Подмена - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 1

• 1/3
• Следующая

К восьми часам она уже разложила длинные тонкие сигареты, расставила хрустальные бокалы для вина и изящное серебряное ведерко с кубиками колотого льда, среди которых, покрываясь бисеринками изморози, медленно охлаждалась зеленая бутылка. Она встала, окидывая взглядом комнату, в которой все было олицетворением опрятности и аккуратности, с удобно расставленными чистыми пепельницами. Она взбила подушку на тахте и отступила назад, еще раз окидывая все оценивающим взглядом. Потом заторопилась в ванную комнату и вернулась оттуда с бутылочкой стрихнина, которую положила под журнал на краю стола. Молоток и ледоруб были припрятаны еще раньше.

Она была готова.

Будто ожидая этого, зазвонил телефон. Когда она ответила, с другого конца провода донесся голос:

Я Иду.

Он стоял сейчас на безучастно проплывающем по железной глотке здания эскалаторе, теребя пальцами аккуратно подстриженные усы, в хорошо подогнанном белом летнем костюме с черным галстуком. Его можно было бы назвать приятным блондином с немного поседевшими волосами. Этакий привлекательный мужчина пятидесяти лет, делающий визит даме тридцати лет, еще не потерявший свежесть, компанейский, не прочь пригубить вина и не чуждый всего остального.

– Лгунишка, – прошептала она почти одновременно с его стуком в дверь.

– Добрый вечер, Марта, – поприветствовал он.

– Так и будешь стоять на пороге? – она мягко поцеловала его.

– Разве так целуются? – Его глаза потемнели. – Вот как надо. – И он надолго припал своими губами и ее.

Закрыв глаза, она подумала: неужели все изменилось с прошлой недели, прошлого месяца, прошлого года? Но что ее заставляет подозревать? Какая-то мелочь. Это даже невозможно было выразить, настолько все тонко. Он изменился неуловимо и окончательно. Настолько заметным сейчас стало его превращение, что уже в течение двух месяцев по ночам невеселые мысли напрочь отгоняли сон. Ночным бдениям в четырех стенах она стала предпочитать полеты на геликоптере к океану и обратно, чтобы забыться, развлекаясь проецируемыми прямо на облака фильмами, которые уносили ее назад, в 1975 год, воскрешая в ней воспоминания, плавно сменяющие друг друга в морском тумане, с голосами, похожими на голоса богов при звуках прибоя.

– Неважный ответ, – произнес он после поцелуя, чуть отошел и окинул ее критическим взглядом. – Что-нибудь не так, Марта?

– Нет, ничего, – ответила она и подумала про себя, что все не так. – Ты не такой. Где ты был сегодня вечером, Леонард? С кем ты танцевал вдали отсюда или пил в комнате на другом конце города? С кем ты был изысканно обходителен? Раз большую часть времени ты провел не в этой комнате, то я собираюсь бросить тебе в лицо доказательства всех твоих посторонних связей.

– Что это? – спросил он, оглядываясь вокруг. – Молоток? Ты что, собиралась повесить картину, Марта?

– Нет, я собиралась ударить тебя им, – сказала она со смехом.

– Да, конечно, – подхватил он, улыбаясь. – Тогда, может, вот это изменит твое намерение?

Он открыл обитый бархатом футляр, в котором переливалось жемчужное ожерелье.

– О, Леонард! – Она надела его дрожащими пальцами и, возбужденная неожиданным подарком, повернулась к нему. – Ты так добр ко мне.

– Пустяки, дорогая.

В эти минуты почти забылись все подозрения. Он ведь был с ней, разве не так? У него нисколько не прошел интерес к ней, не так ли? Конечно, нет. Он был таким же добрым, великодушным и обходительным с ней. Никогда она не видела его приходящим без какого-либо подарка на запястье или на палец. Тогда почему ей неуютно в его присутствии?

Все началось с той фотографии в газете два месяца назад. Фотография его с Алисой Саммерс в Клубе в ночь на семнадцатое апреля. Снимок попал ей на глаза лишь месяц спустя, и тогда она поинтересовалась:

– Леонард, ты ничего не говорил мне о том, что приглашал Алису Саммерс в Клуб в ночь на семнадцатое апреля.

– Неужели, Марта? По-моему, говорил.

– Но ведь это было в ту ночь, когда мы оставались вместе, здесь.

– Не понимаю, как так могло произойти. Мы поужинали, потом слушали симфонии и пили вино до самого утра в Клубе.

– Я уверена, что ты был со мной, Леонард.

– Ты перебрала лишнего, дорогая. Кстати, может, ты ведешь дневник?

– Я не девочка.

– Ну, а что же ты тогда? Ни дневника, ни записей. Я был здесь в предыдущую или в следующую ночь, вот и все. Ну ладно, хватит об этом. Марта, давай выпьем.

Но ее не успокоили его объяснения. Она не могла бы заснуть от мысли и уверенности, что он был у нее ночью семнадцатого апреля. Конечно, это был нонсенс. Его не мотив быть сразу в двух местах.

Оба они стояли, глядя на молоток, лежащий на полу. Она подняла его и положила на стол.

– Поцелуй меня, – неожиданно вырвалось у нее. Ей вдруг захотелось именно сейчас больше, чем когда-либо, быть уверенной в нем. Он обнял ее и сказал:

– Сначала бокал вина.

– Нет, – настаивала она и поцеловала его.

Да, оно было. Это различие. Невозможно было рассказать про это кому-нибудь или даже описать. Все равно, что стараться описать незрячему красоту радуги. Но в поцелуе произошел неуловимый химический процесс. Это уже не поцелуй мистера Леонарда Хилла. Он напоминал поцелуй Леонарда Хилла, но достаточно отличался, чтобы у нее включился и заработал какой-то подсознательный механизм сомнения. Что обнаружил бы анализ во влаге его губ? Нехватку каких-то бактерий? И, что касается самих губ, стали они мягче или тверже?

Что-то неуловимое.

– Хорошо, теперь вино, – сказала она и открыла бутылку. Налила полные стаканы. – Ой, ты не сходишь на кухню за салфетками?

Пока его шаги раздавались в другой комнате, она налила в его бокал стрихнин. Он вернулся с салфетками, проложил их под бокалы и поднял свой.

– За нас.

О, господи, мелькнуло у нее в голове, а что, если я ошибаюсь? Вдруг это действительно он? Может, я шизофреничка, действительно чокнутая и не подозреваю об этом?

– За нас, – подняла она другой бокал.

Он выпил вино одним глотком, как всегда.

– Господи, – поморщился, – какой ужас. Где ты его откопала?

• 1/3
• Следующая