Лич добра и поддержки (СИ) - Ибрагим Нариман Ерболулы "RedDetonator" - Страница 13

— Живее! — выкрикнул я, надевая на себя пластинчатую броню, протянутую Кумбасаром. — Давай сюда шлем!

/7 апреля 2027 года, фема Фракия, у г. Адрианополя/

— У-у-у, как всё запущено… — погладил я подбородок, глядя на то, что осталось от города.

Адрианополя больше нет, стены варварски демонтированы, от зданий остались только слишком крепкие фундаменты, а дороги выкорчеваны до мяса.

Вместо крепкого города, ранее являвшего собой надёжный оплот этих земель, существует около трёх десятков малых поселений на десять-двадцать домов, обнесённых среднего размера стенами, которые можно снести слишком сильным дыханием.

Людоеды, разбитые силами армии немёртвых, отступили, так как всех их перебить не получилось, к Адрианополю, где осели, так как вперёд дороги нет, и нет смысла куда-то идти, ведь и тут ништяк.

Поселения стоят не просто так, а с целью оградить условный центр, в котором стоит большое поселение с самыми высокими стенами, отсюда, с самого высокого холма в этой местности, всё отлично видно.

Центр они огородили не для красоты, а для сельского хозяйства.

Засеяли, сукины дети, поля, твари. Скот пасут, вокруг внешнего круга, на живописном фоне почти до конца разобранных руин. На чужих костях до рая доехали…

Откуда-то из пустоты, что у меня заместо души, начал волнами подниматься гнев. Снова это ощущение, будто сознание уходит на задний план.

— У-у-у, шлюхи каннибальские… — гневно просипел я. — Кончилась ваша воля.

Какой я, оказывается, чувствительный мальчик.

— Приготовить войска к бою, — приказал я.

/9 апреля 2027 года, фема Фракия, у г. Адрианополя/

Красота. Вновь тот же солнечный и ламповый город, где парки, красивые здания, а также замечательная музыка на фоне.

Я с лучезарной улыбкой шагаю по тротуару и ем пломбир, встречающиеся по пути люди улыбаются мне, ощущение, будто душа колышется в такт музыке.

По дороге проезжают советские автомобили, но запаха бензина и дизеля будто бы нет, воздух полон запахов душистых трав, чего-то вроде свежих тандырных лепёшек, вина и отлично узнаваемого парфюма. Такой был у мамы в день нашей последней встречи…

Воспоминание о родителях не смогло омрачить моё безумно счастливое настроение, потому что я увидел их. Они стояли на площади рядом с вокзалом и тоже ели мороженое. Я выпучил глаза в радостном удивлении, сменил шаг на бег и помчался к ним, размахивая руками.

Но на фоне возникли грозовые тучи, мой стремительный бег, почему-то, не сокращал расстояние, я бежал и кричал им что-то непонятное, но очень эмоциональное. Папа, одетый в серые брюки с коричневым ремнём и белую рубашку, как в свой последний день, увидел меня и замахал в ответ. Мама, одетая в белоснежное деловое платье, до этого изучавшая какую-то книжку с зелёной обложкой, подняла на меня взгляд и заулыбалась. А я бежал и кричал, но будто бы стоял на месте.

Музыка становилась всё тише и тише, а грозовая туча покрывала этот солнечный город мраком. Не успеваю…

— А-а-а!!! — открыл я глаза и огляделся.

Дерьмо…

Просто сон. Сладкий, приятный, но сон.

— Здравствуй, трижды сожранная и трижды высранная действительность… — произнёс я и поднялся с мехового лежака в каком-то шатре.

Как и всегда, память начала фрагментарно подкидывать мне сведения о произошедшем «за время моего отсутствия».

Это не классическая спячка лича, которую я инициирую сам, а что-то другое. Всего дважды, на моей памяти, я впадал в безумие и оба раза мне снился сон о прекрасном городе. Только в этот раз я увидел родителей, будто наяву, что бесценно для меня и я душу готов отдать, если бы она была, за это воспоминание.

Возможно, это что-то из несбывшегося будущего, только давнего, очень давнего. Параллельная реальность, где родители не погибли, где я не попал в детдом…

— И как это понимать, сука твою мать? — вышел я из кожаного шатра и огляделся.

Вокруг меня сраная разруха и это не наш лагерь, как я подумал сначала.

Этот лагерь ограждён частоколом, на что я бы не стал тратить время, чай не римлянин какой-то, тут много поваленных и окровавленных шатров, а ещё по лагерю снуют мои немёртвые, в поисках всяких ништяков.

Но венец всего действа был расположен на холме, что слева от лагеря. Весь холм был уставлен крестами с распятыми на них людьми. Мужчины, женщины, дети и старики. Для детей даже не поленились сделать детские кресты.

Наверное, это должно было меня парить, но не парит. У меня сорвало крышу, я пошёл против этих бедолаг, затем увидел, что они исправно продолжают жрать людей, причём с организацией «мясного рынка», где бойко торговали ещё живым двуногим мясцом, что окончательно приглушило остатки человеческого во мне. Наверное, это так себе оправдание тому, что я распял сотни людей, сотни жестоко убил, а сотни обратил в рабство…

— Леви! — приказал я.

Воспоминание подкинуло мне сведения, что сначала мы «распечатали» два поселения, воспользовавшись эффектом неожиданности, а затем людоеды начали собирать ополчение, чтобы встретить врага достойно.

Достойно не получилось, потому что мы сейчас в их бывшем лагере.

— Повелитель, — через десяток секунд примчался Леви.

Он очень торопился, прямо очень.

— Доклад, — приказал я.

— Безнадёжных добили, повелитель, — начал Леви. — Остальных в кандалы, тут нашлось много кандалов, все пленные практически готовы к транспортировке.

— А как же река? — спросил я.

Леви поднял на меня недоуменный взгляд:

— Ты сказал не заниматься ерундой.

Было такое дело. У меня тогда кипело говно, единственное, о чём я мог думать — убивать этих тварей, как можно больше, как можно чаще, как можно более жестоко.

— Я изменил своё решение, — вздохнул я. — Выдели водолазов, пусть раздеваются и приступают к работе. Охранение обязательно.

Водолазы должны привязать к себе камни и идти по дну реки сплошной цепью, ощупывая его на предмет случайно оброненных золотых и серебряных монет, сундучков там, остовов корабликов и лодочек…

Если шерстить дно тщательно, то есть высокие шансы нехило обогатиться.

Конечно, добыча с двух поселений людоедов была очень щедра, но это не наш путь. Нет, остальные поселения мы обязательно ограбим, зря пришли, что ли, но это исключение для людоедов, к которым у меня свои счёты.

«Как вообще мы таким малым числом раздолбали их ополчение?» — спросил я себя, разводя память на новые воспоминания.

Как и всегда, лич, с кипящим в кишках говном, способен на многое. Я херакнул по частоколу лагеря людоедских ополченцев каким-то неизвестным мне заклинанием, которое в трезвом уме и светлой памяти не воспроизвести, уж больно рискованно использовать некроэнергию ТАКИМ ОБРАЗОМ, после чего в очередной раз нарушил Женевскую конвенцию.

Отравляющий газ потёк прямо с холма, на котором чуть позже мы распяли целую толпу случайных людоедов, а под его прикрытием в лагерь ворвались мои немёртвые и мёртвые.

Газ сжигал лёгкие и глаза своих жертв, потому ни о каком сопротивлении речи не шло. Всего ополчения было пару тысяч человек, но больше половины тупо сбежало под прикрытие стен других поселений, а оставшихся либо убили, либо взяли в плен.

Припоминаю, что при штурме второго поселения хорошо показали себя чёрные скелеты, поднятые из тел убитых людоедов из первого поселения. Я на скелетов не скупился, некроэнергии на городской площади было хоть лопатой черпай, поэтому стену второго поселения штурмовал сплошной шквал из ограниченных единственной функцией ходячих костей.

Сказать, что людоеды обосрались от такого, это ничего не сказать, потому что стена была занята сходу, после чего чёрные скелеты открыли врата немёртвым. И тогда началась кровавая резня…

— Потерь личного состава во время штурма не было, повелитель, — продолжал Леви. — Основную массу потерь понесли скелеты.