Проклятие Ильича (СИ) - Муратова Ульяна - Страница 27

— Вы кто такие? — взревела Левина, окатив волной огня ползущего прочь раненого волка.

Тот дёрнулся и затих.

— Мы пришли вам на помощь, — раздалось из-за кустов. — Но видим, что помощь не нужна, так что мы, пожалуй…

— Стоять! — взревела Левина, и мужская фигура застыла.

— Так и запомним, тебя посередь ночи лучше не подымать, — хмыкнула Дукуна, оглядывая некогда мирную поляну, и принялась затаптывать очаги огня.

Снующие за ближайшими стволами силуэты вышли на полянку. Кто-то завалил тушами волков горящий куст. Когда угроза лесного пожара миновала, повисла пауза. Бывшие узницы церковных застенков смотрели на пришельцев с подозрением.

— Бояться нас не стоит, мы вам не враги, — продемонстрировал вдруг огонёк на ладони патлатый парень. — Увидели вспышки и решили посмотреть, может, помощь нужна.

— Кому? Инквизиторам, штоль? — хитро проскрипела старуха.

— Да нет, напротив. У нас и у самих к ним счёты имеются. Если хотите, можете присоединиться к нашему лагерю, — пробасил широченный коротышка.

Лица его было не различить, а фигура казалась квадратной. Только позже, уже на пути к лагерю незнакомцев, Марьяна Ильинична поняла, что он просто был одет в отороченный мехом плащ, который только подчёркивал природную коренастость.

Коротышка оказался главарём этой развесёлой, но не особо честно́й компании. Что это разбойники, партизаны или какие-то другие деклассированные элементы, Левина поняла сразу. Но она-то и сама теперь преступница. И из тюрьмы сбежала, и в составе преступной группировки ограбила пятерых послушников, и даже соучастницей убийства стала… И всё это за неполные сутки.

Страшно подумать, что предстоит дальше.

К разбитому в лесу лагерю они вышли довольно скоро. Даже тракт не пришлось пересекать. И жили тут явно не первый день. Земля у обложенного камнем кострища вытоптана, вокруг лежат толстые древесные стволы, лежанки обустроены на возвышенностях и над каждой — шалаш из веток и промасленной плотной ткани. И вот что интересно. Смотришь на лагерь в упор — видишь его. Но стоит только отвернуться, как тут же из вида теряешь и будто даже забываешь о его существовании. Не иначе как колдовство…

— Вы каких будете? — требовательно спросила старуха, уверенно усаживаясь на толстое бревно у костра.

— А вы каких? — эхом спросил главарь-коротышка.

В свете костра его лицо выглядело и сурово, и забавно одновременно. Вид простецкий, даже глуповатый: нос картошкой, губы толстые, брови кустистые, щёки круглые — смотришь… и улыбнуться хочется. Но не улыбнёшься. Взглянешь во внимательные близко посаженные глаза — и враз улыбаться расхочется. Надолго, причём.

— Мы так… В Танганское княжество путь держим, — пожала плечами старуха.

— Или куда-то ещё, — добавила Марьяна Ильинична, возмущённая тем, что Дукуна непонятно кому все их планы взяла и выдала.

— В Танганское, кудысь ещё, — настояла на своём старая ведьма.

— Так там же мор… — вскинул брови главарь.

— А кудысь целительницам податься, кроме как на борьбу с мором? — беззаботно спросила старуха. — Так, глядишь, и не сожгут в благодарность.

— Очень вы высокого мнения о людской благодарности, — сказал вдруг огненный колдун.

— Чевой-то? Помогала я, бывало, людям. И ничего, живёхонька покамест.

— Надолго ли? — мрачно буркнул главарь.

— Ой, да в мои лета с утра проснуться — уже за радость. Так что надолго-то я и не загадываю, — оскалилась ведьма, но как-то сразу стало понятно, что коптить небо она ещё долго собирается, а с главарём интересничает. — Ладно, нечего тут полуночничать. Утренние разговоры завсегда умнее ночных.

Путницам отвели место недалеко от костра. Постепенно все улеглись. Если и остались в лагере караульные, Марьяна Ильинична этого не видела. Думала, что не уснёт, но так измоталась, что стоило руку под голову подложить, как тут же и вырубилась. То ли тяжёлый переход через лес, то ли магическое истощение тому виной.

А вот Дхок, напротив, уснуть не могла. Между Марьяной и Дукуной вроде и тепло было, а на шкуре и траве ещё и мягко, не то что на деревянной лавке в доме у дядьки двоюродного. А всё одно не спалось. И когда морщинистая старушечья рука принялась по волосам её поглаживать, девочка замерла испуганным зверьком.

— Ну-ну, спи, моя хорошая, — тихо пробормотала ведьма, но эффект получила обратный.

Вместо того чтобы уснуть, Дхок вдруг так разволновалась, что затряслась всем телом. А потом повернулась, уткнулась лицом в сухую старческую грудь и неожиданно для самой себя заплакала. Тихо-тихо, чтобы никому не помешать. Потому что въелось в подкорку — за слёзы и шум её непременно выпорют.

— Поплачь, голубушка моя, поплачь, — приговаривала целительница. — Горюшко — оно завсегда со слезами выходит. Так что плачь, маленькая, пока плачется…

От этих слов Дхок ещё горше стало. Вспомнились мама и бабушка. Обе были хорошие целительницы. А когда их казнили, девочку забрал дальний родственник — двоюродный дядька. И как-то сразу так повелось, что все знали — забрал до тех пор, пока дар у неё не проявится.

Она старалась влиться в новую семью. Помогала с младшими братишками, убирала, стирала, мела, огород поливала и полола. Но всё равно чувствовала — чужая она, нежеланная и неугодная. И когда дар у неё вдруг проявился — отдали её инквизиторам с облегчением. И вот это облегчение больше всего Дхок и ранило, ведь отдать-то обязаны были по закону, тут уж ничего не поделаешь, сама она виновата, что такая родилась. А вот облегчение… от него и было больнее всего.

А ведь никому Дхок ничего плохого сделать не успела. И если уж по-честному судить, то успела сделать хорошее. Дар-то у неё проявился, когда один из братьев, непоседа Гелис, залез на забор и свалился с него неудачно, прямо на прислонённую к забору мотыгу. Как увидела Дхок торчащую в боку грязную железяку, так все внутри и заискрило. Сила словно сама к Гелису хлынула, а когда рваная рана на боку затянулась и покрылась розовой кожей, юная целительница свалилась в обморок. В себя пришла аккурат к прибытию церковников. Гелиса в доме заперли, там он орал и бесновался. Младший, Цилик, тоже заплакал, когда увидел, что любимую няньку забирают.

А вот дядька — облегчённо вздохнул. А жена его даже улыбнулась украдкой. Но она Дхок никогда не любила, хоть и старалась вреда девчонке не причинять. Просто не обращала на неё внимания, делала вид, будто и нет никакой Дхок, а посуда после ужина сама себя перемыла.

— Как зовут-то тебя, милая? — спросила старуха, не переставая поглаживать худенькие вздрагивающие плечики.

— Дхокария, — тихо всхлипнула девочка в ответ.

— Имя-то какое красивое.

— Да. Бабушка меня так назвала, — неожиданно для себя самой поделилась Дхок и также неожиданно добавила: — Она на вас похожа была. Такая же добрая.

Старуха криво улыбнулась темноте. Добрая. Это вряд ли.

Слова из Дхок полились бурным после дождя ручьём. И про матушку, которую девочка помнила уже смутно. Кажется, только голос и запах трав в памяти и остались. И про бабушку, что любила собирать и заготавливать травы. И про родную деревню Десу, стоящую на двух берегах маленькой речушки. И с каждым словом ей становилось и тяжелее, и легче.

— Знаешь что я думаю? — тихо проворковала старуха, когда девочка замолчала. — Что Дхок жила в Десе, была обычной девчонкой, а потом у неё случилась беда. Маму с бабушкой забрала инквизиция, и стала она никому не нужна. А потом её и саму инквизиция забрала. И вот там, в той поганой тюрьме незаметная Дхок и осталась. А сбежала из этих церковных застенков талантливейшая целительница Рия. Везучая, ловкая, не по годам мудрая. И Рия встретила старую наставницу и очень многому научилась. А ещё Рия — сильная и смелая. И пусть всего одному человеку, одной старой ведьме, но Рия очень нужна. Что скажешь?

Девочка думала долго. Дукуне даже показалось, что она уснула. Но ночную тишину потревожил тихий вопрос:

— Правда нужна?

— Гораздо сильнее, чем ты думаешь.