Арид. Моё проклятье - Мелан Вероника - Страница 2

После я нагнала его уже на дороге, ведущей к дому.

(Tommee Profitt feat. XEAH – Wake Up)

Ворота были распахнуты – меня это напрягало. Распахнуты в полной темноте настежь. Лишь из-за ненадолго вынырнувшей луны я успела разглядеть очертания дома – он был большим. Не хижина и не хибара, как мне представлялось; тот, кто здесь существовал, навряд ли довольствовался старой проржавевшей печкой и узкой скамьей. Владельцу этого двухэтажного, судя по высоте крыши, «коттеджа» комфорта хватало.

Луна скрылась.

И в этот самый момент я практически ткнулась носом в спину Прерика. Застывшего, который почему-то не говорил и не двигался. Мне показалось, он увидел что-то, что его шокировало, но спросить об этом я не успела.

По периметру двора – будто кто-то щелкнул дистанционным переключателем – зажглись лампы.

В первую секунду при резкой смене освещения глаза всегда слепнут от света. По моим прожекторы почти ударили. Здесь по углам стояли, как мне показалось, именно они, стадионные галогенные фонари. Только через несколько секунд мне удалось увидеть, что перед домом, направив на нас оружие, стоит человек. Мужчина. А у его ног на земле… два тела. Наши снайперы, конечно, и оба мертвы.

Далее от шока и обостренного внимания, от резкого выброса адреналина в кровь – такое уже случалось в прошлом – все как в замедленной съемке. Мой взгляд переполз с чужих смертельных ран на лицо сержанта, лицо, вытянувшееся от удивления. Возможно, Прерик ожидал увидеть именно того, кто стоял теперь напротив, возможно, нет, но нажать на курок он попытался сразу. Я даже увидела напрягшийся палец, почувствовала его задействованную в предплечье мышцу; сама начала вскидывать оружие, когда… Кен упал на землю с круглой дырой во лбу.

Шах и мат. Очень быстрый шах и мат. Без колебаний и без раздумий.

Когда ты военный, когда ты служишь, ты к этому привыкаешь – к смерти. К тому, что тот, кто сидел рядом с тобой в машине, ел крекеры и о чем-то говорил, может перестать существовать. За секунду. Был человек – нет человека. К этому привыкаешь и никогда не можешь привыкнуть. Это учит отстраняться и в то же время ценить моменты – голоса друзей, их улыбки, подколки, взгляды, даже их храп. Каждый день ты смотришь на товарищей, понимая, что завтрашний их состав может измениться. Кто-то поляжет так же, как это сделал Прерик. А до него «Рихтер» и «Такун».

– Опусти оружие.

На меня смотрело чужое дуло, и я медленно подчинилась; едва-едва начинали адаптироваться к яркому свету глаза. Говорят, когда ты на миллиметр от смерти, вся жизнь проносится перед глазами. Врут. И не совсем. Просто ощущение, что ты стоишь на одной-единственной оставшейся под ногами гнилой доске и что она вот-вот проломится. И, конечно, ты видишь все объемно – момент сейчас и то, что было до. Силишься выхватить памятью хорошее, важное, потому что только это хочется унести с собой.

Он высок, он силен; а у меня уже чувство парения – выскочит скамья из-под ног, когда у тебя петля на шее, или нет?

Я прикрыла глаза, чтобы уменьшить резь, а когда открыла глаза, сумела наконец разглядеть того, кто находился рядом с телами. Его… И едва не выругалась вслух, потому что меньше всего желала попасться в капкан именно к этому засранцу.

«Засранец» улыбнулся. Его взгляд странно теплый и очень холодный – взгляд гениального безумца и беспредельно спокойного человека. Взгляд убийцы, которому все равно, женщина напротив или мужчина. Для таких нет пола, нет условностей и смягчающих обстоятельств.

– Капрал Джейн… – Конечно, он прочитал то, что было выбито на моем бэйдже, о звании сообщили погоны. – Помнишь, что я сказал тебе в прошлый раз?

Я помнила.

Это случилось на первом моем задании в «Квадроне» месяц назад. Нас отправили не атаковать некую группу людей, но защищать. Спокойная «пати»-вечеринка, какие-то шишки; мы при оружии. Все шло мирно, общение между гостями ладилось, и вечер закончился бы удачно, если бы через окна и двери не вломился незнакомый мне малочисленный отряд, желающий истребить ключевых фигур встречи.

Я защищала и защищалась, как могла. Мы все защищали. Но проиграли и потеряли шестерых наших. Именно тогда я успела подстрелить одному из нападавших ногу, а второму – тому, который сейчас стоял напротив, – засадить нож в плечо. Наверное, он не ожидал подобного от девчонки в штатском и поэтому приблизился, к тоже же свет подкачал (кто-то выбил лампочки), но его сжавшиеся на моей шее пальцы я запомнила отлично. И еще светлые глаза. Спокойные, абсолютно нечитаемые. Он сказал мне: «Если мы встретимся еще раз, ты умрешь». Вытащил нож из плеча, как досадную занозу, бросил на пол, меня отпихнул, как вторую досадную занозу. Махнул своим людям и был таков… Я смотрела на его уход с пола, упавшая.

И вот мы встретились опять.

– Я помню.

– Хорошо.

Очень неприятно стоять под прицелом, когда все вокруг тебя уже мертвы, когда ты последний. Конечно, я думала о том, чтобы выстрелить первой, думала тихо, неслышно, не выдавала себя ни движением, ни взглядом. А светлые глаза улыбались.

– Давай, – произнес низкий мужской голос, и мне почудилась в нем насмешка. – Сделай попытку – и умрешь, как сержант.

Я не хотела как сержант, я вообще не хотела умирать, никто не хочет.

Привыкли наконец к фонарям глаза. Если бы свет бил только в меня, я бы до сих пор созерцала лишь абрис чужой фигуры в контровом освещении. Но две лампы крепились у ворот, и это позволяло рассмотреть мужчину в военной форме. Он был отлично сложен, он был крепок, как дьявол, и натренирован, как лучший пехотинец. У лица жесткие и мягкие черты, которые больше путают оппонента, нежели настраивают на симпатию. Челюсть классическая, квадратная, нос не перебит, губы с флером улыбки. И арктический холод в глазах.

«Арид» – вот что я прочитала на чужом бэйдже. И окончательно замерзла, потому что поняла наконец, кто передо мной.

Арид. Это имя в «Квадроне» знали все, но никто не любил его произносить. Арид – бывший главнокомандующий. Псих, про него говорили… Неадекватный… Неудержимый… Неуправляемый. Чрезмерно сильный, непредсказуемый, непросчитываемый. Так вот чье тело мы должны были с Прериком доставить. Стало ясно, что проигрыш нам был обеспечен с момента поручения миссии – «зачем майор дал эту задачу мне?»

Говорили, Арид – предатель. Что он продался и продал отряд. Его ненавидел и желал убить каждый, такой трофей каждый счел бы максимальной удачей присвоить. Во мне, как и во многих, всколыхнулась ненависть – я не любила предателей. И дрогнула во второй раз, желая совершить быстрый и очень меткий выстрел, рука. Уложить бы его сейчас, сообщить бы через наушник сержанта о победе…

– Брось оружие, капрал.

Конечно, он уловил. Конечно, я бы не успела, и пуля промеж глаз мне была бы обеспечена.

– Арид, – произнесла я негромко, – я слышала о тебе…

– Что именно?

Мне пришлось положить на землю оружие, его глаза цепко за этим следили.

– Плохое.

– Надеюсь, очень много плохого.

– Тебя все ненавидят.

– Я рад. – В его тоне ни сожаления, ни грусти. Ничего. – Скидывай кобуру, Джейн.

Зачем? Зачем мне скидывать кобуру, если я сдохну под этими фонарями? Бурлило внутри негодование – на майора, на судьбу, на то, что легко не получилось.

– Ты бывший… командующий. Ненастоящий.

Губы у Арида были красивыми. Я ненавидела красивые мужские губы, потому что они тянули к себе взгляд, они отвлекали.

– Для тебя настоящий. Привыкай так думать.

Кобуру пришлось отстегнуть, скинуть на землю.

– Они знают, где ты. Они придут за тобой.

– Я на это надеюсь. И буду их очень ждать. Всех.

С ним было что-то не так, с этим человеком. Я не понимала, что именно. Он ощущался адекватным, нисколько не безумным, и меня от него морозило. Он был катастрофически умен, вероятно, очень обижен и настолько же спокоен. Хотя слово «обижен» подошло бы больше сопляку, а не Ариду, который однажды «просто сделал выводы». Никто в отряде не знал его фамилию, только имя. И никто по показателям силы, ловкости и быстроты не мог с ним сравниться – так говорили… Ему было очень сложно смотреть в глаза, его взгляд завораживал и крошил, он лишал воли. И по-своему ласкал. Гиблое сочетание. Никогда ни один человек, а в жизни я встречала очень много сильных и тренированных людей, не казался мне столь опасным. Как спрессованные слои тротила – пока они лежат, их лучше не трогать. Потому что, если рванет, волосы погорят не только на твоей голове, но и в радиусе трехсот километров. Тот, кто находился передо мной, один мог вырезать селение, и я не знала, чего мне ждать. У меня впервые в жизни возникло ощущение овечки с поводком на шее. И поводок этот сейчас держала чужая рука – или на заклание, или…