Красный вервольф 3 (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 27

— Саша, ты уже проснулся? — раздался ее веселый голос с кухни.

— Почти, — отозвался я, потягиваясь.

— Поехали в Пушкин сегодня, — кудрявая голова девушки заглянула в спальню. — Там открыли выставку золотого и серебряного столового серебра!

— Пока звучит не очень завлекательно, — хмыкнул я. — Что в посуде может быть интересного?

— Ну, Саааашка! — укоризненно протянула она. — Мы же вчера с тобой эту историю обсуждали!

— Историю? — я зевнул и сел на кровати. Спустил босые ноги на прикроватный коврик. Тоже Дарина приволокла. Навела уют везде. Почему я на ней не женился?

— Вот тебе здравствуйте! — девушка появилась в дверях целиком. В фартучке поверх крохотной шелковой пижамки размером чуть больше крыльев бабочки. Мысли мои как-то сразу двинулись в известном направлении, на всякие там истории с грузовиками в голове места не осталось. Я протянул к ней руки, но девушка ловко увернулась и достала из кармана фартука смартфон. Потыкала в кнопки. — Ну вот же! «На строительной площадке жилого дома был обнаружен крупнейший клад… — прочитала она. — Под завалом разрушенного производственного корпуса обнаружили немецкий грузовик времен Великой Отечественной войны, груженный ящиками с драгоценной кухонной утварью из самых различных коллекций. Наши историки пришли к выводу, что „Бюссинг“ перевозил награбленное в Екатерининском дворце…» Неужели не помнишь? Ай-ай!

— Награбленное, говоришь… — пробормотал я, утаскивая ее в кровать.

— Сашка, яичница же подгорит! — Дарина отбивалась, но неубедительно. — Так мы поедем сегодня в Пушкин?

— Мы обсудим этот вопрос на самом высшем уровне… — сказал я и впился губами в ее губы…

Я встрепенулся и открыл глаза. Поезд мерно стучал колесами, вагон был едва-едва подсвечен тусклыми лампами в матовых плафонах. Граф посапывал на своем кресле, накрывшись одеялом.

Сон?

Такой странный, больше похожий на очень яркое воспоминание из прошлого. В смысле, будущего. Дарину я хорошо помнил. Мы с ней прожили года два с половиной вместе. Где-то с две тысячи десятого года. Расстались, потому что она, как и многие другие, просто не выдержала моих командировок. Отличная девчонка, до сих пор тепло о ней вспоминаю. И осуждать не могу. Губы сами собой растянулись в улыбке.

И не только потому что Даринку вспомнил.

Грузовик, мать его! С золотыми ложками-вилками! Это же тот самый «Бюссинг», который мы с Яшкой загнали в непонятный ангар, который сразу после завалило!

Медаль тебе, дядя Саша. Воображаемую. Как неизвестному герою второй мировой. Темпоральная разведка, восстанавливающая справедливость.

Хех. Стопки шнапса не хватает. Сейчас бы замахнуть на радостях.

Несмотря на то, что я проснулся, память услужливо начала мне подсовывать всякие подробности про тот день. Это был июнь две тысячи одиннадцатого. Мы поехали в Пушкин, купили билеты на выставку этой самой драгоценной утвари. Потом, пока гуляли по парку, попали под дождь, промокли насквозь, прятались под мостиком. Целовались.

Я даже эти ложки-вилки помню. Разложенные на бархатных скатертях. Устроители решили не просто разложить их в витринах, а вроде как столы накрыть. Даринка была в восторге, да и мне понравилось. Даже фоток несколько сделал на телефон…

Как в кино, бл*ха! В том самом, где Шварценеггер спасал Марс в компании с воинственной брюнеткой, а женой его была Шерон Стоун.

Я точно знаю, что ничего подобного не было, но помню события до последней мелочи. Как с тем кожаным чехлом в камине разрушенного особняка. Я вмешался в ход истории, а там, в другом времени другой я проживаю события, которые случились, благодаря моим действиям здесь.

Ух! Прямо мозг кипит от таких мудреных хитросплетений! Сейчас и впрямь не помешала бы рюмка шнапса…

Я проснулся, когда состав остановился. За окном был хмурый рассвет и вокзал Пскова. С перрона слышалась немецкая и русская речь, там готовились разгружать прибывший состав, а кое-кто из местных жителей уже смекнул, что вокзал — отличное место, чтобы «делать бизнес» и уже устроили тут неофициальные торговые ряды. Вот ведь рисковые жулики! Пообвыклись, как я посмотрю. Немецкая комендатура строго запрещала торговлю в во всех местах, кроме рыночной площади и набережной Великой. Но как только они перестали расстреливать за нарушение, по всему городу тут же возникли стихийные базарчики из пары-тройки ящиков. Вот и здесь тоже. Раннее утро, до начала официального торгового времени еще пара часов, а эти уже здесь. Топчутся, на ящиках снедь всякую выложили. Один вообще охренел — повесил на грудь картонку, на которой крупными буквами было написано: «SAMOGON — RUSSISH SHNAPS»

Пассажиры в нашем вагоне уже потянулись к выходу. Я тоже вскочил и повернулся к графу, ожидая распоряжений.

— Ступайте домой, герр Алекс, — милостиво кивнул граф. — Мы отлично поработали, так что сегодня у вас выходной.

Я благодарно кивнул. А про себя подумал: «Очень вовремя, герр граф. Мне как раз надо выяснить, где этот чертов склад, и устроить, чтобы ящики с янтарной комнатой его благополучно покинули…»

И послушно направился к дому. Город еще не проснулся, улицы пустынные. Никого, кроме редких эстонских патрулей. Которые, к счастью, ко мне не докапывались. Я свернул на Детскую, прошел дворами, ежась под мерзким мелким дождичком. Гимнастерка, которую я честно по приказу графа прошлой ночью постирал и зашил, моментально промокла, так что последний квартал я преодолел бегом. Вбежал на зеленое крыльцо, рванул дверь и ввалился в уютное тепло дома Марфы. Судя по всему, там решили в первый раз за сезон затопить печь, так что в доме было реально тепло. А с кухни тянуло чем-то вкусным.

— Доброе утро, Саша, — не поворачиваясь, сказал лисья морда. — Как сложилась поездка?

Он стоял над кастрюлькой и помешивал овсянку. Часовщик сидел на табурете за столом и с аппетитом поглощал бутерброды с колбасой, запивая их чаем из кружки. Митька топтался посреди кухни. Судя по всему, до того, как я заглянул, он что-то рассказывал, размахивая руками.

— Доброе утро, Степан, — сказал я. — Лазарь Иванович, Митька… Приятного аппетита. А поездка моя вроде неплохо. Хотя это как посмотреть. Дворец екатерининский жалко. Разрушен сильно. В Царском селе на фонарях местные жители развешены.

— Это прямо как у нас несколько месяцев назад, — хмыкнул Митька. — Евреев и коммунистов ловят?

— Ага, — кивнул я.

— Обычное дело! — Митька пожал плечами и схватил с тарелки перед часовщиком бутерброд. Откусил и с набитым ртом продолжил. — Евреи где-то шибко умные, а где-то дураки дураками. Могли бы и эвакуироваться куда-нибудь на Урал. Нешто не хватило мозгов, чтобы понять, что дома не отсидишься?

— А здесь что нового произошло? — спросил я, усаживаясь на свободный стул.

— Да вот дело к тебе есть, Саша, — дипломатично и нейтральным тоном проговорил лисья морда. Выключил примус и повернулся лицом. — Мы прошлые ночные пропуска уже, так сказать, освоили. Но немецкая комендатура не то про это пронюхала, не то правила у них такие — раз в несколько месяцев форму менять… В общем, документ поменялся. И нам бы заполучить на руки хоть один пропуск нового образца, а? А то мы на той неделе дельце одно наметили, а тут такой пердимонокль…

— Да о чем разговор, Степан! — сказал я. — Сделаю. Сегодня меня граф на выходной отпустил, но если надо срочно, то могу в комендатуру после обеда пойти, скажу, что работать хочется, сил нет…

— Спасибо, Саша, — улыбнулся лисья морда. — Но сегодня не трудись, не горит… А что до оплаты…

— Думаю, мы сочтемся, — я подмигнул Степану и посмотрел на часовщика. — У меня к вам, наверное, тоже дело есть, но я про него потом скажу, пока знаю слишком мало.

— Отчего не помочь хорошему человеку, — проговорил часовщик.

В этот момент в коридоре раздались шаркающие шаги. «А я милую узнаю по походке…» — мысленно пропел я. Марфа проснулась.