Мастиф (СИ) - Мусин Ринат - Страница 66

В первую очередь надо было определится с цифрами. Какова должна быть численность отряда? Богата героями Зимовейская станица… Степан Разин начинал с казаками, с полутора тысячами; закончил с шестью сотнями, из которых половина была татарами. Емельян Пугачев десять тысяч сумел собрать (Мастиф брал только цифры так называемого регулярного войска, которое было разбито графом Голициным под Татищевой крепостью), плюс две тысячи татар в жестяных доспехах под руководством Салавата Юлаева. Мало, двенадцать тысяч тоже мало. Восстание Ивана Болотникова пролистнул — это на самом деле было восстание, а не война. Против дворянства не сражаются, имея в войске союзников-дворян. Что и показала битва у деревни Котлы. Не помог Илья Муромец — Александр с удивлением узнал, что былинный герой жил и в семнадцатом веке, а участвовал во всех трех бунтах. Черт побери, думал Мастиф, я не удивлюсь, если богатырь жив до сих пор. На свете разное случается… Может, его, как настоящего Кощея, в цепи заковали, в подземельях держат, раз он бессмертный. Сказка ложь, да в ней намек. Ладно, проехали.

Вполне реальная цифра — тридцать тысяч человек, причем они не обязательно должны быть профессиональными военными. Главное — чтобы они владели террористическими навыками и не боялись убивать — именно тридцать тысяч террористов захватили в ноябре (или, все-таки, в октябре?) Петроград и провозгласили новое государство. Которое уместно назвать террористическим и только террористическим, особенно если первый и главный принцип построение политики — «красный» террор. Население России с тех пор практически не изменилось, Александр нашел у Энгельса число (Энгельса, кстати, тоже звали Фридрих, как и Ницше). Шестьдесят шесть миллионов душ мужского пола жило в России на тысяча восемьсот восемьдесят седьмой год. Помножив на двое, то есть — прибавив женщин, получалось что-то около сто тридцати двух миллионов человеков — без учета детей. А сейчас в России живет ста сорок восемь миллионов. То есть, если прикинуть, прибавка населения за сто с лишком лет составила шестнадцать миллионов. Неплохо, особенно если учитывать, что у Энгельса нашлось числишко и для Германии. Сорок четыре миллиона — с потрохами и тапочками, поголовный учет. Саша глянул в современный справочник. Двадцать лет назад Германия имела восемьдесят с лишком… Прирост шел вдвое, а если учесть, что немцы во всех войнах участвовали, да и от своих же Гитлеров-Геббельсов пострадали… То есть, путем нехитрых манипуляций, подставляя уже известные цифры, коммунисты смогли уничтожить… да, правильно, около ста миллионов человек. Неплохо, куда уж там хилятикам-фашистам… И чего на них взъелись? Они даже евреев не смогли истребить, а из фашизма уже пугало сделали. Фашизм — это так, фигня, даже не серьезно, хотя узникам концлагерей так не казалось, это наверняка. Стадо баранов всегда загон найдет — с ненавистью думал Мастиф. Ты их режь, шкуру снимай — они все равно вечером прибегут. Сдохли — и ладно, поделом.

А вот американцы могли бы поделиться опытом. Самый высокий процент по геноциду показала именно Америка. Историки до сих пор решают — сколько жило коренных индейцев на обоих континентах? На начало семнадцатого века имелись различные цифры — тридцать миллионов, пятьдесят миллионов, сто миллионов… Кто больше? А вот после мексиканской войны счет шел уже на сотни тысяч, потом — на десятки тысяч, к началу прошлого века просто — на тысячи. Учитывая число колонизаторов — соотношения просто впечатляющие. Американцы не были отягощены моральными предрассудками. Чумные одеяла подсунуть, деревню вырубить, всех бизонов уничтожить — главное, чтобы попроще, побыстрей; действенно, эффективно. Так же должен действовать и Мастиф. Про скальпы не забыть. Бактериологическое оружие — два. Поголовное истребление — три. Что за чушь, почему нельзя убивать женщин, стариков и детей? Именно американцы доказали, что, убивая всех поголовно — только так! — можно достичь хоть какого-нибудь результата.

Вот только не хочет Мастиф стать новым Стенькой Разиным. И Авраамом Линкольном — не хочет. Никаких армий, никаких союзов, никаких уний, государств, партий, советов, рас и народов. Не бывать этому…

А будет так.

Далеко-далеко, за Иркутском, в тайге, где нет ни дорог, ни тропинок, даже звери редко заглядывают — есть кладбище. О, это не обычное кладбище. Оно железное, замерло до времени, оно еще не списано, там все новое стоит, прямо с завода… Или стояло… Наверняка стоит, нельзя же восемьдесят тысяч танков в один миг переплавить, это тебе не «Мерседес» бронированный, танк и в стотонную печь не влезет, его пилить надо, а вы броню — вольфрамо-титано-пластиковую — пилили когда-нибудь? Автогеном… Нет брат, шутишь, стоят они там, пушки повесили, круглые башни нахмурили, гусеницы провисли…

Мастиф словно наяву видел, как медленно, со скрипом поднялись длинные стволы, как вращаются, сами по себе, громадные болты «ленивцев», отчихиваются от многолетнего снамогучие дизеля. Загорается панорама, снаряд автоматически подается в громадный поддон, заправляется в ствол. Валятся многовековые кедры, не в силах противится ужасающей человеческой мощи, вот только в железных коробках, за тридцатью сантиметрами комбинированной брони — ни одного человека.

Они здесь, отец и сын, человек и сверхчеловек, создатель и подобие. Прямо здесь, в комнате, смеются, разговаривают — а там, за окном, в жарком черном воздухе восемьдесят тысяч танков стирают город за городом. Так будет хорошо, эффективно, быстро, не нужно лишних жертв, не нужно слез, слюней и соплей, воспоминаний и мемуаров фронтовика-партизана… Как в компьютерной игрушке, давненько Александр не играл в стратегии, особенно в танковые, чтобы как в жизни — дивизия на дивизию, армия на армию, все силы — в железный кулак, и бить по центру.

Надо только Ивана уговорить, да не сразу ему в лоб все карты открывать, а постепенно, чтобы он тоже идеей проникся, азартом. Чтобы загорелся — до него, верно, таких экспериментов никто не ставил. «А сможешь ты, сынок мой дорогой, восемьдесят тысяч танков в подчинении держать, да так, чтобы у них снаряды не кончались, и патроны — тоже. Про горючее и не говорю, но броню надо усилить, желательно ввести самопочинку, это и в самом деле будет неплохо; но лучшая проверка, сынок, это — проверка боем. И не Актюбинск какой-нибудь, не Новгород. Идем на Москву — там сила, там развернутся можно».

— Можно, но не нужно, — произнес Иван за спиной. Саша даже подпрыгнул.

— Здороваться нужно, — буркнул он. — Ну что ты думаешь о моих мыслях?

— Интересно, очень интересно. Стоят танки, только не восемьдесят, а двадцать тысяч. И пара тысяч самоходок. Их плавить хотели, но транспортировка и разделка дороже добычи руды оказалась, да и опасно, один раз рвануло, троих осколками начисто списало… Только вот мы не всесильны до такой степени, придумаешь тоже, — Иван говорил нахмурив брови, размышлял вслух. — Половину машин по дороге растеряем, и энергетические затраты невероятные, даже мне столько мелочей в голове держать невозможно. Да и не пустят нас. На подступах распылят твои самоходки.

— Ладно, понял, сам дурак, — скривился Александр. Все-таки невозможно жить, если кто-то рядом читает твои мысли. Чувствуешь себя не только идиотом, словно за онанизмом каждый раз застают.

— Мы с тобой последний раз видимся, — бухнул вдруг Иван.

— Что так?

— Уходим мы, оставляем вас. На земле кроме людей еще семь цивилизаций — это только в трехмерном пространстве. А в многомерном даже и сказать страшно — число с двадцатью тремя нолями получается. А мы, понимаешь, не очень вписались…

— Гонят вас?

— Да нет, сами. Дел хватает, а вас, ну, людей, вроде как в Красную книгу записали. Самосовершенствующийся перспективный вид. Наблюдать за вами плазмоиды будут, они как раз примерно столько же живут.

— Плазмоиды?

— Разумные из плазмы, они на Солнце, о вас уже давно знают, всерьез не занимались, сейчас начнут…

— Начнут заниматься? — голос Мастифа полон иронии.

— Да, — Иван улыбнулся. — Не дрейф, папка. Я за тебя словечко замолвил. Ты теперь вроде местного представителя будешь, мне сказали зафиксировать тебя…