Флорентийская блудница - Ланитова Лана - Страница 9

– Да!!! – крикнула она, испытав ужасной силы наслаждение.

Владимир ударил еще несколько раз. Эти удары казались ей горячим прибоем, хлынувшим световым потоком в середину ее естества. Кричала она долго, сжимая в неистовстве темный тоннель распахнутой и вывернутой наружу плоти.

– Ах, как она хороша! – пробормотал Виктор. – Её огненная вульва сейчас похожа на японскую красную орхидею. А из сочного чрева струится чистый сок, похожий на Аравийский ладан. Прозрачный и скользкий… Это так красиво, что хоть картину с неё пиши.

– Да уж, – согласился Владимир.

– Что ж, я готов войти в неё и примять эту диковинную, трепещущую от вожделения орхидею. Смять ее заново всем своим напором. Я буду «долбить» тебя, Глашенька, ровно до тех пор, пока ты из этого сна не перенесешься совсем в иное измерение. В котором живет одно лишь НАСЛАЖДЕНИЕ. Когда ты увидишь вокруг себя синий и яркий свет, это будет означать, что ты улетела на время в новый слой непроявленного мира. Он похож на Нирвану. За тем лишь исключением, что всё пространство в нём кричит ТВОИМ криком и твоим именем. В нём нельзя находиться слишком долго. Оно растворяет до забвения любое естество. Но ты не бойся, ты пробудешь в нем недолго. Я знаю, что ты готова улететь в него лишь на мгновение. Ощути его прелесть. Это дано не каждому смертному – попасть в горнило одного из огненных миров.

Пока демон пристраивался возле её выпуклых ягодиц, Владимир обошел Глафиру спереди и, приподняв подбородок, отер кружевным платком её чистые и горячие слезы.

– А теперь открой рот, моя нежная пери, – жарко прошептал он ей в самое ухо…

Проснулась она вечером. Из коридора доносились детский смех и голоса прислуги. Спать более не хотелось. В комнате было сильно натоплено. Глафира вспотела, влажные волосы прилипли ко лбу. Она откинула тяжелое одеяло и медленно села. А после опустила ноги на пол.

«Что это было? Синяя Нирвана… Господи, какой бред».

«Как тут душно. Хоть бы они открыли окна. Я же так угорю от жары, – с раздражением подумала она. – Не хочу я больше пить их микстуры. Надоело всё время спать».

Глаша накинула халат и подошла к темному окну. За стеклом всё так же сияла величавая и чистая луна. Снежная поляна искрилась от её яркого света.

– Господи, как хорошо-то! – вдруг подумала Глафира. – Ну, забери меня вновь, как тогда. Я побегу за тобой даже босая по стылому снегу, – горячо зашептала она. – Отчего ты вернул меня в этот мир? Я же в нём сойду с ума от скуки. Что ты сделал со мною? Наверное, за тем ужином ты дал мне вкусить какого-то яду, отчего моя душа теперь стала иною. Хотя, дело вовсе не в ужине. Это ведь случилось давно. В этой же бане, при жизни Володи. Или на лесной тропинке, в карете. Именно тогда ты и дал мне испить той отравы, которая изменила всё мое естество, превратив меня в распутницу и ведьму. В Вавилонскую блудницу. Да, этот яд проник в кровь и плоть, изменив навеки мою участь.

И ты, и Володя – вы оба… сводили меня с ума. Я не гожусь для спокойной жизни. Нет. Я переродилась для порока. И, вкусив его сладость, я не могу более жить в тишине и благости, словно монашка. Зачем я всем лгу? Бедный Сережа. Я не достойна его. Зачем я согласилась выйти за него замуж? Мне же тошно от его доброты. Потому что я иная. Володя правду тогда сказал обо мне, что я из тех, кто истово кается, а сама задирает подол юбки. Я блудница. Я грешница. И жизнь с таким человеком, как Сережа, для меня невыносима. Мне СКУЧНО с ним!

Она стояла и смотрела на луну, заливающую зимний сад каким-то тревожным и диким светом. Луна всегда сводила ее с ума… Она шептала и шептала слова собственного покаяния, размазывая пальцами горячие слезы.

– Мне тошно жить с этим святым человеком. Он скучен даже в близости. Когда я сплю с ним, то представляю совсем иное. Я представляю себе те сцены, о которых никогда и никому не расскажу даже на исповеди. Ибо любой священник признает меня тут же грешницей. Да, я порочна, – с вызовом произносила она. – Да, я отравлена. И это навсегда! И ничего уже невозможно изменить. А раз так, то забери меня отсюда! – шептала она, глядя в звездное небо.

В эти минуты она вспомнила ВСЁ. Сон, в котором был её полет с демоном. Она вспомнила и о том, как выглядит земля сверху, ее снежные поля и скованные льдом реки, её огнистые города и спящие под белым спудом села. Она вспомнила и о том восторге, который испытывала ее душа рядом с демоном. О том трепете, который вызывал каждый его взгляд.

– Неужели же этот, самый прекрасный и сильный человек в мире, мог держать меня за руку?

А дальше пошли воспоминания о своем недавнем сне. О тисках, плетке и поводке в банной горнице. Воспоминания обожгли ее душу приступом мучительного стыда. Но при всем этом по телу разлилась такая немыслимая сладость, что, не выдержав ее, Глафира стиснула зубы и, запрокинув голову, застонала от жгучего вожделения. Рука невольно коснулась промежности – она была настолько мокрой, что влага измочила ночную сорочку.

– Вот, как надо любить и хотеть, – шептала она. – С мужем у меня ни разу не было такого…

Пальцы касались набухших от вожделения сосков.

– Он часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо… Он – часть Владимира. Его лучшая часть. В Володе я любила именно эту часть, – Глаша зло расхохоталась и тряхнула длинными волосами. – К чему лукавить? Ведь я так легко поддалась соблазну лишь по причине того, что изначально была порочна. А бордель? Вспомни, как ты в нем оказалась? Отчего ты не прибилась к артели каких – нибудь рабочих? Вновь не попробовала стать швеёй? Не потому ли, что тебе нравилась та жизнь, в которой ты оказалась? Согласись, что жизнь дорогой куртизанки или содержанки богатого человека намного интереснее жизни швеи или прислуги. Разве не так? К чему? К чему все эти реверансы и игры в собственное целомудрие? Признайся, что ты не годишься в жены такому мужчине, как Мельников. А он, глупый, тешит себя мыслями о том, что совершил благородный поступок и спас тебя.

Она нервно заходила по комнате.

– Мне осточертело его слащавое благородство! Мне надоело чувствовать себя обязанной этому человеку. Я совершила ошибку, связав свою судьбу с ним! А дети? – она залилась слезами… – Я не должна была иметь детей! Самое обычное, что может случиться с любой женщиной – это рождение детей. Сколько умников и моралистов всюду твердят о предназначении женщины – рожать себе подобных. Плодиться… Но, боже, как же все это рутинно, долго и скучно. ТОСКЛИВО-то как!

В эту минуту у неё вновь закружилась голова. Качнулись в сторону стены.

– Как же здесь душно! – прошептала она. – Как мне душно здесь жить! Я не хочу тут оставаться! Виктор, забери меня к себе! Прямо сейчас! Умоляю… Я знаю, что ты не решишься, покончить с моим земным существованием. Что ты, что Владимир – вы оба намного благороднее меня. Вы правы, я должна быть вашей рабой, и находить сладость в ПОДЧИНЕНИИ. И я готова подчиняться таким, как вы. Но я вовсе не готова быть в подчинении своего слабака-мужа. Это – слишком большая жертва. Вы оба не решитесь, забрать меня к себе. Я должна сделать это сама! Я должна умереть для этого мира, чтобы воскреснуть рядом с вами.

Она выбежала из душной комнаты и проследовала по коридору в сторону прихожей. Хотелось, как можно скорее оказаться на морозном воздухе. К счастью, в коридоре не оказалось ни души. Все её близкие собрались в гостиной. Дворник устанавливал там Рождественскую ель. Слышался баритон Сергея, детский смех и голоса прислуги.

«Как им хорошо без меня, – зло подумала она. – Я должна умереть. Я хочу умереть. Мне не место среди них. Мне тошно… Мне невыносимо жить рядом с ними!».

Незамеченной она проскользнула по коридору и вышла в просторную прихожую. Рука нащупала в темноте сначала одну дверь, потом другую. В лицо ударил поток ледяного ветра. Стало холодно ногам и груди. Но Глаша с наслаждением вдохнула морозный воздух. Он до боли обжег горячие легкие.