Дело о посрамителе воронов - Евдокимов Игорь - Страница 10

– Что ты намерен делать? – спросил усевшийся на диван Дмитрий.

– Подожду еще чуток, чтобы все легли спать, и потихоньку выберусь наружу, осмотреться. Из окна можно достаточно легко спуститься.

– А я?

– А ты, друг мой недужный, сиди здесь, на случай, если хозяева решат проверить, насколько крепко нам спится. Дверь открывать рекомендую только в крайнем случае, а так – мычи «Подите прочь, придите утром». Если еще не разучился после университета.

Ждать пришлось долго, более часа. Их разместили в комнате напротив той, где располагался балкончик, поэтому главный вход не был виден, но Владимир был уверен, что возвращения Маевский еще не вернулся. Глава семьи весил немало и шаги его уж точно были бы слышны. Старый дом дышал и поскрипывал. Слышались стоны половиц, осторожная поступь слух и хозяев, обрывки разговоров и шепоты. Когда стихли и они, Корсаков решил действовать. Он прислонил трость к кровати (тем самым еще больше утвердив уверенность друга в том, что сей предмет ему нужен исключительно для солидности) и тихонько, чтобы не скрипнуло, открыл окно. Затем Владимир разулся и залез на подоконник.

– Скинешь мне вниз, – указал он Теплову.

На шершавую крышу Корсаков ступал с величайшей осторожностью – дабы не скатиться по ней в низ и не создать лишнего шума, который привлек бы внимание хозяев усадьбы. Оказавшись на краю, он прикинул расстояние до земли – попытаться спуститься, зацепившись за карниз, или прыгнуть? Не желая выдать себя предательским скрипом, решил прыгать. Дмитрий смотрел, как друг не очень ловко приземлился и перекатился. Но надо было отдать должное – получилось у него это практически бесшумно. Теплов скинул Владимиру его сапоги, тот быстро обулся и, пригнувшись, потрусил прочь от усадьбы.

Погода сегодня играла на руку Корсакову – будь ночь лунной его фигура на ровной, будто сковородка, поляне была бы видна издалека. Но к счастью небо затянуло тучами. Луна лишь изредка выглядывала из-за них, оставляя на траве узкие полоски света.

Владимир держал в уме увиденное по дороге расположение усадебных построек. Он решил описать крюк, заглянув сначала в деревню, затем на мельницу, а оттуда уже вернуться обратно в дом.

Деревня встретила его пустой улицей и закрытыми воротами крестьянских дворов. За заборами сонно брехали собаки. Корсакову бросилась в глаза надежность сооружений – каждый дом напоминал маленькую крепость с оградой почти в человеческий рост. Это представляло разительный контраст с открытым со всех сторон барским домом. Владимир подумал, что крестьяне боятся чего-то, а хозяева Маевки, напротив, чувствуют себя в полной безопасности.

Корсаков несколько раз заглядывал за заборы, но все осмотренные избы стояли темными. Свет встретил его только в здании на отшибе, со стороны мельницы. Дом был большим, имел пристрой сбоку, а ворота отличались дополнительными металлическими украшениями. Здесь явно жил кузнец. Владимир извлек из кармана утащенный за ужином кусочек мяса и перекинул его во двор, а сам зацепился за краешек забора, вглядываясь в ночную темень – не выглянет ли откуда хозяйский пёс. На его счастья, дополнительной четвероногой охраны кузнец не держал. Корсаков обошел ограду так, чтобы его не было видно из окон дома, и тихонько крякнув от натуги перевалился через забор.

Несколько мгновений он лежал, тревожно озираясь. К призракам и существам из других миров Владимир худо-бедно привык, но вот мысль о том, что сейчас из дверей выскочит озлобленный хозяин дома с топором пугала его не на шутку. Однако из дома, на его счастье, так никто и не вышел. Поэтому Корсаков приподнялся и на цыпочках подкрался к освещенному окну.

Комната была ярко освещена расставленными повсюду свечами. Внутри находились шестеро – Маевский, староста и его старик-спутник (застывшие у дверей), огромный суровый детина (видимо, кузнец), застывшая на коленях у иконы в углу женщина (мать ребенка) и сам мальчик, лежащий в постели. Тело несчастного ребенка покрывали многочисленные рваные раны. Окровавленные повязки валялись внизу, под кроватью. Маевский сидел на табурете у изголовья, напряженно вглядываясь в лицо мальчугана, но тот, казалось, не подавал признаков жизни. «Что он здесь делает?», подумал Корсаков, «Он что, врач?»

Вдруг мальчик на кровати пошевелился. Его отец взволнованно подался вперед, но Андрей Константинович властным движением руки остановил его и указал куда-то в сторону. Кузнец исчез из виду, а затем вернулся в грубой чашкой в руках, с превеликой осторожностью протягивая её помещику. Маевский извлек из ножен на поясе охотничий нож и, к удивлению Владимира, полоснул себя по ладони. Он сжал кулак и струйка алой крови стекла в протянутую чашку. Маевский убрал нож, взял сосуд здоровой рукой, поднес его ко губам раненного ребенка и влил содержимое. Мальчик закашлялся и открыл глаза. Увидев это, кузнец бухнулся на колени и перекрестился, а мать, наоборот, вскочила и бросилась к сыну.

Помещик поднялся с табурета, шепнул родителям что-то успокаивающее и отошел к старосте. Тот уважительно поклонился, но когда распрямился обратно и заговорил выражение лица у него все еще было суровое. Он задал Маевскому какой-то вопрос, но тот только отмахнулся и вышел в сени. Староста проследил за ним взглядом, тряхнул головой и двинулся следом. Перед выходом он извлек из кармана какой-то предмет и с силой впечатал его в стену над входом. Корсаков подался вперед, почти прижавшись к стеклу, силясь разглядеть непонятную вещицу. Владимиру пришлось прищуриться, но ответ на вопрос он все-таки получил – из грубого бревна торчала то ли собачья, то ли волчья челюсть, вдавленная вперед клыками.

Внезапно, Корсаков поймал на себе чей-то взгляд. Он повернулся и увидел, что на него внимательно и чуть насмешливо смотрит давешний старик, о существовании которого Владимир совсем забыл. Корсаков отшатнулся в сторону и прижался к стене избы. За углом скрипнула дверь. Раздались голоса Маевского и старосты Алексея – они о чем-то оживленно, но тихо спорили. Слов было не разобрать. Дверь скрипнула еще раз – видимо, вслед за ними вышел старик. Владимир приготовился бежать, ожидая, что тот предупредит Маевского и старосту о нежданном госте. Однако их голоса лишь удалялись, старик молчал, а затем раздался звук открывающейся и закрывающейся калитки. Не смея поверить своей удаче, Корсаков продолжал вжиматься в стену. Дверь скрипнула еще раз. Звякнул засов на воротах. Снова скрип. Видимо, хозяин выходил запереться. Наконец, поняв, что его никто не ищет, Владимир позволил себе слегка расслабиться и отлипнуть от избы. Уходить он собирался тем же путем – через часть забора, не видимую из избы. Перед уходом он еще раз заглянул в окно.

Ребенок, судя по всему, пришел в сознание. Мать, что-то шепча, накладывала на его раны новые повязки, но, кажется, они более не кровоточили. Кузнец истово крестился в углу перед иконой. Закончив молиться, он схватил со стола в углу топор и с силой вонзил его в пол перед дверью. Не желая больше искушать судьбы, Владимир двинулся прочь от избы.

Оставалась мельница. Кроме балкона в главном доме, это была самая высокая точка на огромной лесной прогалине, которую представляли угодья Маевских. Корсаков хотел убедиться, что с верхушки мельницы будет хорошо видна вся усадьба, и заодно найти способ незаметно туда пробираться и занимать наблюдательную позицию. Входа оказалось два – крылечко с дверью спереди и люк в подпол сзади, где вплотную подступал лес. Главный вход был заперт. Зато с люком Владимиру повезло – он закрывался на массивный засов, но снаружи. С превеликой осторожностью он отодвинул тяжелую деревянную планку и распахнул одну из створок.

Подпол встретил его духотой. Кругом валялись мешки с мукой, образовав настоящий брустверный лабиринт. Карманный фонарь Корсаков не зажигал, опасаясь устроить пожар или привлечь внимание к всполохам света внутри мельницы, поэтому пробираться приходилось в полной темноте, на ощупь. Наконец, он наткнулся на лестницу. На первом этаже уже падал лунный свет из окон – судя по всему, тучи расступились. Это усложняло обратную дорогу, но Владимир решил разбираться с проблемами по мере их поступления. Дорога под крышу, туда, где механизм приводил в движение огромные лопасти, заняла у него меньше времени, чем скитания по подвалу. Наверху Корсаков с удовлетворением увидел, что с фасада мельницы проделано небольшое световое окно. Как он и надеялся, вся усадьба была видна отсюда, как на ладони.