Бывших не бывает - Варюшенков Денис Евгеньевич - Страница 19

– Да, друнгарий!

«Хорошо, что тебе сломали спину, гнида! Телесная немощь немного затуманила твой разум, и ты, валяясь тут, сам убедил себя в моей безусловной преданности. Хотя ты не так уж и не прав. Несколько лет назад ты смог бы подчинить меня себе, но сейчас я стал умнее… Что ж, пора учиться ремеслу мима, и делать это быстро! Что-то мне стала очень дорога собственная голова!»

– Тпру! – Голос возницы вернул отца Меркурия в реальный мир. Каурая лошадёнка, не заставила просить себя дважды и встала как вкопанная.

Остановился весь обоз. Возницы и немногочисленные ездоки начали вылезать из саней с вполне естественной целью размять ноги. Соскочил с облучка и возница отца Меркурия.

– Размялся бы ты, батюшка, – обратился он к священнику.

– Почему мы остановились?

– Ну так старшина обозный Илья Фомич приказал, вот и… – развёл руками возница. – Сам посмотри, время-то обеденное. Оно, конечно, кашеварить нынче не станем, до Ратного всего ничего, да живот-то, злодей, еды просит. Не помнит брюхо старого добра. Да и до кустов наведаться дело совсем не лишнее. Ты, батюшка, к нашим местам ещё непривычный, морозец-то лёгонький, да тебе и такой, поди, в новинку. Так что сходи в кустики-то, сходи, а то прижмёт нужда ненароком на въезде, и смех и грех. А я после тебя сбегаю. И поесть надо бы. Я рыбки копчёной запас, хорошая рыбка!

– Уговорил, речистый! – усмехнулся отец Меркурий, выбираясь из саней. Его забавляла грубоватая заботливость возницы и обращение «батюшка», которое тот, несмотря на все попытки священника исправить на «отец», более подходящее для монашествующего, упорно использовал в разговоре. Обозник, похоже, был свято убеждён, что за священником следует смотреть как за малым ребёнком.

Огромные присыпанные снегом ели подходили вплотную к узкой лесной дороге. Отец Меркурий в восхищении смотрел на плотный зелёный строй лесных исполинов, так похожих и непохожих одновременно на знакомые ему с детства кипарисы. Здесь всё было по-иному, чем на Родине, но эта суровая земля предков его матери нравилась бывшему хилиарху. Чувствовалось в ней и народе, её населяющем, что-то цельное. Здесь рождались сильные люди, и они нравились старому солдату. Раньше он знал их только по сказкам, которые в детстве рассказывала ему мама, а теперь пришло время знакомиться с ними самому. Взять хотя бы возницу, невысокого коренастого человека, так трогательно опекавшего священника. От другого отец Меркурий не стерпел бы такой заботы, а тут на душе становилось теплее, когда Харитон, или Харитоша, как звали его другие обозники, с неизменной смесью ворчания и сюсюканья старался облегчить своему «батюшке» дорожные тяготы. Никто бы с первого взгляда не посчитал этого неказистого возницу сильным, но, приглядевшись внимательнее, отец Меркурий понял, что с ещё большей заботой Харитон ухаживает за ранеными, и наверняка не один скифский катафракт поминает в своих молитвах похожего на пегобородую наседку обозника, который однажды не дал ему умереть.

Снег весело скрипел под сапогами, и мысли в голове отца Меркурия неспешно текли под стать скрипу: «Ну как тебе здесь нравится, старина? Не находишь, что Скифия оказалась весьма не скучным местом? Сначала тебя втянули в заговор против базилевса, а теперь сажают на горшок и собираются кормить с ложечки. Ещё и сопельки вытрут пегой бородой! Как там сказал Харитоша – и смех и грех? Да уж, точнее не скажешь. Что же дальше?»

Пока отец Меркурий разминал ноги, возница успел пристроить на морду лошади торбу с овсом и вытащить короб с припасами и, увидев священника, разулыбался ему навстречу по своему обыкновению.

– Вернулся уже, батюшка?

– Вернулся, Харитоша.

– Тогда за кобылою пригляди, я быстро обернусь.

– Не спеши, никто же не торопится.

– Как же не спешить? А поесть? Не ровен час тронемся, а на ходу какая еда?

– Иди уже, – рассмеялся отец Меркурий, – А то за разговорами и вправду ничего не успеем.

– Бегу, батюшка, – возница шустро направился в сторону леса.

Священник присел на облучок. Вокруг деловито суетились люди. От хвоста обоза, где шли основные силы Младшей стражи, к головному дозору пролетел вестовой. Бывший хилиарх пехоты базилевса смотрел по сторонам. Не часто в прошлой жизни ему удавалось так вот просто посидеть и посозерцать. Жизнь солдата подчиняется одному слову – «Бегом!». А монастырь… Уж на что, казалось бы, мирное место, но нет: службы, молитвенные бдения, работа в немалом монастырском хозяйстве почти не оставляли времени для того, что монах Меркурий неожиданно для себя самого там действительно полюбил – учиться.

Книги стали его страстью, его друзьями. Хоть и немало повидал на своём веку хилиарх Макарий, в книгах он открыл для себя новый мир. Софокл, Платон, Аристотель, Пифагор, Демокрит, Эврепид, Эзоп, Плутарх, Цезарь, Цицерон, Гомер, Лукреций Кар, Овидий, Тацит, Светоний, Прокопий Кесарийский, Иоанн Дамаскин, Лев Математик, Иосиф Флавий, Иустин Философ, Климент Александрийский, Тертуллиан и многие-многие другие. Они перевернули мир отставного солдата, научили размышлять о вещах, представлявшихся ранее непостижимыми.

Он смеялся и плакал вместе с героями трагедий и комедий, стоял в рядах трёхсот при Фермопилах, над ним реяли орлы римских легионов, числа раскрывали пред ним свои тайны, явной становилась природа вещей. Он страдал от любви и тоски вместе с Овидием, вслед за Цицероном вопрошал: «Доколе, Каталина, ты будешь испытывать наше терпение?», вместе с Тацитом и Светонием беспощадно судил императоров, пытался познать вместе с Иустином Философом и Тертуллианом божественную природу и вместе с Прокопием отвечал им: «Не берусь я судить о высоких вещах. Сумасбродным я считаю исследование божьей природы, какова она есть. Трудно нам с какой-либо точностью понять человеческое, к чему же рассуждать о божественном? Ни в чём не противореча установленному, думаю, лучше молчать о том, что предназначено лишь для благоговейного почитания!»

Отец Меркурий знал, что всегда будет молиться за брата Никодима, смотрителя монастырской библиотеки, открывшего ему этот мир. Старый седой книжник сумел понять мятущуюся душу потерявшего всё солдата и снова вдохнул в него жизнь. Именно он научил брата Меркурия латыни, риторике, арифметике, геометрии, началам философии, и самое главное – научил читать не только то, что написано в строках, но и то, что незримо пишут между ними. Так бывший солдат обрёл друга и наставника. Именно брат Никодим смог выстроить лестницу, по которой душа хилиарха Макария поднялась из бездн чёрного отчаяния. По этой лестнице к свету пришёл уже брат Меркурий, готовый жить и служить, человек, нашедший новый путь и свою новую стезю.

Их объединяло общее дело: дни и ночи они переписывали книги, чтобы тонкий ручеёк знания не истаял в пустыне общего невежества. Читали и обсуждали прочитанное. Отец Меркурий знал, что никогда не сможет забыть этих ночных диспутов при свете тусклой масляной лампы (чего стоило добывать масло у скупого отца келаря – знал только брат Никодим). Жаркие споры двух зрелых мужчин – книжника и солдата. Они были разными, очень разными, но стали друзьями. Отец Меркурий потом часто слышал в своих ушах шёпот брата Никодима: «Запомни, друг мой, крепко запомни! Труд и знание, знание и труд, только они способны сделать наш мир лучше. Это истинные божества, истинный свет, и Христос был воплощением труда и знания. Чего стоят по сравнению с ними все базилевсы и патриархи? Да они пыль на сандалиях! Только так можно прийти к царству Божьему, только так!» Шепот, только шепот оставался им для таких разговоров, среди братии хватало доносчиков…

На седьмом году монастырской жизни брата Меркурия друг ещё раз круто изменил его жизнь. Стояла ранняя весна. Солнце пробивалось сквозь узкие зарешёченные оконца монастырской библиотеки, ветер с Пропонтиды приносил с собой запах соли и водорослей даже сюда, в царство пыли, пергаментов и папирусов. Брат Меркурий как раз закончил переписывать очередную страницу «Деяний Апостолов» и блаженно потянулся. В этот момент в помещение вошёл брат Никодим и с порога заявил: