Меня зовут Шон - Макгоуэн Клер - Страница 6

«Глупая девчонка. Это ты во всем виновата».

Это всего лишь голос в ее голове? Да, от этого никуда не деться. Она не могла доверять собственному разуму. Он вечно нашептывал ей всякую чушь, искажал факты. Он был ненадежен.

Стоя у окна, она увидела огни машины, свернувшей на дорожку, услышала хруст гравия под колесами. Муж вернулся, но ее сердце не встрепенулось от привычной радости. Она наблюдала, как он, сидя в своем «ягуаре», увлеченно ковыряется в телефоне. И его лицо озаряет улыбка, которой она не видела уже очень давно. Игривая, чувственная, подогретая искренним интересом. А она мужа больше не интересовала — словно кошка, которую он рассеянно гладил, проходя мимо. Он поднял голову, заметил ее в окне и, махнув рукой, вылез из машины. Она заставила себя помахать в ответ. На его лице промелькнуло виноватое выражение или ей это просто показалось?

Он подошел к двери и вошел в прихожую. Она вдохнула лимонный аромат его лосьона после бритья. Красавец мужчина в очках в темной оправе, дорогая рубашка плотно облегает мускулистую грудь, хотя ему хорошо за сорок. Как же ей повезло!

— У тебя все хорошо?

— Я просто… — этим вечером весело отшутиться не получалось. — Ты так поздно вернулся. Ты всегда приезжаешь поздно.

Он глубоко вздохнул и бросил сумку на стул.

— Ох, Элли… Не начинай…

— Пожалуйста, если… если у тебя кто-то есть, просто пообещай, что не бросишь меня!

Он схватил ее за руки и посмотрел прямо в глаза:

— Никого у меня нет. Разве ты не видишь? Просто у меня очень много работы. Из-за сокращений приходится часами торчать в смотровой и в операционной.

Ее захлестнуло чувство вины. Что значат ее банальные чувства на фоне борьбы со смертью?

— Прости.

— Ты принимаешь те таблетки?

Она поморщилась:

— У меня из-за них в глазах двоится.

— Это для твоего же блага, милая. Мы же не хотим, чтобы это повторилось, верно?

Она потупилась и после секунд внутренней борьбы ответила:

— Нет. Ты прав. Есть хочешь?

Самое ужасное, что она не стала бы любить его меньше, даже если бы ее опасения оправдались. Засыпая в тот вечер в красивой спальне под толстым одеялом на гладких хлопковых простынях, она думала о женщине, которой как бы нет. Как ее зовут? Какая она? Замужем ли? Хватит ли мужу сил порвать с ней сейчас, когда Элли начала что-то подозревать? Он поставит ее в известность или просто перестанет звонить? Это называется «гостинг». Это слово Элли услышала в какой-то подростковой драме, которую смотрела в один из одиноких вечеров. Когда человек исчезает из чужой жизни, словно он умер, без каких-либо извинений или объяснений. Неприятно, но в таком поведении есть определенный смысл.

Проснувшись в три часа ночи и ощущая себя последним человеком на земле, словно моряк с затонувшего корабля на пустынном острове, она представила себе совершенно бредовый разговор с этой несуществующей женщиной. Что бы Элли сказала ей. Как могла бы отпугнуть.

На следующее утро, когда Ник уехал на работу, я сделала то, что обещала тебе никогда не делать. Я позвонила на твой мобильный.

Ты дал мне этот номер только для экстренной связи — скажем, если я не сумею отыскать тебя в месте заранее обусловленной встречи. Я отлично понимала: нельзя звонить или писать сообщения, когда она моткеп оказаться рядом с тобой. Но ты исчез — как мне с этим смириться? Смириться с тем, что ты, судя по всему, просто решил исчезнуть с горизонта? Дрожащими руками я взяла телефон, забилась в тот угол кухни, где иногда ловилась связь, и набрала твой номер, по какой-то причине записанный под именем «Люси П». Я даже не успела подумать о возможных последствиях, как услышала механический голос: «Набранный вами номер не существует». Неужели ты сменил его как раз на тот случай, если я попытаюсь до тебя дозвониться?

Что мне теперь делать? В расстройстве швырнув телефон на стол, я отправилась в свою «студию» — так ее назвал Ник, когда обустраивал ее для меня. Я никогда не говорила, что она мне нужна. Но я и за город переезжать не собиралась, и собаку заводить, и отказываться от работы, так что, наверное, это не имело значения. Студия появилась в пылу перестройки, когда были поставлены новые окна и двери, появились теплые полы, в старом подвале разместился винный погреб, а Ник получил свою «музыкальную комнату».

— Попробуй это кресло, — Ник покачал спинку, показывая мне студию. — Оно получило кучу наград за дизайн. Я знаю, ты терпеть не можешь банальную офисную мебель.

Сердце замирало от воспоминаний о словах, которые я говорила ему много лет назад. Когда он был возлюбленным, а не мужем с трехлетним стажем. Чувство вины сдавливало грудь. Теперь я села в дорогое кресло на непривычно большом из-за живота расстоянии от стола и включила компьютер, который он мне купил.

Начала, как обычно, с быстрого просмотра местных новостей. О тебе ничего. Бытовое убийство в Медуэе, но там погибла женщина, ее задушил бывший муж. Собаки покусали ребенка в Гастингсе; ужасный случай — я дрогнувшей рукой закрыла окно. Никаких происшествий, никаких пожаров, жертвой которых стал бы местный житель, никаких автокатастроф на М25 — ничего, что могло бы объяснить твое молчание. В списках сотрудников всех окрестных больниц — я их терпеливо пролистала — ни одного имени, похожего на твое.

Иногда, в минуты полного умопомрачения, я находила объяснение: ты умер по пути домой в тот последний день. И понимала, как это глупо. Но как, как принять, что тебя больше нет рядом, если последним, что я услышала от тебя, было: «Не бойся, мы будем вместе»! Скоро все твои следы в моей жизни — волосок, запутавшийся в моем шарфе, отпечатки пальцев, которые ты оставил на моем телефоне, когда однажды поднял его, — всё это исчезнет, словно тебя никогда не существовало. Словно ты был призраком.

Я несколько раз даже гуглила твое имя, несмотря на опасность — выяснить, что искал человек, очень легко. И набирала в строке поиска «жена Шона Салливана», хотя это чистый идиотизм — я не знала ее имени. Но иногда, когда мне окончательно срывало крышу и на смену страху и печали приходила бурлящая ярость, я хотела найти ее и рассказать обо всем. Просто появиться на пороге вашего дома, показать все эти сообщения с твоего секретного аккаунта, и пусть все летит к чертям. Разумеется, Ник бы тоже обо всем узнал. Но как сладко было бы спалить свою жизнь дотла вместе с твоей! И плевать, что у меня ни денег, ни работы. И огромный живот.

Господи, какая бессмыслица!

Но не думать о тебе я не могу.

Мы с Ником переехали сюда в надежде начать всё заново. Лондон сломал нас, а мы сломали друг друга, и наша квартира в Шордитче, обставленная мебелью из ДСП, с постоянным гулом машин и завываниями сирен за окнами, стала казаться тюремной камерой, в которой мы вместе отбываем заключение. Я работала, он работал. Я пила слишком много дешевого белого вина с коллегами в полутемных барах и со временем привыкла задерживаться допоздна, чтобы подольше не возвращаться домой, к взаимным упрекам и сердитому молчанию. И встал вопрос: быть или не быть семье, и мы решили быть. Поэтому, когда однажды вечером Ник пришел с работы и сказал, чтобы я взяла отгул на следующий день, я молча согласилась.

Похоже, он продумал всё довольно давно. Новая работа в совете графства Кент — я представления не имела, что он посылал резюме, — и маленький домик недалеко от Севеноукса. Все это походило на какую-то сказку — так же пахло леденцами и темным волшебством. Агент по недвижимости, словно извиняясь за то, что он собирается нам продать, предупредил о неуверенном приеме мобильной связи и о том, что дорога часто становится непроезжей.

— До ближайшей станции пять миль, — сказал он, с сомнением поглядев на мои сапоги на высоких каблуках. — Поэтому если вы собираетесь ездить в Лондон, это будет не так просто.

— А мы не станем ездить в Лондон! — уверенно ответил Ник. Помню, как в тот теплый весенний день он, одетый в удобные полуботинки и куртку, которую я втайне ненавидела, стоял перед агентом, лучась самодовольством. — Сьюзи бросит свой офис.