Разбуди меня в 4.20 (СИ) - Лис Филипп - Страница 36

И всему приходит конец…

Смысл был не в том, чтобы быть лучшим среди равным или равным среди лучших. Просто мне посчастливилось оказаться ближе к краю нашего общего серого Дома, как и тысячам таких же капель большей величины, чем оставшиеся. Мы были тут незваными гостями, которые заскочили на краткое время, а сейчас, в раскатах, сотрясающих воздух, начинался длительный путь нашей экзаляции.

Где-то неестественно яркая вспышка осветила весь мой внутренний мир, наполненный серостью и бликами постоянно преломляющегося света, который бегал по стенкам поверхностного натяжения, будущего капсулой того, где я был. Грохот. Он оторвал нас и откинул так далеко в сторону, что вопросы о справедливости теряли тут свой смысл. Просто, влекомые неведомой дальней силой, мы все двигались, набирая скорость. Где-то там, на границе видимости, что-то темнело.

Мы не выбирали своего пути, просто летели, сталкиваясь друг с другом. Мелкие сливались в Единых, крупные под напором встречного воздуха разделялись на Многих. Будучи прокрустовым ложем, воздух сделал нас всех равными и идентичными в своей форме. Мы были равны, но те, кто был дальше от меня, были равны меньше, поскольку видны меньшими по объему или искажены формой.

Нечто черное вырвалось из пелены дождя и, кое-что крикнув в даль, исчезло так же внезапно. Однако странный посетитель этого мира навсегда изменил мой вектор движения. Падая по навесной траектории, я столкнулся с преградой гораздо дальше, чем все, кого я знал и помнил.

Мой внутренний мир сразу наполнился красками и причудливыми формами, которых я давно не видел. Странные силуэты высились вдали, за дождевой преградой. Еле различимые капли, такие же, как я, медленно стекали по жилистым настилам листьев, до конца не притянутые силой земли. При моем падении лист тоже сотрясся, но когда колебания прекратились, образы, вспыхнувшие повсюду, меня удивили. Мой внутренний мир был лишь проекцией, сборищем образов внешнего мира, отгороженного внешней капсулой поверхностного натяжения, — это одна теория, другая — внешний мир — лишь проекция всего того, что есть во мне. Ни то, ни другое, не доказуемо: как могло возникнуть все, что во внешнем мире, почему так часто происходит смена всего того, что внутри?

Рядом шлепнулась еще одна капля, потом другая. От сотрясений я, медленно сползший к самому краю листа, не мог больше находится на его поверхности. И я летел дальше: мимо иных листьев, мимо ствола и корней. А в впереди, в самой стене тверди, я рухнул в траву. С того момента я навсегда изменил плоскость движения. «Вперед» — было мне лишь низом, то, что было «вертикальным вокруг» стало «вокруг горизонтальным».

Шелест известил мне, что не один я был удостоен такой участи. Медленно, скатываясь по камням, по песчинкам, влекомый силой, я, наконец, увидел в себе бурный поток. А еще немного погодя, я стал частью его…

Там, где в горной породе тысячелетиями мы вытачивали камни, образовался желоб, единственный верный путь для потока. Только находясь в потоке, ни я, ни другие капли не смогут истратиться и раствориться в этом мире. Да, я был каплей, но теперь я поток. Мое мнение обо всем изменилось, но так же изменилось ощущение. Мир включал для меня как дорогу, так и высший дом, откуда мне некогда пришлось уйти. Мой внутренний мир наполнялся за счет инородных включений. Да, ранее я был гармоничен и совершенен в своей однородности, а теперь я един с водой, песком и кислородом, наполнявшими меня каждую секунду.

Как поток я видел свои истоки и свой конец. Я чувствовал, как падаю с откоса и становлюсь частью чего-то еще большего. Я сам становлюсь кое-чем большим. Лишь мне удалось коснуться поверхности этого, мне открылись его границы от горизонта до горизонта. Я видел иные земли и помнил другие образы, но внутри меня не было мира. Животные, грязь и песок растаскали мир, оставив мне лишь непроглядную темень, лишенную даже способности преломлять свет.

Я находился в вечном движении, которое зародилось до меня. Мне было смешно смотреть на маленькие капельки, которые падали на мою поверхность и кричали, что они — причина моего волнения. Но не долго я насмехался над ними.

Упавший в воду камень снова сделал меня крохотной каплей, резко ограничил в пространстве, выбил из водных глубин и откинул далеко на берег. Я там так и лежал, преломляя свет и наблюдая за вечно бушующим морем, которое потрясали мои братья. Без них он бы не был в своем движении. Я лежал даже тогда, когда солнце показалось из-за туч. Сила, что вечно влекла меня, уже крепко держала меня на одном месте, я не двигался, а значит, нашел Место! Место, откуда движение невозможно и нежелательно. Точка, которую ищет каждая капля. Тут сила совершенна…

А еще я чувствовал, что потихоньку растворяюсь. Мне становилось все тяжелее и тяжелее фокусировать лучи, а значит, придет миг, когда я исчезну. Вот уже пары воды поднимаются над моей поверхностью: поверхностное натяжение ослабило свою власть, и содержимое мое переходит во внешний мир. Там, Дома, я перерожусь в иной форме.

И всему свое начало…

В окно влетела Елена. Турбулентность сегодня такая, что любому воздушному судну делать в воздухе нечего, она была таким судном, но все ровно прилетела…

— Привет, красавчик, — Елена мило улыбнулась и села на книжную полку. — Чем занят? Опять накурил своих ароматических свечек-печек?

Я не стал отвечать, я лишь медленно, словно бы нехотя, перебрался с дивана на пол и, отбросив в сторону тапки, закрыл глаза. Гибкость моих конечностей позволила мне свернуться тугим калачиком, зевнуть широко и надрывно, спрятать голову под задней конечностью, вдыхая теплый запах свежего паркета.

— Ну что ты не отвечаешь? — Елена спустилась с полки и, шурша многочисленными юбками, подошла ко мне. — Я сегодня не хочу, что бы ты молчал…

Я, естественно, ничего не ответил, только отвернулся от её светлого лика, пытаясь получить максимум удовольствия от вдыхания древесно-паркетного запаха (это не сибаритство, просто хоть какая-то радость в жизни).

Елена молча прошла на кухню, и я услышал, как она ставит на плиту чайник и зажигает конфорку. Полился еле уловимый даже для меня запах молотого кофе со сливками, но для меня сейчас было более важной задачей не запах улавливать, а поймать ту блоху, которую я подхватил вчера при невыясненных обстоятельствах.

Что-то напевая себе под нос, в дверном проёме появилась Елена, её лицо сияло какой-то безысходной радостью, а в руках у неё был поднос с двумя чашками:

— Ну что, будешь, или так и останешься на полу валяться?

Конечно, я не пил кофе, даже запах его терпеть не мог, а про сливки я вообще молчу, но в этот момент мне показалось, что теперь можно все: жить, радоваться, летать с ней по вечерам даже в нелетную погоду, даже кофе пить и валяться на полу, с еще большим неистовством вдыхая запах паркета.

Я встал и, слегка пошатываясь, подошёл к ней. Она погладила меня по голове, и я уселся у её ног. День только начинался, уже загорались вдалеке первые всполохи, медленно таявшие на фоне гаснущих фонарей за рекой. Лёгкий ветер трепал волосы Елены, и я старался уловить каждое их, даже совсем незначительное, колебание, дабы потом всю жизнь вспоминать, заново переживая эти чудесные мгновения. Но все заканчивалось с ударом фрамуги о раму, с дребезжанием стекла, с первыми голосами утренних птиц.

Елена поставила кофе передо мной на пол, и я, делая вид что к нему отвращения не питал никогда вовсе, принюхался, опустив свой нос почти что в кружку. Я даже кончик носа замочил, неприятно обжигая кожу, потом попытался слизнуть капли напитка на моем носу.