Искусство и его жертвы - Казовский Михаил Григорьевич - Страница 2

С неба сыпался мокрый снег и немедленно таял на карнизе. Крыши Константинополя были мокрые. Слева вдалеке возвышался купол Софийского собора, некогда построенного императором Юстинианом. Турки превратили его в мечеть, возведя рядом минареты. И назвали Аль-София.

Русский государь Николай I часто говорил в интимном кругу, что конечная цель его политики на Балканах — отобрать у Турции все дунайские земли, дать свободу братьям-православным — сербам, болгарам, валахам, грекам — и установить на Софийском соборе христианский крест.

Исходя из этого и вела себя русская миссия в Константинополе, исподволь готовясь к войне, собирая нужные сведения о противнике. И война была бы уже близка, если бы не Англия и Франция: опасаясь влияния русских на Босфоре, всячески поддерживали турок. А сражаться с Англией и Францией Николай I опасался.

— В общем, хорошо, что папенька меня отзывает, — сам себе сказал Дмитрий, продолжая смотреть в окно. — При начавшейся заварушке можно не успеть вернуться на родину. Вон как персы расправились с Грибоедовым двадцать лет назад. Турки, конечно, не персы, но все-таки… Береженого Бог бережет.

Надо было умыться, побриться и идти в присутствие. Он взглянул на свое отражение в зеркале. Стройный, симпатичный мужчина с римским профилем. Этим декабрем отметит 30-летие. Самое время завести семью.

Вытащил из бювара фотографический снимок своей невесты. Хороша, очень хороша! Темные волосы под шляпкой, умный взгляд, аппетитные губки. Пальцы тонкие, музыкальные. Перстня только два, но зато каких — каждый с бриллиантами на несколько тысяч! Да и то: будущий тесть — генерал Закревский, экс-министр внутренних дел России, ныне в отставке.

Дочка, правда, единственная и поэтому наверняка страшно избалована. Ничего, он как дипломат к ней сумеет найти подходы.

А Гюзель — что ж Гюжель? У кого из мужчин в юности не бывало гюзелей? Умные люди на гюзелях не женятся, это моветон.

По дороге с юга, подъезжая к Москве, Дмитрий с умыслом завернул в Подольск, чтобы познакомиться. Жили Закревские у себя в имении Ивановское, в трех верстах от города[2]. Сани Нессельроде лихо проскочили в главные ворота с башенками по бокам и, объехав фонтан (по зиме, естественно, не бивший), плавно остановились у центрального входа. Из парадного выскочил холоп в расшитой ливрее, поклонился, поприветствовал и помог барину вылезти из-под шкуры медведя, закрывавшей во время езды по морозу ноги и грудь. Впрочем, несмотря на такие предосторожности, Дмитрий был уже немало простужен. Что неудивительно: в ноябре в Константинополе не ниже нуля, а в центральной России — минус восемнадцать по Цельсию.

На пороге встретил гостя мажордом — важный, с бакенбардами, по акценту — немец или швейцарец. В круглом холле с колоннами гардеробщик принял у приезжего шубу, шапку и рукавицы, обметал веничком снег с сапог. Бормотал какие-то ласковые слова.

Жестом мажордом пригласил подняться по лестнице. Проводил в гостиную. Все убранство дома говорило о достатке хозяев — мягкие ковры на ступеньках, шелковые обои на стенах, уникальный паркет, элегантная мебель и оригинальные люстры. И картины в дорогих рамах — разумеется, только подлинники. Настоящий дворец. У отца Нессельроде в столице в собственности имелась хотя и большая, но всего лишь квартира. А его имения под Саратовом тоже не отличались роскошью.

Появились Закревские. Генерал при параде, в темнозеленом мундире Преображенского полка, с красной отделкой, шея и грудь в орденах (в том числе кресты Святого Георгия), без усов, но с седыми бачками. Очень высокий лоб. Ясные карие глаза. Соответствовал своему 60-летнему возрасту.

Генеральша — высокая, стройная, выше мужа на полголовы, в темно-синем закрытом зимнем платье. Талия неузкая, но заметная. Пышные еще, упругие формы. По пословице: 45 — баба ягодка опять. Милое, ухоженное лицо. Белоснежная кожа. По отцу Толстая[3], выдана была за Закревского с легкой руки императора Александра I, наградив супруга фантастическим состоянием, будучи единственной наследницей своего деда — видного золотопромышленника.

Правда, ходили слухи о ее неверности мужу — мол, Арсений Андреевич обладает внушительными рожками, но на светские сплетни обращать внимание пошло, свет недобр и обычно завидует всякому счастью. А Закревский был счастлив в браке, это несомненно. Он души не чаял и в жене, и в дочке.

После рукопожатий, а также рукоцелований со взаимными комплиментами гостя усадили в мягкое кресло, сами хозяева тут же устроились на диване напротив и, как полагается, стали выведывать перспективы и планы: не заставят ли вернуться с юной женой во враждебный Константинополь накануне войны? Дмитрий с улыбкой отвечал, что отнюдь, что отец уже позаботился о его переводе в Петербург и хлопочет о месте при дворе.

— Вы как будто бы простужены, Дмитрий Карлович?

Он, сморкаясь, кивнул:

— Да, немного. Перемена климата, знаете… Организм не смог быстро приспособиться.

— Мы велим чаю вам подать с медом. На ночь выпьете малинового отвару, пропотеете — и простуду как рукой снимет.

Генерал возмутился:

— Что за детские шалости, дорогая Фенечка: "малинового отвару", "чаю с медом"! Не лекарство для добра молодца. Водка с солью и хреном — настоящее средство.

Но жена упрекнула мужа:

— Не равняйте его себе, Арсений Андреевич: вы вояка известный, Бородинское поле прошли как ни в чем не бывало. А у Дмитрия Карловича натура иная, человек статский, утонченный.

Нессельроде фыркнул:

— Вы мне сильно льстите, мадам. Но что верно, то верно: я от водки с хреном умер бы, наверное.

— Как, не пьете водки? — изумился Закревский.

— Крепче божоле и шампанского ничего не употребляю.

— Ах, какой пассаж!

— И отец, Карл Васильевич, тож не пьет.

— А его родной брат, генерал Фридрих Нессельроде, очень даже не промах, я помню: вместе с ним осушили не одну баклажку спиртного.

— Дядя — гренадер, он любого заткнет за пояс.

Дверь открылась, и вошла Лидия.

Дмитрий встал, пораженный ее небесной красотой. Фотография не смогла передать и четверти настоящего обаяния девушки.

Синие глаза. Смоляные волосы, расчесанные на прямой пробор и собранные сзади, закрывая уши. Небольшой чепец на затылке. Шея слегка открыта, платье белое, плотное, с запахом, рукава-фонарики и в красивых складках; пояс; кринолин. Кружевные митенки.

— Бонжур, мсье.

— Бонжур, мадемуазель.

Шаркнул ножкой. Целовать руку незамужним девицам запрещал этикет.

Села во второе такое же кресло, чуть поодаль.

— Вы, поди, отвыкли от русских морозов?

— Есть немного. Просквозило дорогой. Но, надеюсь, до свадьбы заживет.

Все заулыбались.

— Мы с мама вас вылечим.

— Предвкушаю с волнением.

За обедом говорили о будущей войне с Турцией, нестабильности в Европе и бунтарских настроениях во Франции. Дмитрий уверял, что тревоги преувеличены и ничто не помешает ему и Лидии съездить в свадебное путешествие на курорты Эмса и Спа. Девушка молчала, розовела щечками, улыбалась загадочно. Генерал, справившись с графинчиком, раскраснелся и хвалил государя-императора за твердость руки, непоколебимость во взглядах и за правильность внутренней и внешней политики. "Навести порядок! — Он постукивал кулаком по скатерти, вызывая тем самым легкий звон посуды. — Выжечь вольнодумство и смуту. Нацию сплотить православной верой и любовью к Отечеству. А затем, если нужно, протянуть руку помощи западным монархам. Чтобы задушить всю крамолу в зародыше".

Пили кофе в гостиной, и невеста сыграла на фортепьяно вальс № 7 Шопена. Дмитрий и родители ей похлопали, а жених сказал:

— Маша, моя кузина, дочка того самого Фридриха Нессельроде, у мсье Шопена брала уроки. Изумительно исполняет опусы его и мсье Листа.

— Ах, как интересно! — У Закревской-младшей загорелись глаза. — Вы нас познакомите?