Лубянская империя НКВД. 1937–1939 - Жуковский Владимир Семенович - Страница 25

И вот минуло полвека, и как будто состоялась вторая встреча. Я узнал человека деятельного, квалифицированного, самостоятельно мыслящего, ведущего на равных миллионный торг с «акулами капитала», но и способного, при необходимости, выказать настойчивость, адресуясь к лицам начальствующим, проводить на своем участке собственную стратегию, не стремясь предугадать, а то и вопреки рекомендациям руководителей из центрального ведомства. Видимо, к определенным трениям (с Розенголь-цем, например) это приводило, но смертельным грехом не считалось, была бы польза делу, был бы успех.

Конечно, не один отец был такой. Выдался промежуток времени, лет десять-пятнадцать, когда еще только расправляла свои махровые крыла бюрократия с ее приоритетом чинопочитанию и казенной дисциплине, с ее спасительной для тупиц возможностью уклоняться от риска при помощи многочисленных инструкций. То были годы, когда люди инициативные, предприимчивые и способные, главным образом, бесспорно, коммунисты, но отнюдь не только, имели возможность себя проявить, — помимо сказанного, они еще попросту не были так запуганы и придавлены.

Существуют иные оценки. Я имею в виду схему, разработанную М. Восленским¹⁶. Ее суть такова. К началу тридцатых годов на верхних этажах власти соперничали две гвардии — ленинская и сталинская. У дряхлеющих ленинцев еще остались следы каких-то убеждений, тогда как сталинские выкормыши — прагматики и циники — ждали только сигнала (каковым стало убийство Кирова), по которому они «бросятся волчьей стаей и перегрызут глотки этим слабоватым, а потому незаконно занимающим свои посты старым чудакам».

Любая схема, описывающая реальные явления, будь то работа двигателей, мимикрия в животном мире, общественное мнение или исторические события, всегда условна, приблизительна. Схема Восленского позволила ему, соблюдая логическую стройность, показать становление правящего класса в Советском Союзе. Автор добился цели, убедив, что такой класс, номенклатура, действительно сформировался, а функционирует и выглядит так, как это со знанием дела изображено в цитируемой книге применительно, в основном, к периоду так называемого застоя.

Теперь об изъянах. Куда отнести поколение моего отца, которому к началу ежовщины исполнилось сорок лет? Не к дряхлеющим же ленинцам. Но и, извините, не к сталинским выкормышам, только и мечтающим «перегрызть глотку» старым большевикам. Да и не очень-то последние мешались под ногами. Думается, к началу тридцатых годов контингент, условно говоря, «сорокалетних» составлял в номенклатуре большинство, что особенно справедливо для среднего звена, представителями которого населена данная хроника. В Особой комиссии безопасности, комиссии Политбюро, сформированной в мае 1935 г. для руководства ликвидацией врагов народа¹³, к «сорокалетним» можно отнести Жданова, Ежова и Маленкова (34 года), затем старые большевики Сталин и Шкирятов, а в остатке — Вышинский — старый меньшевик, сменивший крышу в 1920 году. Приблизительно сорокалетними были тогда Тухачевский, Уборевич, Якир, Блюхер.

Что касается «ленинской гвардии», то как некая консолидированная сила, общность она уже не существовала. Достаточно просмотреть выступления на XVII съезде, 1934. В адрес Сталина — только славословие, доходящее до тошнотворности, да еще униженные покаяния бывших оппозиционеров.

Верно, что в итоге ежовщины ленинцы подверглись физическому истреблению, а партия Ленина фактически сменилась партией Сталина. Вместе с тем справедливо и другое: был уничтожен правящий класс, та самая номенклатура, точнее, номенклатурщики, на смену которым поставили новых.

М. Восленский утверждает, будто Сталин «был ставленником своих ставленников и знал, что они неуклонно выполняют его волю, лишь пока он выполняет их волю»; развязав єжовщину, Сталин, якобы, именно «выполнил волю своих назначенцев».

Вряд ли руководители всех рангов, от членов политбюро до секретарей райкомов и от маршалов до командиров полков, так уж настаивали на собственной ликвидации. Чудовищно, но факт состоит в другом: великий душегуб сумел по собственной воле заставить партию и номенклатуру истреблять самих себя. Блюхер содействует расстрелу Тухачевского, Уборевича, Якира, а вскоре сам попадает в ту же мясорубку. Косарев на пленуме ЦК голосует за казнь ленинских соратников, однако его это не спасает. И так далее, далее.

Конечно, с годами положение стало меняться. Так, в 1946 году синклит военачальников воспротивился облыжной политической дискредитации Жукова, и вождю пришлось довольствоваться ссылкой того в Одессу. Стабилизации и вершины своего могущества номенклатура достигла при Брежневе.

Итак, партследствие венчает

«Постановление бюро комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б)

от 17 сентября 1938 г.

О члене КПК т. Жуковском С.Б. (партстаж с авг. 1917 года, партбилет № 0000368).

(В связи с указанным номером партбилета ненадолго отвлечемся. Этот номер ориентировочно дает представление о месте владельца п/б на номенклатурной иерархической лестнице. Для сравнения укажем, что номера партбилетов Бухарина и Рыкова были, соответственно, 0000163 и 0000187³⁴. Здесь важно учесть, что эти данные относятся к билетам образца 1936 г., т. е. выданным в ходе всеобщего обмена партдокументов. Звезда Николая и Алексея Ивановичей стремительно клонилась к закату. Лет десять тому назад их номера могли бы выражаться однозначными числами.)

1. Считать установленным, что т. Жуковский С.Б. во время занятия немцами г. Киева в мар. 1918 г. остался на территории белых, где и проживал до прихода Красной Армии.

Такие действия т. Жуковского, совершенные им в 1918–1919 г.г. и сделанные им путаные объяснения вызывают сомнения и требуют дополнительной проверки.

2. Считать установленным, что т. Жуковский в бытность его студентом МВТУ в 1923 г. был троцкистом, но в последующие годы при заполнении им анкет писал, что не участвовал в оппозиции, что является неправильным.

3. Вывести т. Жуковского С.Б. из состава членов Комиссии Партийного Контроля при ЦК ВКП(б). Просить ЦК ВКП(б) утвердить настоящее постановление».

К этой просьбе ЦК остался глух. И вообще, данное постановление целиком осталось вещью в себе, нигде не прозвучав, и это лишний раз указывает, что затеяна была вся партразборка лишь с тактической целью — несколько оттянуть время и амортизировать удар. А что в ход расследования вовлекли многих людей и, соответственно, затратили совсем не дешевые человеко-часы, так ведь когда у нас с этим считались…

Через шесть дней следует арест.

А еще через полмесяца появляется на свет (хотя и «строго секретно») столь же краткое, сколько емкое постановление Бюро КПК:

«Исключить Жуковского С.Б. из рядов ВКП(б), как врага народа.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КПК Ежов».

Быстро! А до суда, каков бы он ни был, еще больше года. Чувство благодарности Сталин окрестил «собачьей болезнью». Интересно, что изрек бы (или изрекал) этот юморист по поводу презумпции невиновности?

Я держал в руках третий, видимо, экземпляр процитированной выписки («спецархив»), но подпись была подлинная. Твердая, уверенная. До тюремной камеры сталинскому наркому оставалось менее четырех месяцев.

Выше отмечен тандем «партия — органы», на данный момент «Шкирятов — Ежов». Такую сцепку еще двадцатых годов, когда предшественницей КПК была ЦКК (Центральная контрольная комиссия), а под «органами» подразумевалось ГПУ, характеризует бывший чекист, впоследствии невозвращенец Г.С. Агабеков⁴⁰:

«ЦКК — это прекрасно выдрессированный аппарат Сталина, посредством которого он морально уничтожает своих врагов и нивелирует партийный состав в нужном ему направлении.

Физически же добивает сталинское ГПУ».

Время переставило акценты. В годы «ежовщины» первую скрипку играли «органы». Партия же была на подхвате, иногда услужливо забегая вперед.

Минуло полтора десятка лет. В мае 1954 г. я направляю «прошение» К.Е. Ворошилову — председателю Президиума Верховного Совета СССР. Прошу пересмотреть дело отца и, «если он жив… о смягчении его участи». Мы еще надеялись, что отец жив. Иллюзии рассеялись после того, как мачехе сообщили, что ее муж «умер в заключении 3-го февраля 1941 г.».