Выбор Геродота - Суханов Сергей Сергеевич - Страница 7

Клеомен знаком подозвал слугу, чтобы тот наполнил ритон.

Выпив, смачно рыгнул, потом продолжил:

— Следующей ночью товарищество Леонида проведет облаву. Если хочешь, можешь принять в ней участие. Тебе еще нет двадцати, но думаю, что эфоры закроют глаза на это небольшое нарушение.

Он хохотнул, бросив взгляд в полумрак пиршественного зала:

— Им сейчас хорошо… Геронты точно будут не против, потому что сами любят вспоминать молодость. А в старину нравы были покруче… Имей в виду, я буду настаивать на твоем участии, потому что Мильтиад проспи меня об этом. Он разве тебя не предупредил?

В глазах царя проскользнула хитринка. Кимон нахмурился, вспомнив, как отец при прощании велел ему во всем слушаться Клеомена, даже если просьба покажется странной.

— Все, что он потребует, пойдет тебе только на пользу, — заявил Мильтиад. — Мы с ним так договорились.

Теперь все стало на свои места. Что ж, убивать ему еще не приходилось. Сердце в груди будто на мгновение замерло от охватившего Кимона азарта. Каково это — отнять чужую жизнь?

— Я согласен, — сглотнув ком в горле, заявил он.

— Молодец, — похвалил гостя Клеомен. — Ты пойми — именно так и закаляется характер. Ирен не имеет права распускать сопли. Тебе дали приказ — иди и выполни!

Кимон кивнул.

Царь хлопнул его по плечу:

— Из тебя получился бы отличный спартиат!

"Насчет спартиата не знаю, но лаконофил[6], кажется, получился", — с уважением подумал афинянин.

492 г. до н. э.

Спарта

На закате Леонид провел смотр товарищества-сисситии.

Каждую из трех пятерок-агел возглавлял друг детства престолонаследника. Все бойцы были одногодками и знали друг друга с семи лет. Раздав друзьям лоскуты красной материи, он протянул такой же Кимону.

— Повяжи на руку, чтобы тебя можно было отличить в драке.

Шестнадцать молодых мужчин обступили костер в поле. Шепотом прочитали молитву Зевсу Силланию и Афине Силлании. Всполохи высвечивали черные полосы на лицах, алые ленты на руках казались язычками пламени. В глазах карателей читалось недоброе.

Кимону стало не по себе. Он храбрился, но из глубины сознания — словно пузырь из болотной трясины — раз за разом прорывался вопрос: "Ты уверен, что тебе это надо?"

Сначала бойцы похвастались друг перед другом оружием. Каждый нахваливал свой кривой ксинай, полученный от отца или деда. Вытащив афинский фасганон, Кимон деловито поскреб острием ноготь, проверяя заточку. Объяснил, что листообразная форма клинка лучше всего подходит для метания.

Дротики и луки ирены оставили дома, потому что в темноте от них мало толка. Облава — это всегда преследование с добиванием, а кинжалом в рукопашной схватке биться куда сподручней. Да и хламида как раз прикрывает ножны.

Напоследок подобрали с земли мешки.

— Это еще зачем? — спросил афинянин.

— Бери, — усмехнулся Леонид, — тебе точно понадобится. Геронты потом подсчитают количество голов.

— Каких? — не понял Кимон.

— Отрубленных! — рявкнул спартиат.

Деревню каратели выбрали заранее. Решили не подниматься в горы, потому что ночью шум и крики будет слышно далеко по ущелью. Чего доброго, соседние общины илотов переполошатся, а это ни к чему. Рейд делается для устрашения должников, про устроенную ирена-ми резню и так скоро все узнают.

Зато в пойме реки есть одно подходящее место. Речная община как раз задолжала Клеомену четыреста медимнов[7] ячменя. Староста был готов отдать половину сразу после сбора урожая и привезти еще двести к восходу Гиад. Но царь решил примерно наказать провинившуюся деревню.

Ирены бросили жребий, кому убивать мужчин, а кому женщин. Всего трупов должно быть семь — по количеству семей в деревне. Потом все-таки решили, что вместо двух женщин можно прирезать шестого илота. По справедливости, этим трупом недоимка будет закрыта.

Кимон спросил, по какому признаку выбирать жертву. Ирены рассмеялись. Леонид ответил за всех: "Да ни по какому! Илотам запрещено покидать деревню ночью, так что убить можешь любого, кто тебе встретится".

Пойменные луга парили. Темным комком промелькнула сова. Туман стелился так низко над землей, что Кимон не понял, куда она села. Ночь желтым глазом таращилась на иренов сквозь ветки — луне было все равно, что произойдет.

Леонид зачислил Кимона в свой отряд. Помочившись на костер, каратели цепью ушли в лес. В чаще глухо закричал филин. Афинянину показалось, что он различает слова: "Не ходи-и-и…"

На опушке сиссития разделилась на агелы, чтобы подкрасться к деревне с трех сторон. Отряды скрылись в прибрежных зарослях под тревожный шелест рогоза. С реки шумно поднялась стайка крякв.

Теперь оставалось ждать сигнала для общего сбора. Просьбой о помоши послужит крик ворона, но до этого лучше не доводить, потому что каждая группа должна справиться с заданием самостоятельно.

Кимон проверил фастанон — кинжал висит удобно, рукоять обмотана полосой тонкой кожи для лучшего хвата, от лезвия исходил запах бараньего жира.

Ветер с реки холодил открытое плечо. Бархатистое кряканье селезней казалось домашним. А вот хриплый свист явно вылетел не из птичьего клюва — рано еще для тока. Каратели условились таким сигналом обозначать свое местоположение.

Впереди мигнул всполох. Леонид отправил одного из друзей посмотреть, сколько человек у костра.

Вернувшись, дозорный доложил:

— Рыбаки вытащили сеть… Теперь варят уху. Трое.

— Кто пойдет? — шепотом спросил Леонид.

Вызвались два брата-близнеца. Вскоре от костра донеслись сдавленные крики, звуки драки. Когда братья вернулись, в руках у каждого был окровавленный мешок.

— Почему только две? — зло спросил царевич. — Где третья?

— Сбежал, гнида! Грязный ахеец! — виновато оправдывался один из близнецов.

Цыкнув в раздражении, Леонид потребовал объяснений.

— Кашевар стоял над котелком, так он его сразу зарубил. — Ирен показал на брата. — Я напал на того, который шелушил луковицы. С ним рядом пацан сидел — верткий такой, резкий. Я только кинжал в своего воткнул, а он как сиганет в сторону, в темноте не видно было, куда… Сейчас его и не найдешь.

— Ага, — пробурчал Леонид. — Кто искать-то будет? Нам к деревне идти надо. Если он домой рванул, нас илоты на околице встретят. Только бы собак не спустили…

— Давай я пойду, — неожиданно для себя вызвался Кимон.

Леонид внимательно посмотрел на афинянина.

Потом неуверенно протянул:

— Ну, давай, если хочешь.

И уже твердо сказал:

— Жду от тебя голову илота.

Кивнув в ответ, Кимон растворился в ночи. Он и сам не понял, зачем полез вперед. Наверное, представил себе, как безоружных мирных рыбаков режут похмельные каратели.

Афинянин ничем не показал своего отношения к происходящему, потому что знал от отца — жалость к врагу в Спарте считается трусостью. Если ты попал в стаю волков, то должен рвать зубами все, что движется. Вместе с волками, иначе порвут тебя самого. Чтобы оставаться человеком, надо покинуть стаю. Вот это он и сделал. А там — будь что будет.

Кимон брел по лесу, испытывая негодование: "Если сбежавший илот действительно ребенок, то почему он должен умереть? Неужели отец отправил меня в Спарту резать детей…"

Из заросшего боярышником лога афинянин поднялся в рошу диких фисташек. Дымок донес до него аромат жаркого. Впереди горел костер, освещая жмущихся к пастуху овец. Фигура наклонилась, чтобы поворошить угли. Искры светлячками взметнулись в черное небо.

Кимон раздумывал недолго — выхватив фасганон, он в три прыжка оказался у костра. С рычаньем замахнулся, чтобы рубануть илота по шее. И замер… — на него испуганно смотрела девушка.

Афинянин опустил оружие.

"Этого только не хватало! — с тоской подумал он. — Вместо пацана — баба". Но тут же вспомнил Леонида, молодых спартиатов и клятву перед началом криптии.