Мемуары белого медведя - Тавада Ёко - Страница 32

Если бы я поразмыслила на тему, какой смертью на самом деле умрет мой муж, я бы, вероятно, догадалась, на что будет похожа его кончина. Но, поскольку на тот момент я находилась в разгаре жизни, мне было не до раздумий. В противном случае я могла бы предсказать падение Берлинской стены и его влияние на мою жизнь. ГДР умерла, и мой муж тоже умер.

Когда я подняла голову, Панков положил на мой стол тетрадку с выцветшими листами и произнес:

— Это подарок тебе. Не надо использовать наши важные документы как писчую бумагу.

С тех пор как Советский Союз подарил нам белых медведей, Панков избегал слова «подарок». Было тем более поразительно, что этим словом он позволил мне писать. Я поблагодарила, однако продолжила использовать серую бумагу.

Ожидания девочки, грезившей о цирке, оправдались. В 1951 году по всему городу развесили афиши цирка Буша. Тогда наша жизнь была бедна красками, тогда еще не выпускали иллюстрированных журналов с цветными фотографиями. Пестрые цирковые плакаты выглядели на фоне бесцветных улиц такими яркими. Каждый раз, когда одна из афиш попадалась мне на глаза, на сцене внутри моей головы открывался занавес. Барабан и трубы давали сигнал к началу парада-алле, цилиндрический столп света воплощал обещание, и живые инопланетяне со светящейся драконьей чешуей выходили на арену. Одни могли летать без крыльев, другие разговаривали с животными. Столько волнения, аплодисментов и криков ликования не мог выдержать даже цирковой шатер. Воздух трещал треском.

До первого представления мне оставалось подождать еще три дня, потом еще два дня, потом всего один день, уже сегодня, через два часа, через час, и вот наконец занавес открывается. Клоун с носом-яблоком выходит на арену заплетающимся шагом, спотыкается и делает сальто. Цирк разработал собственные законы природы: тот, кто выглядел неловким при ходьбе, оказывался спортивным. Тот, кто смешил публику, был серьезен. Я подумала, что тоже смогу кое-что предложить цирку, например буду летать под его куполом. Длинноногая девушка в блестящем серебристом костюме взбиралась по канату все выше и выше, пока не стала казаться совсем маленькой. Мускулистый мужчина вышел на середину арены. Мой взгляд скользнул от его тесно облегающего белого костюма к черным волосам на груди. Мне сделалось странно на душе, когда начался номер с летающей трапецией. Словно загипнотизированная, я встала на ватные ноги. Мужчина за моей спиной зашипел:

— Мне ничего не видно. Сядьте!

Я кое-как сумела вернуть свой зад на сиденье.

После номера с трапецией оркестр перешел с танго на тягучую мелодию. Арену огородили металлическими решетками, точно длинной ширмой. Я увидела льва, и у меня опять началось головокружение. Я встала, подошла к арене, схватилась за решетку и прижалась к ней лицом. Львиные глаза уставились на меня. За моей спиной поднялся тревожный гул, однако это не волновало меня. Служащий цирка, который отвечал за безопасность в зрительном зале, поспешил ко мне. Но лев действовал быстрее. Он подскочил ко мне и ласково прижался холодной мордой к моему носу.

Забирая меня из полиции, мать спросила, зачем я устроила такой скандал. Мой ответ был слишком прост для понимания:

— Потому что я хочу работать в цирке.

Она широко распахнула глаза и больше не сказала мне в тот день ни слова. Я думала, мать будет сердиться долго, но на другой день она произнесла несколько слов, которые поразили меня. Она наконец поняла, что я действительно хочу работать в цирке.

Тем, что меня вскоре приняли в цирк, я обязана своей матери.

«Спасибо». — «За что же?»

Руки матери были пугающе большими. «Почему у тебя такие огромные руки?» «Потому что я Тоска».

В те времена многие люди мечтали работать в цирке. Даже самым искусным акробатам приходилось бороться за место на манеже. Моя мать придумала хитрость. Она попросила цирк Буша принять меня. Я буду ухаживать за зверями, буду наводить чистоту, и все это бесплатно. В качестве прощального подарка мать преподнесла мне такое изречение:

— Не важно, как ты туда попала. Каждый, кто оказывается там, получает шанс забраться на самый верх.

В назначенное время я пришла в цирк на собеседование. Мысленно я уже приступила к работе. Сквозь чад сигары, который отделял шефа от будущей подчиненной, я рассказала, что в детстве работала помощницей в одном цирке. Стремясь приукрасить свое цирковое прошлое, я добавила, что во время работы на телеграфе обучалась велосипедной акробатике. На вопрос директора о возрасте я честно ответила:

— Мне двадцать четыре.

Он вышел из фургона-конторы, велев мне:

— Жди здесь!

Вскоре появился человек, который и без грима на лице выглядел как клоун. Он показал мне конюшню и зернохранилище. Это был Ян.

— Если хочешь ночевать у нас, тебе придется спать в детском фургоне и следить за детьми. Согласна?

Еще бы я не была согласна. В так называемом детском фургоне всюду валялись одеяла и одежда. По словам Яна, тут жило семеро детей.

Я вставала в шесть утра, делала уборку у животных, делала уборку у людей, чистила, терла и мыла. Стирала одежду, напоминала каждому из ребят о его заданиях, исполняла поручения, укладывала детей спать, и день заканчивался. Ночами кто-нибудь из них обязательно просыпался и плакал.

Как и в любом другом месте, в цирке тоже рождаются и растут дети. Своих сыновей и дочерей циркачи любили, но ни у кого из них не было возможности проводить со своими отпрысками много времени. В тот период трое из семи ходили в школу, а в течение длительных турне им приходилось учиться самостоятельно.

После школы ребята шли на тренировки и репетиции, затем делали уроки. Я помогала им с домашними заданиями. Одним тяжело давался счет, другие учили баллады Шиллера и хотели, чтобы я слушала, как они читают их наизусть. Однажды я в шутку сказала детям:

— Вы так усердно занимаетесь, хотя никто из взрослых вас не заставляет. Вам правда нравится учиться?

— Конечно! Мы хотим показать детям из рабочих семей, что мы лучше.

Ребята пользовались учебниками, которые были составлены специально для детей странствующих артистов. В этой несколько странной системе обучения не играло роли то, в каком порядке ты проходишь предметы. Они не были отделены друг от друга. В каждой тетради можно было делать задания по чтению, письму, математике, географии или истории. В одной из книг я нашла послесловие издателя, который жил в Дрездене и исследовал феномен цирка. По его мнению, в будущем все профессии приобретут чрезвычайно мобильный характер бродячего цирка. Только тогда и можно будет определить истинную ценность этой книги.

Дети цирковых артистов не могли таскать с собой слишком много толстых книг. Не было у них и времени учить несколько предметов параллельно. Для них существовал всего один предмет, который просто назывался «учеба». Им казалось диким отделять учебу от работы. В цирке не было никаких спортивных занятий, при этом, едва ребенок уверенно вставал на ноги, он начинал осваивать акробатику. Музыку тоже не преподавали, однако каждый, кто работал в цирке, умел играть хотя бы на одном музыкальном инструменте. Почти все нужные навыки, которыми я владею сегодня, я получила в те времена, тренируясь вместе с ребятами. Тем не менее дети оставались детьми. Если я поливала их холодной водой, они ликовали как медвежата. Я стирала их одежду в старом жестяном корыте и вешала ее на веревку, натянутую между двумя деревьями. Если дул сильный ветер, белье отчаянно трепыхалось на ней. Некоторые вещи улетали с порывами ветра и уже не возвращались.

Однажды я как раз собиралась вешать белье, когда мимо моечной площадки случайно проходил директор.

— Ты мудрая. Сегодняшняя молодежь хочет сразу быть звездами. А мне вот нужен человек, который ухаживает за животными, выполняет поручения и заботится о детях. Ты держишь в поле зрения весь цирк. Ты разобралась, где нам не хватает рук. Великолепно. Тебе впору было бы управлять цирком.

Директор от души расхохотался. Он хвалил меня, однако на самом деле просто радовался, что в его распоряжении есть бесплатная рабочая сила, которая сама нашла его. Понимая это, я продолжала беззаветно служить цирку.