Двухколесное счастье (СИ) - Рыбкина Изольда - Страница 29

Останавливаюсь, пытаясь собрать разлетевшиеся в разные стороны мысли, и поднимаю голову к небу – туда, где возможно Кто-то есть.

«Если Ты слышишь меня, - шепчу одними губами, - если Ты есть, помоги мне!»

В чем мне нужно помочь, я не говорю. Да я и не знаю, о чем прошу. Мне нужен только маленький знак. Я готова его увидеть. Я готова поверить.

В следующую секунду я слышу колокольный звон…

- Девушка, вы вообще-то в храм пришли, а не на дискотеку, - слышу за спиной резкий ядовитый скрип. – Щас еще к образАм полезет с накрашенными губами! Вот искушение!

Я повернулась, чтобы посмотреть, кто так активно напрашивается со мной на диалог, и увидела бабусю в длинной в пол юбке и пестром платке. Лицо выражало осуждение, неприязнь и какое-то осязаемое чувство превосходства. Захотелось тут же отвернуться и бежать отсюда без оглядки.

И я бы так и сделала. Но не сегодня. Я не уйду. В этот момент я совершенно четко решила – даже если сто бабок будут гнать меня и тащить за ноги из храма, я обязательно вгрызусь зубами … да хоть в этот порожек, истоптанный посередине. С боков тут как раз есть хорошие выступы…

- Зинаида, - отвлек меня от осмотра удобных мест для захвата знакомый голос. Сейчас он звучал так строго, что захотелось выпрямиться по команде «смирно». Отец Тихон стоял в дверях в сером «платье» и накинутой поверх кожаной куртке.

- Да, батюшка, - елейным голосом пропела та самая Зинаида, которая на глазах преобразилась в божий одуванчик и засеменила в сторону священника.

Я так и осталась стоять на месте, выжидая, пока отец Тихон поговорит с женщиной, чтобы хотя бы поздороваться.

- Анастасия? Так ведь вас зовут? – спустя минуту батюшка уже приближался ко мне и очень радушно улыбался.

- Ася, - поправила его, подумав, что он не запомнил моего имени.

- Я знаю, что вы Ася в обычной жизни. А как вас крестили? Каким именем? Обычно Ась именуют по-церковному Анастасиями.

- Нет, я Анисия, - вспомнила я своё «второе» имя. – Меня в честь прабабушки крестили.

- Ваша прабабушка была святой? – скептически улыбнулся отец Тихон.

- Не знаю, я её плохо помню, - откровенно отвечаю, - но говорят, была доброй и милосердной.

- Простите, я просто пошутил, - останавливает меня он. – Вы сказали, что вас крестили в честь бабушки, но в церкви дают имена только в честь какого-либо святого, поэтому я и задал такой вопрос. Не берите в голову.

Батюшка примирительно улыбается, словно извиняясь, когда до меня, наконец, доходит смысл его слов.

- Ася, вы простите, я не могу сейчас долго говорить, меня ждут на отпевании. Я попрошу Зинаиду вам помочь…

При упоминании божьего одуванчика, у меня мороз пробежал по коже и я чуть не вскрикнула «не надо!!!», как отец Тихон в очередной раз рассмеялся.

- Я пошутил, - шепотом проговорил он. – Зинаиду беру на себя, - батюшка подмигнул мне и уже почти выбегая из храма, на ходу бросил в сторону подсвечника, где усердно ковырялась бабулька, - Зинаида, радость моя, поможете мне сегодня попеть на панихиде?

Бабулька оживилась и, еле скрывая счастливую улыбку, задрав голову, величаво протопала на выход, всем своим видом говоря: «Вот, смотрите все: меня батюшка лично пригласил петь», и скрылась за дверью. И сразу стало как-то легче дышать.

Хоть в храме помимо меня было еще несколько человек, но для меня вдруг наступил момент, когда я перестала видеть и слышать кого-то еще. Это чувство появилось тогда, когда я подошла к иконе Спасителя. Большой образ Иисуса Христа был расположен на одной из колонн. Глаза Бога были чуть выше моих, и я чувствовала себя маленьким ребенком, который пришел к отцу просить его о чем-то.

Я сейчас тоже пришла просить. Пришла к Отцу…

Нет ни одной связной мысли, и вместе с тем - полное ощущение того, что меня и без формулировок Он слышит.

- Девушка, так нельзя с иконой, - слышу женский голос, но уже не такой противный, как у Зинаиды. - Если хотите приложиться, нужно едва прикоснуться губами, что ж вы икону то обнимаете?!

Я и правда не заметила, как в порыве нахлынувших чувств не только разрыдалась, но и буквально прилипла лбом к стеклу, а руками обхватила деревянную раму. Мне было так хорошо в этот момент, так легко и спокойно… Показалось даже, что когда я уходила, Господь будто улыбался мне с иконы. Я поклонилась Ему … и тоже улыбнулась в ответ.

Домой я доехала очень быстро, хотя мой район находился в совершенно другом конце города, и нужно было добираться двумя маршрутами. Совершенно не помню, кто ехал со мной в автобусе и маршрутке, не помню, как оплачивала проезд, как дошла от остановки до дома. Зато я запомнила, как красиво заходит ноябрьское солнце, как шуршит и пахнет листва под ногами. Как гармонично всё в природе дополняет друг друга…

- Асенька, как Давид? – тревожным голосом встретила меня бабушка.

Я знаю, что она тоже переживает за него, но ответа на ее вопрос у меня не было. Я лишь развела руками, в знак того, что ничего не меняется, лишь бы не произносить эту фразу вслух. Уже ждала, что бабуля начнет причитать, возвращая меня к тяжелой реальности после двух часов умиротворения, и морально готовилась поскорее закончить этот разговор. Всё равно он ничего не даст.

Меня прерывает телефонный звонок.

Анаит.

- Ася, у меня хорошая новость, - без предисловий выкрикивает мне в трубку звонкий голосок. – Давид пришел в себя!

От этих слов у меня зашумело в ушах и перехватило дыхание. Я хочу, чтобы Анаит говорила, чтобы она повторила уже сказанное, хочу убедиться, что мне не послышалось.

- Асенька, доктор сказал, что теперь всё будет хорошо! Представляешь, все врачи так удивились… Это просто чудо какое-то! – девушка на том конце говорит сквозь слезы. Я тоже не могу сдержаться, и чтобы не пугать бабушку, жестами показываю ей, что всё хорошо, и ухожу на кухню.

- Анаит, - с трудом выдавливаю слова, - скажи, когда это произошло?

Мне важен её ответ. Сейчас как никогда мне необходимо знать, когда случилось это чудо.

- Да вот только что, - шмыгая носом, отвечает девушка. – Еще и часа не прошло…

Мне больше не нужны никакие доказательства и знаки. Я просила и получила. Теперь мне нужно всё осознать.

- Могу я приехать сейчас? – да, я понимаю, что уже поздно, но желание увидеть Давида, посмотреть в его глаза, сказать ему… Мне так много нужно ему сказать…

- Ася, нет, - вдруг немного расстроенно отвечает Анаит. – К нему сегодня пустили только маму, сказали, что он очень слаб и переутомлять посещениями его не стоит. Ты приезжай завтра, хорошо? Не волнуйся, теперь всё будет хорошо…

Я кладу трубку и счастливая подхожу к окну. Последние лучики еще подмигивают из-за горизонта, который теперь хорошо виден сквозь голые деревья. Завтра будет новый день. Новый рассвет. И я увижу Давида.

Проснулась я сегодня в прекрасном настроении. Проспала первую пару. Сама не поняла, как это произошло, но совершенно не расстроилась.

- Асюшка, прекрати, - смеется бабушка, когда я перед уходом набрасываюсь на неё с поцелуями и покрываю ими всё морщинистое лицо моей любимки.

Сегодня мне хочется петь и танцевать, хочется всех любить и всех расцеловать! Даже легкий морозец с утра не мешает наслаждаться счастьем, поселившимся внутри меня со вчерашнего дня.

Окрыленная, я спешу сначала в институт, а сразу после пар – в церковь. Я должна первым поблагодарить Его. Сегодня специально для Людмилы надела юбку и даже попросила у бабули платок, чтобы не навлекать на себя праведный гнев божьего одуванчика. Мне так хорошо, что я, наверное, и её могла бы расцеловать!

И вот, наконец, больница. Пробегаю хорошо знакомыми коридорами, в которых знаю уже каждый стенд и каждую трещинку на стене, и спешу в новое для себя отделение – терапию. Туда вчера перевели Давида из реанимации.

Анаит сказала, что он лежит в 32 палате, и я с накатывающим волнением считаю цифры на дверях. Дойдя до 18 номера вдруг осознаю, что при всем большом желании, нужную мне дверь я не пропущу – метрах в двадцати от меня замечаю родственников Давида, толпящихся в коридоре.