Бывших не бывает - Варюшенков Денис Евгеньевич - Страница 99

А чего это все так притихли?»

И действительно, в церкви наступила зловещая тишина. Даже на клиросе прекратили биться головой о стену.

– Благодарствую… ладо мой… – Оттого, как Алёна произнесла «ладо мой», по спине у священника пробежал ощутимый такой холодок. – Согласна я!

– Уууух! – дружно выдохнула вся церковь.

– Уй, точно рожу счас! – взвизгнула давешняя молодуха.

– Я те рожу! – хором вызверились на неё отец и муж, а третий, видимо, свёкр, добавил: – Погодь, дай посмотреть, чем дело кончится!

– А-а-а-а-а! Не могууу! – взвыл Чума и сложился пополам от хохота.

Смех скрутил всех быстрее лесного пожара. Даже у Алёны губы задрожали и попытались растянуться в улыбке. Боярич Михаил склонил голову ещё ниже.

«Ы! Ы! Ыыыы! Не могууу! А ты моги, Макарий! Держись! Вон поднадзорный как-то же справляется. Интересно, что он там шепчет? Надеюсь «Спаси, Господи, люди твоя»!»

Из накатывающей истерики священника выдернуло совершенно обалдевшее лицо отца Моисея.

«Ха, думаешь, кто здесь рехнулся? Все, заболотный мой брат! Все!

Ладно, пора к делу, пока кто-нибудь не напрудил в штаны от избытка чувств!»

– Значит, решение ваше добровольное и твёрдое? – самым ровным голосом, каким только смог, произнёс отец Меркурий.

– Да, отец мой! – серьёзно, почти сурово ответил Сучок.

– Да, отче! – в тон жениху отозвалась Алёна.

– Да будет так! – торжественно возгласил священник и принялся распоряжаться: – Отец Моисей, подай брачующимся свечи! Они вчера исповедались и причастились. Дружки, подойдите, примите венцы! Православные, расступитесь – надо ввести брачующихся во храм!

– Где же ты, подруга? – Алёна выцепила взглядом Варьку Чумиху. – Долго телиться будешь? Не задерживай – праздник у нас!

С лица Чумихи медленно сползла улыбка. Баба сначала побледнела, потом покраснела, потом вздохнула и молча посеменила к отцу Моисею, который вручил венцы ей и Бурею.

– Раб Божий Кондратий, раба Божия Елена, коль твердо и неизменно ваше решение, то следуйте за мной! И вы, православные, выйдите на малое время, ибо брачующимся надлежит первыми войти в храм! – возгласил отец Меркурий и протянул руку в сторону отца Моисея.

Тот вложил в неё разожжённое кадило. Отставной хилиарх трижды перекрестился на атарь и направился к выходу.

Люди, заполнившие церковь, потянулись туда же. Чуть ли не первым, зажимая ладонью рот, в двери выскочил боярич Михаил.

«Беги, беги! И так столько вытерпел! Проржись хорошенько, сын мой, ибо никто не всесилен. И вообще таким ты мне больше нравишься, чем на венчании деда – сейчас ты на человека похож!»

На паперти священник после неизбежной толкотни и ругани выстроил свадебную процессию: сначала сам, потом брачующиеся с зажжёнными свечами, за ними дружки с венцами, а после все остальные друг за другом по роду и знатности.

Оглядел всех, как во времена оны оглядывал строй своей таксиархии, задержал взгляд на красном, смахивающем слёзы и тяжело дышащем бояриче Михаиле, отметил, что таких красавцев и красавиц, едва сумевших остановить смех, чуть не каждый второй. Ещё раз окинул всех взглядом.

«Ну, Макарий, пора начинать! Кто бы мог подумать, что этого лысого засранца я буду венчать с честью большей, чем венчал эпарха Кирилла![140]»

– Блаженны все, боящиеся Господа! – с первыми словами стиха отец Меркурий взмахнул кадилом и сделал шаг вперёд. – Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!

Со звонницы в честь новобрачных ударил колокол.

Венчание, ко всеобщему удивлению, прошло на редкость благолепно и гладко. Даже на лице Сучка счастье в должной пропорции мешалось с благоговейным страхом. Отцу Меркурию искренне хотелось надеяться, что с Божьим.

Только раз благолепие обряда оказалось под угрозой.

– …жена да убоится своего мужа, – закончил чтение Апостола священник.

– Да не дюже, – в тон ему, тихо, но так, что все услышали, пропел боярич Михаил.

– Мир ти! – отец Меркурий едва не поперхнулся, но сумел справиться с собой. – И духови твоему!

– Прему-у-удрость! – возгласил отец Моисей.

– Угу! – тоже вроде себе под нос, но на всю церковь прогудел Бурей.

Лёгкий шелест, будто гуляка ветер залетел в осиновую рощу, прокатился по толпе. Отец Меркурий напрягся, но, слава богу, обошлось.

Уже на паперти, провожая и напутствуя всех новобрачных чохом, а также обещаясь быть у всех на праздновании, отец Меркурий заметил, как муж, отец и свёкр с помощью ещё нескольких баб на воздусях уволакивают в переулок давешнюю молодуху.

И, как оказалось, не он один. Варвара Чумиха приставила ладонь ко лбу, закрываясь от солнца, проводила бедолаг взглядом и изрекла:

– Верно говорят: срать и родить – нельзя погодить!

По площади как коса прошла: люди, задыхаясь от хохота, падали где стояли.

Отец Меркурий несколько мгновений пытался воспротивиться общей участи, но не преуспел и со всхлипом сполз по стене к ногам Чумихи.

Миновали Святки, отмеченные примечательными событиями. Отец Меркурий оценил и бесшабашное, напоминающее мистерии Диониса, веселье своей паствы, и мудрость своих предшественников, не ставших насильно искоренять насквозь языческие обряды, а решивших медленно, исподволь, наполнить их новым христианским смыслом.

Нельзя запретить людям веселиться, как бы ни обличали веселье схимники и пустынники. Их послушать, так Христос не смеялся. Смеялся. И вино пил, и весёлой компании не чурался: и с мытарями пил, и с грешниками, и с девками беспутными. И вообще сказано: «Хвалите Господа в тимпамах и гуслях». Словом, как сказал отец Моисей, мир – не монастырь.

Но ещё больше отставной хилиарх оценил то, как боярич Михаил умыкнул замешанные в бунте семьи своих бойцов, а также то, как поднадзорный с ними поступил. Опытный воинский начальник, сам привыкший принимать непростые решения, понял, что молодой сотник умеет выбрать лучшее решение из худших.

Ну и летающих по воздуху херувимов тоже оценил. Точнее, не столько даже саму хитрую забаву, сколько эффект, который она произвела на зрителей. Хотя, услышав от отроков термин «змей шестикрылый» в адрес изделия и «хероносец» в адрес отрока, им управляющего, совсем не по-пастырски рассвирепел от души, дал доморощенным Цицеронам по шее, а их командиру в совершенно не благочестивых выражениях порекомендовал примерно выпороть словоблудов.

Как ни странно, этот эпизод изрядно поднял авторитет священника среди отроков Младшей стражи.

Уши у урядников вытянулись во время разноса хуже, чем у осла, а поручик Василий даже записал непереводимые греческие идиомы отставного хилиарха. Отца Меркурия бросило в пот, когда он услышал, как вышеупомянутый поручик, заслуживший своей религиозностью прозвище Святоша, орёт на провинившегося отрока: «Гамо то, ре малака!»

Нет, священник был рад, что парень выказал рвение в изучении греческого языка, но считал, что следует начинать с других слов.

А потом боярин Кирилл со свитой отправился в Туров. Ставить на кон сотню, свою голову и голову внука. По этому случаю отец Меркурий отслужил молебен.

«Однако, Макарий, остаётся только пожелать патрикию Кириллу удачи. Нахождение на плечах твоей головы теснейшим образом с этой удачей связано. Не говоря уже о куда более ценных головах поднадзорного и Никодима.

Воевода явно решил показать при дворе свою значимость и уверенность. И для того взял с собой зодчего Кондратия и его ближайшего помощника. Архонт Туровский пожаловал Кирилла землёй под усадьбу, а воевода решил показать, что он не только хороший стратиг, но и знает толк в устроении земель. Далеко не у каждого патрикия даже дома есть в клиентах хороший архитектор.

Что ж, умно. Имеющий глаза да увидит, имеющий уши да услышит, а умеющий думать – поймёт.

Кстати, о Кондратии. Он предстал в новой ипостаси: трезвый, собранный, деловитый. И топор заткнут за воинский пояс. Тоже знак – кому попало носить отличие воина не позволят. И помощник его так же отмечен – он был с Кондратием у ворот во время бунта. Стало быть, воевода даёт понять, что под рукой его не только зодчие, но и архитектории, или, как тут говорят, воинские розмыслы. Такие есть не у каждого князя.