По ту сторону зимы - Альенде Исабель - Страница 2

Ричард заплатил сущую ерунду за большой дом из коричневого кирпича, какие сотнями встречаются в этом районе. Дом продал лучший друг, аргентинец, который неожиданно получил наследство и уехал на родину. Через несколько лет тот же самый дом, только слегка обветшавший, стоил уже больше трех миллионов долларов. Ричард приобрел его незадолго до того, как молодые профессионалы из Манхэттена в массовом порядке принялись скупать потрепанные, однако живописные жилища и перестраивать их, — тут-то цены и подскочили до небес. Раньше этот квартал был криминальным, там орудовали бандитские шайки и продавались наркотики; люди не осмеливались выходить из дома по вечерам, но в те времена, когда Ричард туда переехал, это место было одним из самых завидных в стране, несмотря на мусорные баки, чахлые деревья и захламленные дворы. Лусия как-то в шутку посоветовала Ричарду продать этот реликт с раздолбанными лестницами и просевшими дверями и уехать на какой-нибудь остров в Карибском море, где можно встретить старость как подобает. Но Ричард был человек хмурого нрава, и его природный пессимизм только подпитывался неприветливостью и неудобствами этого дома, где было пять больших пустых комнат, три санузла, которыми никто не пользовался, запертый чердак и такие высокие потолки на втором этаже, что приходилось ставить огромную выдвижную лестницу, если надо было поменять лампочку.

Ричард Боумастер был начальником Лусии в Университете Нью-Йорка, где она работала в качестве приглашенного преподавателя, заключив контракт на полгода. По окончании семестра жизнь представлялась Лусии чистым листом; необходимо будет найти другую работу и другое жилье, если она собирается остаться тут надолго. Рано или поздно она вернется в Чили окончить свои дни, но до этого еще далеко, а с тех пор как ее дочь Даниэла поселилась в Майами, где посвятила себя изучению биологии морских глубин, а возможно, влюбилась и планирует там остаться, больше ничто не звало Лусию в родную страну. Она решила с толком прожить годы, пока здоровье это позволяет и окончательное одряхление еще не наступило. Ей хотелось пожить в другой стране, где вызовы повседневности постоянно занимают ум, не слишком терзая душу, тогда как в Чили она жила бы под гнетом привычного существования, среди рутины и внутри устоявшихся границ. Там она чувствовала бы себя старухой во власти недобрых, бесполезных воспоминаний, тогда как за границей всегда могут возникнуть какие-нибудь неожиданные возможности.

Сначала она приняла предложение поработать в Центре изучения Латинской Америки и Карибского бассейна, чтобы на время отдалиться от привычной жизни и быть поближе к Даниэле. И еще одна причина, почему она приняла это предложение, — ее интересовал Ричард. Она пережила любовное разочарование и думала, что Ричард мог бы помочь ей излечиться, окончательно забыть Хулиана, свою последнюю любовь, единственного мужчину, оставившего след в ее душе после развода в 2010 году. В последующие годы Лусия убедилась, как мало возможностей найти возлюбленного у женщины ее возраста. Было несколько приключений, которые не заслуживали даже упоминания, пока не появился Ричард; они познакомились лет десять назад, когда она еще была замужем, и с тех пор он привлекал ее внимание, хотя она сама не понимала почему. По характеру он был полная противоположность ей, и, кроме разговоров об учебном процессе, у них было совсем мало общего. Иногда они встречались на конференциях, подолгу разговаривали о работе и регулярно общались по электронной почте, однако он не выказывал ни малейшего интереса к ней как к женщине. Однажды Лусия намекнула ему на возможность иных отношений, что было совершенно ей несвойственно, поскольку она не обладала смелостью кокетки. Задумчивый вид и некоторая робость были самыми заметными чертами Ричарда до его переезда в Нью-Йорк. Он казался ей человеком глубоким и серьезным, с благородной душой, наградой для той, кому удастся устранить все препятствия, посеянные им на пути к возникновению близости.

В шестьдесят два года душа Лусии все еще была во власти девических мечтаний, и конца этому было не видно. У нее была морщинистая шея, сухая кожа и обвисшие предплечья, у нее болели колени, и она махнула рукой на то, что ее талия потеряла очертания, поскольку ей не хватало силы воли регулярно посещать спортивный зал, чтобы противостоять старению. Грудь выглядела девичьей, но это была не ее грудь. Она старалась не смотреть на себя обнаженную, чувствуя себя в одежде гораздо лучше, она знала, какие цвета и фасоны ей идут, и неукоснительно их выбирала: она могла за двадцать минут купить полный комплект одежды, не отвлекаясь на что-то неподходящее даже из любопытства. Зеркало, как и фотографии, были ее безжалостными врагами, ибо показывали ее застывшей, выставляя на обозрение все ее недостатки. Она же считала, что ее обаяние, если таковое имеется, состоит в подвижности. Она обладала гибкостью и определенным изяществом незаслуженно, поскольку совершенно не следила за собой, любила сладости и была ленива, как одалиска, и, если бы в мире царила справедливость, она бы здорово растолстела. От своих предков, бедных хорватских крестьян, людей храбрых и наверняка голодных, она унаследовала здоровый обмен веществ. На фотографии в паспорте, снятой анфас, у нее было такое суровое лицо, что Даниэла говорила в шутку: ты, мама, похожа на надзирательницу из советской тюрьмы, но такой ее никто не видел: у нее было выразительное лицо, и она умела делать макияж.

В целом она была довольна своей внешностью и со смирением принимала неизбежное течение времени. Тело ее старело, но душа оставалась как у девочки-подростка, какой она на самом деле и была. Она не могла представить себя старухой. Ее желание жить полной жизнью становилось тем больше, чем меньше у нее оставалось будущего, а ее воодушевление оборачивалось пустыми иллюзиями, которые разбивались о реальную действительность, не сулившую никакой возможности обрести возлюбленного. Ей не хватало секса, романов и любви. Первое иногда случалось, второе было вопросом везения, а третье — это дар небес, которого на ее долю не досталось, как она не раз повторяла своей дочери.

Лусия сожалела о том, что любовь с Хулианом закончилась, однако не раскаивалась. Ей хотелось стабильности, он же, напротив, в свои семьдесят лет продолжал перепархивать из одних отношений в другие, словно птичка колибри. Несмотря на советы дочери, ратовавшей за преимущества свободной любви, близость с мужчиной, которого надо было делить с другими женщинами, была для нее невозможна. «А что ты хочешь, мама? Замуж, что ли?» — подшучивала над ней Даниэла, узнав о разрыве с Хулианом. Нет, она просто хотела любить и быть любимой ради телесного наслаждения и душевного покоя. Ей хотелось заниматься любовью с тем, кто чувствует, как она. И чтобы не надо было ничего скрывать или притворяться, чтобы знать другого человека до самых глубин его души и чтобы он относился к ней так же, как она к нему. Она хотела, чтобы рядом был кто-то, с кем можно воскресным утром почитать газеты в постели или взять за руку, сидя в кино, с кем можно вместе смеяться шуткам или спорить о чем-то серьезном. Она оставила позади восторги кратковременных приключений.

Она привыкла к своему личному пространству, тишине и одиночеству; она пришла к выводу, что ей уже трудно было бы с кем-то делить постель, ванну и платяной шкаф и что нет на свете мужчины, который смог бы удовлетворить все ее потребности. В молодости ей казалось, без любви к мужчине жизнь будет неполной, в ней будет не хватать чего-то главного. В зрелые годы она возблагодарила судьбу за то, что жизнь бьет через край, словно из рога изобилия. Она подумывала иногда, не зайти ли на сайт знакомств в интернете, из чистого любопытства. Но тут же отгоняла от себя эту мысль, ведь Даниэла из Майами мигом засечет ее. И, кроме того, она не представляла себе, как можно описать себя более или менее привлекательной, умудрившись не солгать. Она полагала, что именно так и поступают все остальные, а значит, все лгут.