Девочка у моста (СИ) - Индридасон Арнальд - Страница 29

– Ну естественно, кому понравится, когда собственного отца обвиняют в убийстве? Ничего удивительного, что она на тебя взъелась, – сказала Бета. – Это не самый лучший способ подружиться.

– Да я понимаю.

– А ты что, и правда думаешь, что это Энгильберта рук дело?

– Понятия не имею, – признался Конрауд. – Знаю только, что полиция такой гипотезы не выдвигала. Но на мой взгляд, сам факт, что их видели вместе в тот период, заслуживает внимания. А если они и правда возобновили отношения?.. Что могло заставить их воссоединиться? А потом рассориться? Вот удалось бы это выяснить, мы бы, возможно, приблизились к правде.

– Думаешь, это как-то связано с теми спиритическими… аферами, что они прокручивали?

– Кто знает?

– А Эйглоу что говорит?

– Она говорит, что моя гипотеза о том, что ее отец мог пырнуть кого-то ножом, притянута за уши, – ответил Конрауд. – Ей неизвестно, взялся ли он за старое на пару с нашим папашей. Честно говоря, мне кажется, ее больше интересует утонувшая в Тьёднине девочка. Вероятно, думает, что я могу ей помочь пролить свет на тот случай. По ее словам, вокруг Нанны какая-то скверна.

– Да это у них жаргон такой, у ясновидящих. Везде найдут какую-нибудь скверну… Поди знай, что она имеет в виду.

– Похоже, у девочки, когда она упала в озеро, была в руках кукла. Ну или она уронила куклу и пыталась достать ее из воды. Как бы там ни было, Эйглоу полагает, что Нанна хочет вернуть себе куклу. Ну или по крайней мере стремится ее отыскать.

– Конрауд?!

– Да знаю я – это все звучит нелепо, но она… улавливает такие вещи.

– А что это за девочка?

– Она жила в бараке на Скоулавёрдюхольте незадолго до того, как тот квартал снесли.

– В бараке на Скоулавёрдюхольте? И сколько же ей было лет?

– Двенадцать.

– И она пострадала от чьих-то рук?

– Нет, ничего такого расследование не выявило. Насколько я понял, вскрытие не проводилось – видимо, судмедэксперт посчитал его необязательным. А почему ты спрашиваешь?

– Тебе ведь известно, почему мама бросила нашего горе-отца, верно? – сказала Бета.

– Да, мне известно, как он с ней обходился. И мне известно, что он вытворял в отношении тебя. Я узнал об этом как раз в тот день, когда его убили. Мы с мамой встречались в центре, и я добился, чтобы она рассказала мне всю правду. Она бы предпочла на эту тему не говорить ни с кем и никогда. Во время допроса она утверждала, что отца мы во время той встречи не обсуждали, но она солгала. Возможно, потому, что хотела защитить меня. Вернувшись после того разговора домой, я набросился с обвинениями на отца. Мы крупно повздорили. Он стал оскорблять маму – что она совсем спятила и несет всякую чушь… В тот момент я был готов его убить. И следующее, что я узнаю, это что его труп обнаружен на Скулагата.

– Он был чудовищем, Конрауд. Угрожал, что если я только пикну, он убьет маму. Представляешь? Не меня – маму! А потом она заметила пятна крови у меня на белье и забеспокоилась, что произошло. Стоило ей лишь взглянуть мне в глаза, и она все поняла.

– Да, ты мне рассказывала.

– Кстати, раз уж мы заговорили о Скоулавёрдюхольте… Девочка ведь там жила…

– Ну да, а что?

– У мамы были кое-какие подозрения, – продолжила Бета. – Она поделилась ими со мной много лет спустя, незадолго до своей смерти. Вообще-то, мама едва ли когда вспоминала об этом мерзавце – она почти забыла о нем, как о страшном сне, – но был один эпизод, который не давал ей покоя. Он, как это ни странно, произошел именно в том квартале на Скоулавёрдюхольте, где стояли ниссеновские бараки.

– Что за эпизод?..

– Я как-то вспомнила – сама не знаю почему – что один раз отец меня туда водил. На Скоулавёрдюхольт, я имею в виду. Стоял жуткий холод, и было ощущение, что вот-вот начнется снегопад. Мы с ним зашли в один из бараков – там сидели какие-то два мужика и чуть ли не поедали меня похотливым взглядом. Когда я рассказала об этом маме, она расплакалась, кляня отца на чем свет стоит. А потом описала мне свои страхи, которые преследовали ее, когда мы еще жили все вместе. Тогда я с трудом ей поверила, но в свете того что произошло в дальнейшем, я бы уже ничему не удивилась.

Конрауд пристально смотрел на сестру:

– И все из-за вашей с ним прогулки на Скоулавёрдюхольт?

Бета кивнула.

– Мама прекрасно понимала, что мне там делать было совершенно нечего.

– Ну а… Почему же ты…

– Она просила, чтобы я никому об этом не рассказывала. У нее были лишь ничем не подкрепленные подозрения, и ей не хотелось окончательно разрушать и без того подмоченную репутацию нашего с тобой папаши. Если, конечно, от нее еще что-то оставалось… Мама знала, что ты привязан к отцу, хотя и…

– Ну а что она тебе все-таки сказала?

– Что одна из причин, по которой она его бросила, были опасения, что именно такое и произойдет.

– Что именно?

– Не забывай, что мама долго терпела издевательства этого чудовища, – произнесла Бета. – Когда я рассказала ей, что мы ходили на Скоулавёрдюхольт, и о тех двух типах, что глядели на меня, как голодные волки, мама поделилась со мной своим главным страхом: она боялась, что отец будет зарабатывать на мне деньги.

– То есть?

– То есть, продаст меня какому-нибудь извращенцу.

У Конрауда глаза на лоб полезли:

– Да быть такого не может!

– Я и не говорю, что может. Однако мама полагала, что он на такое способен.

– Значит, она знала, что в барачном поселении обитали такие… развратники?

– Напрямую она ничего не утверждала, но вот когда ты сейчас упомянул Скоулавёрдюхольт, первое, что мне пришло в голову, были мамины страхи. Она боялась, что тот негодяй отведет меня туда и оставит в лапах у извращенцев, которые ему заплатят, чтобы воплощать со мной свои грязные фантазии.

Она открыла глаза и уткнулась неподвижным взглядом в потолок с паутиной трещин, которые сливались в мириады разноцветных и неуловимых образов, будто на облупившейся штукатурке сменяли друг друга кадры какого-то фантастического фильма. Был среди них и белый щенок, который подпрыгивал на задних лапах и гонялся за двумя котятами. В детстве у них в доме жила дворняжка, очень похожая на этого щенка. Потом ее задавила машина. Та картина навсегда врезалась в ее память: собачка вздрагивала в предсмертной агонии, задрав вверх одну лапу. Сцена была душераздирающая, и она отвела глаза. Свою собаку она очень любила – ей подарил ее папа, потому что знал, что она мечтала о питомце. А в тот день они играли на улице, и собачка выскочила прямо на середину проезжей части. Откуда ни возьмись вылетела машина, которая переехала ее сначала передним, а потом задним колесом. Однако она погибла не сразу: еще несколько мгновений животное подергивало лапой, будто призывая на помощь. Хозяйка ничего поделать не могла – было уже слишком поздно. Вот и теперь тщедушное, трясущееся тельце воплотилось на потолке с осыпающейся краской, а она не могла понять, наяву ли все это, или ее вновь настиг привычный кошмар. Она даже не знала, где находится. Ей почудилось, что кто-то пытается ей овладеть. Оттолкнув его, она опять провалилась в сон.

Когда она в очередной раз – непонятно, сколько времени спустя, – разомкнула веки, все ее тело было в испарине. Картинки на потолке растворились. Рядом с ней храпел мужчина. На вид он был старше нее раза в два. Ширинка на его приспущенных штанах была расстегнута. У нее промелькнуло смутное воспоминание, что на рассвете он угостил ее двумя таблетками. Теперь же снова был вечер – или даже ночь – а она так и не догадывалась, где находится. Единственное, что она помнила, это что кто-то сказал, что у кого-то другого что-то есть – ну или он знал кого-то, у кого оно есть, а потом этот кто-то привел ее сюда – в полуподвальную комнатушку, где прямо на полу валялся грязный матрас, а также стоял продавленный диван и два стула. Размалеванные краской из баллончика стены являли собой абстрактное полотно, на котором перемешались надписи и не поддающиеся расшифровке символы. Кто-то курил, а в ее ушах гремела музыка – ритмичная последовательность оглушающих ударов. Потом ей дали те самые две таблетки, которые она проглотила, запив водкой.