Мастиф (СИ) - Мусин Ринат - Страница 44

— А кто мы тогда? — взволновано спросил Руслан, он не боялся спрашивать. — Чем мы лучше бандитов?

Александр смотрел на товарищей словно со стороны, воспарив над этим странным и страшным спором. Да, Наиль образован, и Руслан тоже, но откуда такие мысли, так странно совпадающие с мыслями самого Мастифа — в голове у необразованного, забитого мужичка, с восемью классами, с пятью годами тюрьмы? Прямо как институтское образование. Но бог то с ним! Как Полкан мог догадаться, где он их видел, этих «чистеньких, за тыщу баксов и пальцем не пошевелят»? А может быть — и не видел? Александр от этой мысли даже похолодел. Правильно, никого не видел Полкан, ничего не знает, быдло, серость. Просто человек с собачьей кличкой посмотрел сам на себя — и увидел, что опускаться дальше просто некуда. Но что значит — «опускаться»? Тюремное арго-жаргон для этого подходит идеально. Если «опустили» — значит, был тот, кто «опускал», и было за что. Но есть ли вина на Леше-Полкане? И неужели она такая тяжелая, что подняться можно — только уничтожив всех наверху? Грех перворождения не одинаков? И если Бог создал землю (в чем Александр сильно сомневался — видал он этих богов, во всех видах видывал) — то люди не должны исправить ошибки своего создателя. Положено — все равны, значит — все равны. Тем более что перед заряженным ружьем действительно наступает всеобщее равенство. Было у Полкана время подумать над такими вопросами — целых пять лет выделили. А за такое время можно столько придумать — солнцу жарко покажется…

— Кто мы? — снова повторил Руслан.

— Мы псы боевые. Волкодавы, — неожиданно вмешался в разговор Тимур. — Мы глотки рвем бандитам и ворам. Нам только укажи врага, да с цепи спусти… Я вот сам на молокозаводе работаю, насмотрелся…

— Значит, у нас хозяин есть? — не унимался Руслан. — Кто же нас с цепи спустит? Сашок, что ли?

— Нет, не я, — тяжело отозвался Саша. — Он спустит…

— Кто — он?

— Мы все знаем, о ком говорит Искандер. И если уж не то пошло, то прежним хозяевам я предпочту этого. За ним сила. Он честен и справедлив. Он не мразь, это я тоже чувствую, — сказал Наиль. — А если ты не согласен, то можешь идти куда хочешь. Никто тебя не держит. Здесь не армия…

Руслан долго молчал, кадык ходил по шее. Вверх-вниз. Вверх-вниз…

— Я с вами, — сказал наконец чеченец. — Только убьют нас.

— Кто убьет? — хихикнул Наиль. — Милиция, что ли? Гаврила в городе всех ментов передавил. И армию, и полицию, и охрану. Все! Были, да спеклись! Кишка тонка…

— Вот и славненько, — улыбнулся Александр. — Задача ясна, я на поле пошел. Должен же кто-то кормить псов, даже боевых…

— Сашок! — послышался со стороны гаражей голос Артемича. — Смотри, какая штука!

Александр пошел на голос, задрал голову.

— Мать честная, — прошептал он и побежал на крышу дома.

На северо-востоке, в стороне Красного озера, километрах в тридцати от города в небо уперлась громадная башня. Она была бы похожа на Эйфелеву, если бы не наклон вправо — под зловещим острым углом, градусов, наверно, не меньше тридцати. Даже по самым скромным подсчетам (день был ясным, только вверху, на высоте только-только зарождались кучевые облака) башня была высотой километров пять, если не больше. Она пронзала тучи и уходила ввысь, теряясь верхушкой в синеве. Слишком громадная, слишком невероятная, чтобы быть настоящей.

— Иллюзия, — решил Саша.

— Мираж, — неуверенно поддержал Тимур.

— Гаврила пожар устроил, — спокойно произнес Наиль и громко втянул воздух. — Хорошо горит.

Александр обернулся и увидел, что Наиль рассматривает в бинокль город. Похоже, что на татарина башня впечатления не произвела.

— Библиотеки горят, — сказал Наиль, не отрываясь от бинокля. — В педагогическом, в технологе и училище химзащиты. И Крупа тоже горит.

— Крупская библиотека? — переспросил Александр и вырвал у татарчонка бинокль. Хорошая машинка, двенадцатикратная, город как на ладони. Точно, горят библиотеки. Похоже, Гаврила разобрался, где в его (уже в Его!) городе куются управленческие кадры, откуда может прийти будущая опасность.

— Пусть горят, — решил Саша. Он развернулся и стал рассматривать в бинокль башню. Что Они хотели сказать? Почему решили построить такую махину на месте своего дома? Достаточно одной мощной термоядерной бомбы, чтобы превратить все в пыль. Но не будет бомбы, понял Саша. Они уже оценили нас. Они не боятся, никогда не боялись. Они показывают — мы уже здесь.

— Ладно, — проворчал Александр. — Я на поле, вы в город… По коням…

На улице капель. По-весеннему пересвистываются синицы. Не слышно привычного шума, лес просыпается, но все еще молчит, как молчал всю зиму. Не слышно рева моторов, не гудят автобусы, не стучат поезда. Неизвестность и неподвижность зависла над людьми. Некоторые из них очень быстро догадывались, что всю жизнь занимались какой-то ерундой, что время, которое они тратили — уходило даром и не возвращалось. Они пытались выживать — нерешительно и бестолково, словно стыдились своего желания. Другие, наоборот, пытались, как говорят, «зажечь», осветить свое существование. Очень скоро Александр узнал, что в лесу действуют свои законы. Гаврила наблюдал за городом, а на заснеженных равнинах хозяйничала другая сила, неистовая и беспощадная. Все, кто уходил в деревню — купить, а чаще украсть или отобрать поросенка, корову, молока, сметаны, сыра, яиц — не возвращались. Иногда их находили — замерзшими в снегу, либо приезжали на санях сельчане, лопатами и колами скидывали на заснеженное шоссе разорванные и окоченевшие тела, около знака «Судуй» на краю города. Поговаривали, что возле деревень иногда видели женщину в плотно зашнурованном костюме — Александр верил этим слухам. Говорили, что в окрестностях бродит громадный шатун, медведь-людоед, и Саша знал, что это правда.

Александра мало интересовали проблемы других. Своих хватало с головой. Он снова пристрастился к чтению, пытался найти в старых книгах хотя бы краешек истины, читал много и взахлеб, но быстро разочаровывался и бросал — даже не на полдороги, а в самом начале, на первых страницах. Стоило ему прочитать в воспоминаниях Савенкова, что большинству революционеров террор нравится только ради самого террора, самого процесса — и он откладывал «Воспоминания террориста» в сторону. Дневники белых генералов тоже не блистали. Они, генералы — Корнилов, Колчак — даже не понимали, из-за чего разгорелась буча, как и для какого хрена поднялся народ; откуда такая ненависть; почему ее можно смыть только кровью. Письмена основателей и продолжателей коммунизма показались Александру полными лжи. Классовая борьба, красный террор — похоже, что Ленин и сам не понимал, о чем писал. Почему бы маленькому вождю пролетариата не говорить прямо, чего боялся этот гений смерти? Того, что не поймут? Того, что могут быть перегибы? О каких перегибах можно говорить? Объявляя войну одному классу, нужно хорошо представлять, что ты обрекаешь на смерть тысячи тысяч людей, мужчин, женщин, стариков и старух, младенцев, юных мальчиков-девочек… Не боялся об этом говорить Гитлер и его ближайший приспешник Геббельс. Чистота расы, мировое господство, тотальное уничтожение — эти люди уже понимали, о чем они говорят. Но двуличие сквозило и в их словах. Адольф то принимал церковь и христианские ценности в тридцать втором и отрекался от всего в тридцать шестом. Значит, они тоже сомневались, хотя шли верным путем, но все равно боялись, словно обычные люди, а не всесильные титаны. Они были мелки в своих желаниях, в своих возможностях, даже единственный, кто смел говорить прямо, Фридрих Вильгельм, даже он прятался за витиеватостью фраз, за звучными лозунгами. Выцепить из его писанины зерна рациональности оказалось не так уж просто. Злоба делает нас умнее — с этим Саша не спорил. Мораль бесполезна, а люди неравноправны с рождения — это известно давно. Но Александр чуть не надорвал живот, когда Фридрих Вильгельмович с умной миной принялся рассуждать о целях сверхчеловека. Борьба за власть? Ох ты боже мой, как все таки ограничен человек, как мелки его желания. Ничего более возвышенного, чем власть. Ничего более достойного власти. Но что это такое — власть? Управлять жизнями других, воздвигать себе пирамиды, иметь возможность вешать и расстреливать, издавать законы, писать о себе книги? Особенно Саше понравилась мысль о пирамидах. Вышедшие из лаборатории сверхчеловеки в мгновение ока создали чудо, затмевающее все пирамиды на свете. Мало того, что созданная за одну ночь башня оказалась выше Эвереста, она, к тому же, была видна из любой точки Судуйской области, и Александр даже не сомневался — из любой точки земного шара тоже… Нет, сверхчеловек сразу, с ходу перепрыгнул это недоразумение — власть, а о истинных целях и ценностях сверхлюдей пока никто не догадывался, не понимали, как орангутанги в вольере не понимают смысла проводимых над ними опытов…