меня продолжался.

– Я так долго искал тебя, Иришка моя, – простонал мужчина, голос у него был низкий, бархатный, и мать поплыла, обхватывая его руками сильнее. Я даже видела, как у нее дрожали руки.

– Ты должен был сразу мне всё рассказать, Медведев! – крикнула она в сердцах и заплакала. В ее голосе отчетливо звучала горечь напрасно прожитых лет.

Медведев… Медведев… Что-то знакомое. Пока я перекатывал фамилию на языке, всхлипы ее прекратились, и я еле смогла разобрать, что она сказала следом.

– А эта Дана, гадина такая, ведь даже доказательства мне показала, что ты теперь с ней. Я дурой была молодой, поверила ей и назло тебе замуж вышла. Если бы вернуть время вспять…

– Не говори так, Ириш. У тебя две прекрасные дочери. Измени ты прошлое, и была бы только Алина. Что ни произошло, то к лучшему.

– Нет! Тогда бы Сонька была твоей дочкой!

– Разве это принципиально? Главное, что она твоя дочь, – резонно заметил этот Михаил.

Я оцепенела, когда мать промолчала, и вся скукожилась, чувствуя, как к уголкам глаз подкатили слезы, а в горле запершило от горечи и боли. Я наконец вспомнила, откуда мне знакома фамилия “Медведев”. Тогда, в пылу родительской ссоры, отец прокричал ее: “Может, ты запамятовала, но Алина Отрадная, а не Косорукова и уж тем более Медведева”.

Получается, это тот самый биологический отец Алины, которого мать так сильно любила, что не смогла забыть даже спустя почти двадцать лет.

– И что теперь делать, Миш? Как я скажу Алинке-то? Она ведь уверена, что ты бросил меня беременную, а вдруг не примет тебя?

Когда мама начала говорить, я подумала, что она хоть что-то скажет об отце, но все ее мысли, по-видимому, вертелись лишь вокруг Алины, Михаила и себя. Она говорила так, будто они втроем – семья. А я и отец так… Сбоку. Ненужные и отверженные.

Я не выдержала и всхлипнула, когда в очередной раз набрала в легкие воздуха. Пара меня услышала. Мама, как только увидела меня, сразу же вырвалась из чужих объятий и подскочила, словно ужаленная пчелой. Ее глаза испуганно расширились, и она в тревоге переводила взгляд с Михаила на меня. Он же поднимался с дивана медленно и уверенно, будто не он только что утешал мою мать в доме, который принадлежал моему отцу, Георгию Отрадному. Законному мужу Ирины Отрадной. Надолго ли?

– Софа, детка, это не то, что ты подумала, – затараторила мама. – Это мой давний друг со студенческих времен. Познакомься. Михаил Медведев.

В глазах этого мужчины отразился скепсис. Он, как и я, был удивлен ее словами. И дураку понятно, что я всё слышала и знаю, как обстоят дела на самом деле.

– Это отец Алины. Я поняла, – пожала я плечами и прикусила щеку изнутри. Боль ненадолго отрезвила, и я передумала плакать. Не хочу показывать, как сильно меня ранило происходящее. Всё равно никому до меня нет дела, и это ничего не даст.

– Сонь. Я… – сказала мама и замолчала. Не знала, что еще сказать.

Она с надеждой глянула на Михаила, будто тот мог помочь ей объясниться со мной, но что он мог сделать?

– Я пришел повидаться с Алиной, Софья, – всё же попытался он сгладить ситуацию, и его голос окончательно вытащил меня из оцепенения.

Я развернулась и на всех парах выскочила из дома. Дверь я, как оказалось, не закрыла, и уже буквально через минуту я преодолела все лестничные пролеты и выбежала на улицу. Мне срочно нужно побыть наедине. Переварить всё, что я увидела и услышала.

Не помню, как я очутилась в парке, около озера, на берегу которого плавали уточки.

– Простите, но хлеба у меня нет, – всхлипнула я и развела руками.

Хотелось упасть на землю и разреветься, но стыд во мне был слишком силен, чтобы я могла позволить себе сделать это на людях. Как вдруг сзади раздался голос Ника. Я даже не удивилась его появлению. Он, словно ясновидящий, появлялся строго в нужный час в нужном месте.

– Зато у меня есть, Софья Георгиевна.

Может, это было провидение, может, судьба, но Ник появился именно в тот момент, когда мне сильнее всего нужна была чья-то поддержка. И я сама не заметила, как вывалила на него все семейные проблемы и свои страхи.

– Боишься, что родители разведутся? – спросил он у меня, протягивая очередной кусок хлеба.

Утки уже наелись и не дрались за каждую крошку, а медленно подплывали к еде, словно нехотя оказывали нам услугу.

– Не знаю, – ответила я и пожала плечами.

Задумалась над его вопросом. Чего я боюсь?

– Развод родителей, Соф, всегда стресс, этого страха не нужно стыдиться. Жизнь детей, сколько бы им ни было лет, навсегда меняется. А уж если предки снова женятся, то это атас. Привыкай к их новым избранникам, хочешь или не хочешь.

– Так говоришь, будто твои родители разведены.

– Мои нет, но это не значит, что в моей семье нет проблем. Отец вечно занят ресторанным бизнесом, дома его почти не бывает. Он же потомственный винодел, считает своим долгом продолжать традицию. В детстве у нас с ним хоть какая-то связь была, мы вместе семьей ездили в Петербург, там жили его родители, мои бабушка с дедушкой. А с тех пор, как они перебрались в Италию, чтобы контролировать работу на виноградных плантациях, я уже и не помню, когда видел его в последний раз.

– А мама? – спросила я тихо, затаив дыхание. Не ожидала, что Ник тоже будет раскрываться передо мной. Мне казалось, усиль я громкость голоса, и момент близости между нами испарится, как не бывало, поэтому старалась даже не дышать.

– А мама у меня аристократка, – сморщился он. – Полячка. Раньше была примой балета, так что сама понимаешь, лоск, шик, театры, оперы и балеты – вся ее жизнь. И моя лет до десяти. Единственное, что я не потерпел – это ходить на балет. Частенько получал от нее, когда сбегал из окна.

– Тебя били?

– Нет, – усмехнулся Ник. – Бить детей – это не аристократично. Она обычно молча осуждающе взирала на меня сверху вниз, не разговаривала где-то с неделю, ну и лишала меня сладостей. Для ребенка последнее – страшнее некуда.

– Ты ходил на балет, – не выдержала я и рассмеялась. Его слова неожиданно подняли мне настроение.

– Смейся-смейся, Софья Георгиевна. Тебе повезло, что ты девочка, а не мальчик.

– А что так?

– Знала бы, сколько носов я в школе сломал, порой и сам получал, конечно.

– Не позволял насмехаться над собой? Я думала, ты был самым популярным мальчиком в школе.

– Отнюдь. До одиннадцатого класса я был довольно хилым. К тому же, ходил на скрипку. Приходилось отстаивать себя кулаками.

– Так ты и на скрипке играть умеешь? – удивилась я.

– Говорю сразу. Скрипка – табу. Не играл со школы принципиально. И не буду.

– Ладно-ладно, я же не настаиваю, – подняла я руки вверх и улыбнулась поневоле.

– Всё читается в твоих глазах, Софа. Ладно, раз мы так неожиданно встретились, время очередного свидания, ты согласна?

– Твой вопрос не предполагает отрицательного ответа. Ты будто не сомневаешься, что я откажусь.

– Обижаешь, Софья Георгиевна. После того, как я открыл тебе душу, ты просто обязана составить мне компанию.

– Ок. И куда пойдем? Что ты там говорил в прошлый раз про ресторан на крыше?