В постели со Снежной Королевой - Тронина Татьяна Михайловна - Страница 56

«Я не Вика… Я не слабое эфирное создание, которое шагу не может ступить без чужой помощи! Я все сделаю сама. Я не Вика!» — думала она.

На оставшиеся деньги она в конце третьего дня даже организовала поминки в местном кафе, куда позвала мадам Плывун и неприветливую вдову Лигайо. Вдова, несмотря на свой суровый характер, пришла с большим удовольствием и весь вечер молча просидела за столом, методично уничтожая закуски.

Зато Вера Олеговна говорила не умолкая, время от времени преданно косясь на Алену. Оказывается, за те несколько минут, что администраторша видела Кашина, она успела понять, насколько тот необыкновенный, замечательный человек и какая невосполнимая потеря — уход того из жизни.

Она говорила и говорила, припоминая мельчайшие подробности, вытаскивая на свет все нюансы, и в конце ее монолога у окружающих возникло впечатление, будто мадам Плывун знала Семена Владимировича всю жизнь и он ей был вроде родного отца.

Марь Иванна Лигайо сосредоточенно ела, Алена молчала, рассеянно слушая Веру Олеговну. На столе стояла открытая коробка конфет, которую Кашин вез из Москвы.

«И зачем я только послушалась его! — с тоскливым раздражением размышляла Алена. — Надо было остановить его, оставить в Москве! Возможно, Семен Владимирович был бы жив… Известие о смерти Лигайо буквально подкосило его!»

Ей было и жалко старика, и в то же время она на него злилась. Ну не должен он был умирать у нее на руках!

Ни разу за все эти три дня она не заплакала — даже тогда, на кладбище, когда гроб с телом Кашина опускали в мерзлую землю. «Семен Владимирович, как вы могли?! Это просто свинство с вашей стороны!..»

Кроме них троих, в кафе больше никого не было — Алена специально сняла весь зал на вечер. Официанты усердно сновали вокруг их стола, а на крошечной сцене заливался под караоке толстый румяный юноша с иссиня-черными бровями. Они все очень старались — видимо, не так часто на их долю выпадали подобные заказы… В глубине сцены стояло фортепиано.

— ...так вот, более скромного, более отзывчивого человека в своей жизни я не встречала! — вещала Вера Олеговна. — Когда я его увидела, то сразу поняла, что Семен Владимирович человек особенный, тонкой, душевный, и потому известие о его кончине стало для меня настоящим ударом…

— Минутку, — рассеянно перебила ее Алена.

Она встала из-за стола и пошла к сцене. Решительно отстранила юношу с микрофоном и села за фортепиано. Подняла крышку, сделала несколько пробных аккордов. Как ни странно, инструмент оказался в неплохом состоянии.

Все с интересом уставились на нее, даже Марь Иванна перестала жевать.

У Алены не было никаких сомнений, что именно должна она сейчас играть. Она опустила руки на клавиши, и тихие, нежные, бесконечно печальные и бесконечно страстные звуки моцартовского Реквиема заполнили зал, вырвались наружу сквозь открытую форточку — туда, в последние дни февраля. Даже собаки во дворах перестали лаять, пораженные этой мелодией. Наверное, еще ни на одном концерте Алена не играла столь безупречно.

Она прощалась с Кашиным. Она прощалась с ним и вместе с тем вспоминала Вику. Слабое, испугавшееся жизни создание…

Когда она закончила и вытерла слезы на глазах, Вера Олеговна произнесла на весь зал, ошеломленно:

— Ничего себе… Ван Клиберн, да и только!

…Алена ночевала в номере борисовской гостиницы последний день. Завтра, рано утром, она собиралась отбыть наконец в Москву.

Но ей долго не удавалось заснуть. После поминок болела голова. Где-то неподалеку опять выли собаки, в соседнем номере кто-то смотрел телевизор…

Потом Алена все-таки уснула, и ей приснился очень странный сон.

Она увидела огромное поле — каменистая почва, торчащие кое-где пучки чахлой травы… Пусто и пустынно. Но потом посреди этого поля вдруг появилась Ирма Ивлева, в полупрозрачном и легком наряде, в балетных туфельках, точно она приготовилась исполнить партию Жизели.

«Неужели она собирается танцевать?» — удивилась во сне Алена.

Ивлева грациозно подняла руки вверх и закружилась — легкая, точно перышко, в своем воздушном наряде, с нежной улыбкой на розовых губах. Она подпрыгивала, надолго зависая в воздухе, высоко и без малейших усилий вздергивала ноги к синему, без единого облачка небу, закручивала фуэте — Алена невольно залюбовалась ею. Даже перестало казаться странным, что Ивлева выбрала для танцев подобное место!

Ивлева танцевала и танцевала — и под конец закружилась в таком стремительном и долгом фуэте, что Алене не по себе стало. Это как же такое возможно?..

Ирма Ивлева кружилась и кружилась — постепенно даже воздух завертелся вокруг нее, поднялся вверх песок, затрепетала трава. Нечто вроде маленького смерча — вот что Ивлева сделала!

Движения все убыстрялись и убыстрялись, не видно было уже ни рук, ни ног, мелькало лишь идеальное личико с нежной улыбкой, но эта улыбка пугала своей неподвижностью. Смерч закручивался все сильнее. В почве образовалось нечто вроде воронки, а траву поблизости вырывало с корнем.

Небо, прежде синее, вдруг стремительно стало чернеть. Это был мощный, страшный смерч, которые обычно показывают по телевизору в передачах о природных катаклизмах, — сметающий все на своем пути. Ивлева сама вызвала его!

И смерч потихоньку пополз в сторону Алены, намереваясь засосать ее… Она проснулась в ужасе, когда тот был совсем близко. «Что это было?» — с лихорадочно бьющимся сердцем подумала Алена. Как будто она уже видела этот сон?.. Видела или нет?

Черный сумрак гостиничного номера, круглая желтая луна в форточке… Алена потянулась, нащупала на тумбочке бутылку с минералкой, сделала несколько жадных глотков прямо из горлышка. Потом вылила оставшуюся воду себе в ладонь и протерла разгоряченное лицо.

«Видела! Ну да, я уже где-то видела эту картинку! Только вот где, когда?..» И тут она вспомнила — в дневнике Вики Селетиной. Та нарисовала свою подругу Ирму Ивлеву в вихре танца.

Раньше Алене этот рисунок казался вполне обычным, он не вызывал у нее никакого интереса — подумаешь, изобразила та подружку-танцовщицу! Но только сейчас Алена догадалась о скрытом смысле рисунка. Не вихрь танца, а гибельный смерч, сметающий все на своем пути. Ураган. Опасность. Угроза.

«Ирма! Ирма Ивлева была ее соперницей! Вот что хотела сказать Вика…» — догадалась Алена. Конечно, это было всего лишь предположение, да и то весьма сомнительное, но сейчас во сне Алена словно увидела все происходящее глазами Вики.

У Никиты Ратманова был роман с Ирмой Ивлевой. Они наверняка были знакомы — через Вику. Селетин — Вика — Никита — Ирма. Вот они, стороны четырехугольника!

— …ты где пропадала?! — сердито кричал Селетин в трубку. — Я, между прочим, все морги обзвонил, все больницы! Взяла и пропала… Ты могла меня предупредить?.. Ты решила со мной расстаться, да? Очень удачный способ!

— Ромочка, прости! — перебила его Алена. — Тут просто возникли некие форс-мажорные обстоятельства. Я сейчас все объясню…

— Да уж, пожалуйста! — исходил тот гневом. — Столько дней…

— Ты помнишь Кашина? Ну, того старичка-соседа, сверху? Так вот, приходит он ко мне…

И Алена подробно, со всеми деталями, пересказала то, что произошло с ней в Борисове. Не упомянула только о своем сне.

— О господи!.. — пробормотал Селетин, уже совершенно другим голосом. — Значит, старик умер, и ты его хоронила там… Почему же ты мне не позвонила из гостиницы? Ни за что не поверю, что там не было ни одного телефона!

— Был, Ромочка, был! Но… но я решила, что справлюсь сама!

— Ладно, мы об этом вечером поговорим… — вздохнул он. — Ты хоть этим вечером будешь дома?

— Вечером? Я не знаю! — беспомощно воскликнула она. — Понимаешь, у меня на руках справка о смерти Кашина — ее то ли в ЖЭК, то ли в паспортный стол, то ли еще куда надо отнести. И, кроме того, еще несколько очень срочных дел!

— Ё-моё… — страдальчески застонал он. — А я, понимаешь, сейчас никак не могу вырваться — комиссию ждем… В общем, ты пока никуда не уходи, через полчаса к тебе посыльный придет!