Утешитель - Адамацкий Игорь - Страница 24

• Предыдущая
• 24/26
• Следующая

Его проводили благодарными взглядами.

Отлет назначили на пять утра, и хотя корабль был экипирован и снабжен всем необходимым – запасом топлива, теплой одеждой, медикаментами, мешками сушеного драконьего мяса, брикетами прессованной хлореллы и еще множеством других, полезных в дороге вещей, все равно никто, кроме Зойки, привыкшей засыпать рано и просыпаться с рассветом, никто не спал.

Мария, тихая, задумчивая, возвышенная, тоже не могла уснуть, вставала с постели, подходила к окну, смотрела вниз, на пустырь. Двадцатипятиметровый сигарообразный корабль был как золотой. Рядом с ним сидел на перевернутом картофельном ящике милиционер и в свете поднятой на шесте киловаттной лампочки читал книгу, позаимствованную у П. П. на время ночного дежурства. Время от времени милиционер, взволнованный чтением, вскакивал и принимался кругами ходить вокруг корабля, затем снова садился на ящик, надвинув на брови козырек не в размер маленькой фуражки так, что на затылке топорщились волосы, и, прихватив пальцами щеки, прижав локтями книгу, с любопытством впивался в текст.

Мария, насмотревшись, возвращалась от окна и проскальзывала под одеяло.

– Ты молчи, – шептала она, придвигаясь лицом к щеке К. М., – ты ничего не говори… я тебе все скажу. Пройдет чуть больше времени, и я вернусь. Два-три года, – она смеялась неслышным, тонким дыханием, – или двадцать-тридцать лет… Но ты жди, милый, я непременно вернусь. В тебя – в мой дом… Молчи, милый, не говори, иначе спугнешь будущее. – Она положила мягкую прохладную ладонь на его закрытые глаза. – Сейчас ты увидишь… это не страшно… это всего лишь пустое пространство.

К. М. дышал с трудом, ощущая тяжелую черную печаль на сердце, и силился освободиться, вырваться, оттолкнуть. Потом он увидел, как навстречу ему, словно свет в тоннеле, мчится льдистая неощутимая пустота. Дышать стало легче, а потом он вовсе утратил ощущение дыхания, только чувство освобожденной невероятной скорости, и ужасающая радостная догадка о каком-то медленном непреложном движении, и все прежние страхи, волнения, суетная тщета, мучающие и мучительные мысли, неосуществимые желания – все это осталось страшно далеко, позади, а навстречу и мимо шла и все смывала насыщенная тонким матовым светом неощутимая пустота.

Он очнулся и понял, что настало время.

Мария, одетая, причесанная, безнадежно красивая, сидела рядом с ним на постели и смотрела в его лицо.

– Пора? – спросил он.

– Да, милый. Хочешь поесть?

– Нет. Отвернись, я оденусь.

Она отошла к открытому окну.

– Та звезда еще не исчезла? – спросил он.

– Нет, она ждет.

– И ваш корабль не украли?

– Нет, там стоят П. П. и Зойка и беседуют с милиционером.

– Про Зойку я сомневаюсь, зачем она летит? Изобретатель – чтобы проверить конструкцию, П. П. – из любопытства, ты – домой, а Зойка?

– У нее мужа посадили за кражу, ребенок в деревне у бабушки, вот и одиночество. Она без нас не будет знать, что делать, еще и пить начнет, уж лучше с нами. Ты готов?

Они вышли на лестничную площадку. Кто-то накануне вывернул все лампочки, и влажный предутренний свет с улицы едва-едва освещал грязные обкусанные ступени.

Милиционер встретил Марию такой откровенной улыбкой, будто он сам улетал, а все остальные его провожали.

– Книгу успели прочитать? – спросил К. М.

– Конечно, не успел. Но мы с Прасковьей Прокофьевной договорились, я задержу книгу до возвращения.

– Так понравилось чтение?

– Разумеется. Это «Поминки по Финнегану». Такие вещи обычно читают в юности, но моя юность… – Он махнул рукой.

– Никогда не подумал бы, что милиция читает «Финнегана».

– Я не милиционер, я матлингвистик. Мы с братом очень похожи, только я без усов. Он попросил меня подежурить, пока он свою девушку свозит к морю. Это сразу можно было бы заметить – на мне фуражка не в размер.

– Вот ведь как, – сказал К. М., – а я подумал, это у вас голова в рост пошла.

– Что вы, – милиционер улыбнулся, – я матлингвистик, а у них формирование черепа завершается к семнадцати годам.

– Спасибо, теперь буду знать.

Наверху корабля с лязгом откинулся люк, и голос неразличимого изобретателя внятно произнес:

– Девочки, пора, иначе мы не войдем в воздушный коридор.

Внизу корабля откинулся другой люк, обозначив освещенный круглый лаз.

– Давайте прощаться! – скомандовала П. П., подошла к К. М., протянула руку, энергично тряхнула. – Работайте, голубчик, и не кисните. Только работа, – произнесла она нудно, – упорный каждодневный труд избавляет от дурного настроения и дурных болезней. Помните нас. И, кстати, когда будете выписывать квитанцию на квартплату, то моя доля за места общего пользования лежит на кухне в ящике с ложками. Ну, спасибо за общение. Все было очень интересно. И до свидания.

– Вы извините, – подошла Зойка, протягивая ладонь ковшиком. – Я целоваться не буду, от меня луком пахнет и валерьянкой. Я ужасная трусиха.

– Тогда не улетайте, оставайтесь.

– Ну да, – Зойка застенчиво улыбнулась, – вы же знаете, моему мужику дали трояк общего режима, так он не скоро вернется. Так уж лучше я полечу.

– Скоро вы там? – позвал сверху изобретатель.

Зойка потянула за рукав П. П., они направились к лазу и, помогая друг другу, просунулись внутрь.

– Ненаглядный мой, единственный мой. – Мария осторожно гладила пальцами лоб, брови, закрытые глаза К. М. – Ты не смотри мне вслед. Не надо. Не открывай глаз. Я еще постою здесь немного. Вот так. Пусть тебе всегда будет хорошо и никогда не будет плохо.

Она стояла, говорила, гладила его лицо.

Раздался тугой тяжелый лязг. К. М. открыл глаза. Марии не было. Люк в корабле был закрыт, и по земле стлался густой черный дым.

– Отойдите в сторону. – Матлингвистик в сдвинутой набок фуражке стоял рядом и крепко держал К. М. за локоть. – Близко нельзя.

– Нет.

– Да, – настойчиво сказал матлингвистик и решительно и сильно потащил К. М. в сторону.

Дым внизу корабля стал еще гуще, чернее, показались короткие языки пламени, земля под ногами дрогнула, послышался нарастающий грохот и пронзительный свист, корабль качнулся и завис над землей, медленно отодвигая ее от себя, и начал осторожно возвышаться, опираясь на столб синего огня, потом толчками стал набирать высоту – десять, двадцать, пятьдесят метров, все дальше и дальше отталкивая землю, и наконец рванулся и стал исчезать, оставляя за собой короткий желтый светящийся след.

– Вы слышите? Очнитесь! – Матлингвистик тряс К. М. за плечо. – Я полчаса вам кричу. Пойдемте.

– Куда? – тупо спросил К. М.

– Домой, вот куда. Прасковья оставила мне ключи от комнаты. Мне велено вас напоить и дежурить рядом не менее сорока восьми часов.

– Нет, не было.

– Было, все было, что должно, я матлингвистик и все знаю. Предлагаю не сопротивляться, соотношение масс не в вашу пользу. А ну, пошли. Так. Молодцом. Теперь следующую ногу. Чудненько. Еще разок. Вот мы какие. И еще шажок…

Всю ночь напролет, то сплетаясь, то отвергая друг друга, бесновались ветер и дождь, и к утру, когда все это прошло, как пробуждение от кошмара, улицы стали покрыты липкими ярко-желтыми и кирпично-красными листьями, бунтовскими листовками осени. Ненадолго потеплело, распрояснилось, подсохло, и решительно и самозвано утвердилась та благодатная хрустальная пора, когда и в природе, и в собственных мыслях, и в чужой душе видно далеко и не больно – в прошлое ли, в будущее или вообще в иную протяженность.

К. М. набрал шифр замка на двери и вошел. Сидевшая за столом утешительница Лена резко, с испугом вскинула лицо от толстой книги и покраснела.

– Извините, – мягко произнес К. М., – мне подумалось, что сегодня день по графику не занят, и я решил зайти подежурить. Тряхнуть стариной.

– Я уже закончила работу и задержалась почитать.

– Нравится Толстой? – К. М. увидел знакомый фолиант.

– Да. Он успокаивает. Смягчает. Мы с девочками в служебном чуланчике собрали небольшую библиотечку классики. Принесли книги, с которыми у каждой из нас связаны какие-то милые, приятные воспоминания.

• Предыдущая
• 24/26
• Следующая