Дело о бурных водах (СИ) - Евдокимов Игорь - Страница 4

— Я сказала вам чистую правду, — упрямо ответила вдова.

— Не трожьте Наденьку! — нянька Аксинья ворвалась в комнату и заслонила воспитанницу собой. — Невиновная она! Я! Я все это удумала!

— Аксинья, что ты такое говоришь? — задохнулась вдова.

— А чего таперича скрываться? — просто ответила нянька. — Свел бы вас в могилу нехристь проклятый, как пить дать свел! Кровушки вашей попил вдосталь!

— Она правду говорит, — осипшим голосом добавил Панютин. — Надя — святой человек. Я умолял ее уйти от мужа, но она поклялась быть ему верной…

— А он был страшный человек, — поддержала его Аксинья. — Все жилы, всю жизнь и радость из моей девочки вытянул. Никитку вон, вообще убить грозился. Я знала, что у жида-аптекаря разная отрава в лавке продается, вот и отправила мальчонку, — подпоручик открыл было рот, но нянька лишь махнула рукой. — Молчи уж, ишь, военный, орел! А сам мальчонка и есть! Он купил отраву, я взяла грех на душу, чтобы Наденька свободной стала. Да, видать, немчура эта и с того света пакостить готов, раз ему в могиле не лежится-то!

— Это вы верно подметили, — усмехнулся Корсаков. Казалось, обстоятельства походя раскрытого убийства ни капли не тронули его. — Но своим поспешным решением вы сыграли Генриху только на руку.

— Он остался жив? — спросила Надежда.

— Уместнее сказать не-мертв, ибо понятие жизни существу, в которое обратился Генрих Радке, теперь незнакомо. На его родном языке таких существ называли lieche — злобные неупокоенные мертвецы, могущество которых растет с каждым годом их не-жизни.

— Господи Иисусе! — перекрестилась Аксинья. Никита просто пораженно молчал.

— И что… — тихо подала голос Надежда. — И что теперь будет? Я проклята на веки вечные? Он вернется, чтобы забрать меня с собой в могилу?

— Он постарается это сделать, — кивнул Корсаков. — А мы, в свой черед, постараемся его остановить. И сделать так, чтобы господин Радке умер окончательно.

— Но как можно убить того, кто уже мертв? — спросил Никита.

— Бьюсь об заклад, что Аксинья знает способ, — хитро посмотрел на старую няню Корсаков. — Да и Надежда Михайловна может помнить. Если внимательно слушала нянечкины сказки. Был там, как мне помниться, один мертвец, охочий до юных девушек…

— Кощей! — ахнула Аксинья.

— Именно, — подтвердил Василий Александрович. — От смерти подобных существ хранит предмет, что в древних книгах зовется филактерией. Вроде кощеевой иглы. И учитывая, что смерть для господина Радке наступила внезапно, вряд ли он успел спрятать филактерию где-то, кроме дома. По крайней мере, я очень на это надеюсь.

— C'est très intéressant,4 — пробормотал Жозеф.

— Но что это может быть вещь? — спросила Надежда.

— Это нам и предстоит выяснить, — ответил Корсаков. — Постойте… Тихо… Вы это слышите?

Собравшиеся умолкли и напряженно прислушались. В наступившей тишине явственно слышался далекий гул, доносящийся откуда-то с улицы. В него вплеталось отчаянно ржание коней и заунывный вой собак. «Неужели все-таки началось?», с замиранием сердца подумал Корсаков. Он неуверенно подошел к окнам и застыл, пораженный открывшейся картиной. Нева явилась в Петербург, заявляя права на отвоеванные у нее земли. Вода брызнула грязными фонтанами из подземных труб, хлынула через гранитные затворы рек и каналов, и со смутным шумом, широкими волнами полилась по улицам. К Корсакову присоединились остальные, будто загипнотизированные жутким зрелищем. Мимо окон неслись бревна, выкорчеванные деревья, обломки деревянных ломов, перевернутые экипажи, вынесенная потоком мебель. Черная вода кипела, словно в котле.

Спустя несколько минут показалось, что всесокрушающий поток чуть стих. Бурная река все еще неслась вдоль по улице, но уровня окон не достигала.

— La colère de Dieu5, — прошептал Жозеф.

Бум!

Бум!

Бум!

Три могучих удара в дверь, слышные даже сквозь шум ненастья снаружи.

— Это он! — прошептала Надежда. — Он пришел за мной!

— Josef, les armes6, — приказал слуге Корсаков, но тот уже был рядом, передавая ему пистолет и саблю. — Останься с госпожой Радке. А вам, подпоручик, я предлагаю доказать свою смелость. Берите пистоль и пойдемте взглянем, кто стоит на пороге.

По лицу Панютина было понятно, что юный гвардеец с превеликим удовольствием отказался бы от столь щедрого предложения. Но после короткого взгляда на Надежду, подпоручик собрался с силами и решительно кивнул. Корсаков не брался определить, что побудило его сжать волю в кулак — нежелание ударить в грязь лицом перед дамой или же благородное стремление ее защитить.

Мужчины вышли в прихожую и остановились перед дверью. Стук больше не повторялся. Учитывая бедствие за окном, обычный человек вряд ли смог стоять на крыльце и бить в дверь с такой силой. С другой стороны, они и не ждали обычного человека.

Корсаков взялся за ручку двери. Рядом громко сглотнул Никита Панютин. Да чего уж греха таить — даже многоопытный Корсаков, прошедший войну с французами и повидавший еще более жуткие вещи, занимаясь фамильным делом, почувствовал, как по спине скользнул неприятный холодок страха. Но Василий Александрович знал — нет лучшего лекарства от испуга, чем прямо взглянуть ему в лицо. Корсаков немедля распахнул дверь.

Перед крыльцом на поверхности воды качался гроб.

Сам факт, что жуткий деревянный ящик не смыло течением, которое влекло более тяжелые и громоздкие предметы дальше по затопленной улице, внушал беспокойство своей неправильностью. Второй особенностью была чистота — словно он только что вышел из лакировочной мастерской. Ни водоросли, ни грязь, ни мусор — ничего не прилипло к гробу, который должен был примчаться сюда по грязным водам.

Стоящий рядом Панютин истово перекрестился. Корсаков подавил желание сделать то же самое. Вместо этого он ступил в воду, поддел саблей крышку гроба и раскрыл его. Никита подался вперед за спиной Василия Александровича, ожидая увидеть невесть какие ужасы внутри.

Вместо этого их встретила пустота. Покойника на атласной подкладке не оказалось.

— Где же он тогда? — неуверенно спросил подпоручик.

— Где-то очень рядом, — ответил Корсаков. Услышав нарастающий гул справа от себя, он повернул голову и опешил. Глаза его округлились от неподдельного ужаса, что приближался с улицы.

— Прочь! — крикнул он, толкая внутрь Панютина и захлопывая за собой дверь. — Жозеф, Надежда, прочь от окон!

То, что несколько минут назад они приняли за окончание наводнения, оказалось лишь временным затишьем. Новый ненасытный поток вырвался на улицы, смывая все, что пощадило предыдущее бедствие. Первым удар приняло на себя кладбище. Все заборы были снесены, мостки уничтожены; кресты с могил унесены (многие потом находили на Выборгской стороне, где в морском госпитале всю зиму ими будут топить печи). Земляные насыпи на могилах смыты; каменные и металлические надгробные плиты сдвинуты с места и занесены землей. Достигнув города, ревущие волны срывали фонари и крыльца, ломали заборы и ограды, будки городовых и хлипкие лачуги. Страшнее всего, что среди мусора неслись по улицам трупы утонувших людей и животных. Нева рвала город на части, жадно пожирая и размалывая даже мосты.

Но не это ужаснуло Корсакова.

Грязные бурные воды влекли по улице корабль, сорванный с якорей где-то у Галерной гавани. Он полз по улице, врезаясь в дома и перемалывая мусор поменьше, попадавшийся на пути.

Жозеф и Надежда попытались выбежать в прихожую, к парадной лестнице, но не успели. Корабль с обманчивой неповоротливостью достиг особняка. На секунду показалось, что великан минует дом стороной, но течение качнуло его в сторону. Судно натужно застонало, царапая бортом каменные стены. Окна гостиной не выдержали давления и лопнули, впуская внутрь ревущую воду пополам с осколками стекла и сором, влекомым потоком.