Trip - Факофский Дмитрий - Страница 16

• Предыдущая
• 16/28
• Следующая

Оборачиваюсь. Солнце там заводами, бетонные дома и грязный снег. Таким ты мне запомнишся, Лондон.

Good bye, London! You was fucking fine!

(читать под песню «До весны далеко» группы Tanki и пить водку «SV-Медовая»)

В нашем доме, который находится на улице Полярной, живут лишь одни мертвые. Как, кстати, и в других домах. Различие лишь состоит в том, что некоторые понимают то, что они мертвые, а некоторые этого не понимают. Наша планета Земля начала умирать еще в прошедшем, двадцатом, столетии, когда изобрели телевидение и атомную бомбу. Это процесс длился и человечество еще билось в агонии, надеясь на воскрешение, пока не прошли 70-е годы, когда последний хиппи помыл волосы и одел гражданскую одежду. И сейчас эта мертвая планета продолжает оборачиваться вокруг Солнца, и все, кто сидит на ней и ждет конца, еще надеются, что появится живой человек и все будет возрождено. И я также без надежды продолжаю надеяться. В нашем доме очень чисто, я сказал бы даже стерильно. Это все Грек. Он любит, чтобы было чисто, и заставляет меня тратить огромное количество времени на то, чтобы убирать его ебаную квартиру, в которой я временно поселился, вычищать крошки, грязь и гной. Это меня бесит, но я делаю ему приятное и не прикословлю. Он же хозяин квартиры. Сегодня я проснулся в семь часов утра из-за того, что за окном гремело и шел густой дождь. Мне не хотелось просыпаться, тем более вставать. До того времени, когда я должен был вставать и идти на работу было еще два часа, да и сама работа могла подождать. Я хотел вот так лежать и валять дурака, рассматривая серый потолок в разводах от новогоднего шампанского. Голова болела после выпитой вечером водки и глупых снов, в которых она снова была далеко от меня. Меня встречало еще одно хмурое утро моей бесмысленной жизни, которое должен был постепенно перейти в день. Серый и неинтересный.

Я поселился у Грека уже почти как год. Кликуху Грек ему дали, потому что у него были длинные, черные кучерявые волосы. Не знаю, наверное у греков они такие. После того, как я вернулся из не совсем удачного вояжа в Лондон, я сначало думал сунуться к своей экс-герлфренд Ане, но она даже не пустила меня в свою квартиру. Родаки тоже были не в восторге от того, что я вот так завалил и просрал все то, на что они так сильно надеялись. Я их понимаю, они имели некоторые планы и строили перспективы, а я вот так взял все и запорол. Ну они мне и сказали, чтобы я выметался к черту из их дома, типа я их подвел. Ну и ладненько. Не велика беда, без крыши над головой я не остался, вписался к Греку, своему одногруппнику. Меня хоть в родной Академии востановили и то классно.

Через два часа Грек должен был зайти в мою комнату, найти мое тело и начать будить меня, а я должен был говорить ему через покидающие меня ночные кашмары, разные отвратительные слова, на которые он должен был не обращать внимание, так как я только просыпался и мое состояние и поведение выглядело полностью логичным в таких условиях… Но этого не произойдет, так как я проснулся раньше чем Грек, который сейчас мирно спал в своей кровати и видел какие-то интересные или не очень интересные сны. Я нехотя встал босыми ногами на холодный пол, на который Грек не удосужился положить хотя бы коврик, ощущая как холод начинает проходить через ноги в мое тело, волоса на ногах начали вставать; и подошел к окну, которое мы в последний раз мыли вместе с Греком еще в июне месяце. Это был день, когда мы сдали последний экзамен в нашей проклятой Академии и в связи с таким событием решили вымыть окно. Сейчас же окно было грязное: от погоды, которая была на улице, от машин, которые проезжали под ним, от дешевого табака, который курил Грек. Потом я приучил Грека к хорошем вещам, начал воспитывать в нем вкус. И даже тогда, когда у нас было мало денег, мы покупали «Кептен Блек». Окно хотя и было довольно грязным, но через него я мог довольно хорошо видеть пейзаж, который видел до этого сотни раз: большой серый девятиэтажный дом, точно такая же бетонная коробка, в какой мы жили, машины, которые едут куда-то, несколько деревьев, которые были на-половину покрытые желтым и красным листьями, а вторая половина листьев лежала в больших кучах, которые время от времени сжигали дворники; одинокие люди которые идут и люди которые сидят, грязь, которая с приходом зимы должна была покрыться льдом, голодных собак, которые роются в мусорниках, серый от дождя осенний воздух и блеклое солнце, а также другие тысячи и тысячи деталей, каждая из которых находилась на своем нужном и обусловленном рациональностью месте, и вместе которые образовывали гармоническую картину, которуя я имел возможность обозревать каждое утро, день и вечер.

Я начал смотреть на дождь и сквозь дождь, который состоял из милиардов капель, каждая из которых несла с собою определенное значение и существование, каждая из которых существовала, а потому порождала жизнь. Каждая капля существовала в отдельности одна от другой, вместе они создавали симфонию дождя, которая воплощала в себе начало и конец, черное и белое. Вместе с каплями все начиналось, вместе с ними все умирало и уходило в небо туманом. Я старался разглядеть каждую из этих капелек, так как каждая из них была неповторимой и несла с собою определенную смысловую нагрузку. Но у меня не было миллиарда пар глаз. У меня было только два глаза, которые еще и плохо работали. Для этого я носил очки, которые лежали в другой части комнаты на небольшом столике.

Я заметил на стене блоху. Она сидела и смотрела на меня, точно так же, как и я смотрел на нее. Само ее присутствие здесь было странным, так как у Грека мы старались придерживаться санитарных норм, своевременно убирали мусора и мыли пол. Да и животных у нас никаких не было. Я или Грек не могли занести блоху сюда. Наверное, это сделал кто-то другой. Тот же Эд, который ходит непонятно где и с кем, да еще и не любит мыть руки, когда приходит с улицы. Я раньше тоже это не очень любил, но когда поселился у Грека, он приучил меня к этому правилу, как и многим другим правилам, которые в совокупности составляли порядок. Как я ненавижу это слово — «порядок»! В моем словаре его никогда не было, пока я не встретил Грека и он не заставил меня повторять это слово по сто, двести раз на день! Какой нахуй порядок!? Я не понимал этого, так как именно порядок был антонимом к слову «свобода», которое я любил больше всего и которое занимало почетное место в моем словаре. Я любил свободу! И я был свободным не смотря на порядок и Грека который его боготворил! Свобода — это схватить калаш и убивать. Бежать, падать в грязь, счастливо смеяться! Вот это свобода! Смех, смерть и кровь! Наслаждение этой фантастической какафонией многие не поймут. Но я был вынужден выучить это слово и повторять его много раз на день, так как жил у Грека, который давал мне этот приют и пищу. Мне было все равно, что все, что меня окружало в этой квартире было Грека, а не моим собственным, так как я был свободным человеком и потому и относился к такому состоянию вещей соответственно, то есть свободно.

Я был вынужден не только изучать слова которые мне не нравились, я был вынужден делать вещи которые терпеть не мог: каждый день я вычищал грязь в квартире и разговаривал с Греком про разную хуйню типа политики, культуры и искусства. Вместо всего этого ненужного я хотел ходить по улицам Киева и смотреть на дома, людей и небо, разговаривать с такими же как я сам, разговаривать с деревьями. Я так и делал, когда было тепло, потом возвращался и Грек начинал читать мне морали, а я лишь смотрел на него и улыбался. Я очень любил его, поэтому и не хотел прекословить его словам. Зачем? Если ему нравилось это говорить и это делало его счастливым, то он имело полное право на это счастье. Каждый человек имеет право на счастье, и лишь его внутреннее понимание счастья должно играть роль в понимании этого слова. Поэтому я молча его слушал и иногда улыбался, тогда Грек начинал беситься и кричать на меня. Мне это было все безразлично. А сейчас было холодно, поэтому не имело смысла где-то ходить и мерзнуть, вместо этого я был вынужден делать то, что мне не очень нравилось. Это все будет длиться до тех пор, пока снова не станет тепло. Вот и сейчас я должен был готовить завтрак и будить Грека, так как проснулся я первым да и еще, на свою беду, встал с кровати. А потом я должен был идти на работу, которую я хотя и получил с большими проблемами, но за которую я не держался совсем. Она была мне равнодушна и то, уволят ли меня, или я смогу продержаться на ней к началу зимы не имело для меня значения. Я работал помощником судьи в Хозяйственном суде города Киева. Страшная работа, как и любая работа — потеря времени и потеря самого себя, пока ты работаешь ты не принадлежишь самому себе, а принадлежишь разным искам, апелляциям и судебным заседаниям. Зачем человеку нужна работа и почему он за нее так держится? Конечно, из-за денег. Именно потребность в деньгах заставляет человека отдавать свое время и самого себя тем вещам, которые она ненавидит. Он из-за денег вынужден становиться рабом системы и жить в том обществе, от которого ему тошнило. А мне деньги не были нужны. А зачем? Не будет денег и что изменится? У меня есть где жить, меня накормят Грек, Эд, Аня (думаю что накормит) другие. Я и здесь был свободным и относился к работе как к той вещи, которая приносила удовлетворение Греку.

• Предыдущая
• 16/28
• Следующая