Не выпускайте чудовищ из шкафа (СИ) - Демина Карина - Страница 30

- И денег бы не дал?

- Не на глупости.

- Что за глупости?

Недолгое раздумье. И все же Бекшеева сочли годным, чтобы сказать:

- Видел его. В лавке. Хомутовой.

- Поясни.

- Держит. Тут. Не из первых, но лавка чистая. На Малой Рыбацкой. Мыло хорошее. Гребни. Шпильки. Для волос всякие такие… разные. Штучки. Женские.

- И что он там делал?

А главное, что в этой лавке самому Сапожнику понадобилось?

- Есть у меня… - он слегка поморщился. – Знакомая… просто знакомая.

- Я не спрашиваю.

- Спрашиваешь. Женщина… отец не одобрит, - он подобрался весь, явно готовый защищаться.

- Я не обязан отчитываться твоему отцу. О твоих знакомых. И… может, ты зря? К нему так?

Волосы Сапожник стрижет коротко. А шрамы останавливаются на шее. И поворачивается к дому, который виден темной громадиной. Он слишком велик для одного человека. А Сапожник молчит. Перекатывается с пятки на носок и обратно. Это мерное движение завораживает.

- Мальчишка с Хомутовой говорил. И каталоги лежали. Выбрал он что-то.

Подарок?

Явно для женщины. Для очень особенной женщины, на которую не жаль потратить три рубля.

- Он рубль оставил ей.

Четыре, получается.

- А где он взять деньги мог? – если уж разговор пошел. И Сапожник останавливается. Выдыхает. Кажется, говорить о других ему много проще.

…та его подруга, она наверняка из мещан.

Не лезь.

- Не знаю, - Сапожник покачал головой.

- А предположить? Теоретически. Вот… ты парень, который влюбился.

Смешок.

- И хочешь сделать даме подарок. Но не простой, не ракушку с берега, а что-то серьезное…

- Она не из своих.

- То есть?

- Девушка эта. Своим бы как раз ракушку. Или вот мыла… мыло стоит двадцать копеек. Тридцать, если совсем хорошее. С Большой земли.

Надо же, какая осведомленность.

- Ленты и вовсе десять, а если брать из тех, что в остатках, то и того дешевле. Гребни… самый нарядный – полтора рубля. С перламутром. Такие рыбаки берут, когда о намерениях заявить желают. Тут, - уточнил Сапожников. – И те, которые из местных, были бы рады.

- А он заказывал что-то из каталога?

- Дорогое.

- Может, просто сильно влюбился?

В пятнадцать-то лет иначе не бывает.

- Может. Но… не просто. Все влюбляются. Но обычно хватает того, что в лавке. А ему особый подарок. Кому?

Надо бы выяснить.

Или нет?

- Предположения?

Пожатие плечами. Стало быть нет. Интересно, почему Зима… хотя, она не знала, что парень был в этой вот лавке.

- Хорошо. А деньги? Допустим, он влюбился. И в девушку, за которой ухаживать не так просто. Верно?

Кивок.

- Но на подарок нужны были деньги. Отец бы ему не дал.

- Не на гребни.

- Именно. Тогда откуда он их взял? Вот ты, куда бы пошел?

Сапожник опять задумался.

- Не в рыбаки, - произнес он. - Это время. И от Яжинского бы не скрыть. Или сам бы понял, или донесли бы, что пацаненок в чужой артели. Тут свои. Разносчиком? Тоже нет. Тоже время. А у него и дома работы хватало.

- Значит, он нашел такую, которая не требовала много времени?

И приносила относительно неплохой доход, что уже навевает нехорошие мысли.

- Дерьмо, - с выражением произнес Сапожник. – Вот… придурок.

Мертвый.

Мертвый наивный мальчишка, с которым случилась большая любовь. С Бекшеевым вот не случилось. Не успел, наверное. Не считать же любовью Настасью Ольскую, с которой он в переписке состоял, а потом как-то вот…

А о жене и говорить не след.

Жена, она не для любви. Статус. Положение. И просто принято так. Нет, и вправду дерьмо.

- Контрабанда? – предположил Бекшеев.

- Лодка у него была, но… что отсюда возить кроме рыбы-то? – Сапожник поднял рубашку. – И сюда нечего.

- Зелья…

- Какие? Опиум тут в аптеке есть. Доктор выпишет, если надо. Да и… особо никто не балуется. Стимуляторы? Их попробуй достань. И денег стоят немалых. Кому их тут потребять?

Вот и Бекшееву тоже было бы интересно.

- А если наоборот?

- Нет, тут ни мак, ни прочие серьезные травы не растут. Климат не тот. Золото? Что с ним на Дальнем делать-то? Как и с камнями. А табак, вино и прочие штуки паромом проще. Лодка много не возьмет, да и… нет, Яжинский заметил бы, что лодку брали. Другое что-то.

Но что?

Проклятье. Как же не хватает информации. Просто катастрофически не хватает.

- Я порасспрашиваю, где Мишку видели, - Сапожник накинул пиджак. – Может, что и получится.

- Спасибо.

- Не за что. Ты… вроде нормальным кажешься.

Почти признание.

- И матушке поклон.

- Зайди, - попросил Бекшеев. – Она будет рада.

- Думаешь? – в голосе теперь звучало сомнение. – Я… не самым благодарным пациентом был. Да и сейчас характер не лучше. Тому, кто уже умер, тяжело возвращаться к жизни.

- Но иногда приходится.

- Ты это… Сомов порой орет, но в целом мужик неплохой. Будет давить, то и выпусти.

Куртку Сапожник поднял и тряхнул.

- Ты ведь не пьешь, - четко осознал Бекшеев.

- Я? А… нет. Это Барин у нас любитель. Но меру знает. А мне нельзя, - Сапожник постучал по виску. – Блок стоит… и не надо его трогать. А то мало ли.

Он переминался с ноги на ногу, уже явно тяготясь, что разговором, что обществом Бекшеева. И голова то и дело поворачивалась к дому.

Кто там ждет?

И ждет ли?

- Выпусти, - повторил Сапожник с нажимом. – Если мальчишка понял, то уберется с острова.

- А если нет?

Улыбка была широкой и радостной.

- Ну и сам виноват тогда… наши за ним присмотрят.

Это совсем не успокаивало.

- Я пойду?

И не дожидаясь ответа, Сапожник развернулся и как-то быстро заковылял к дому. Сейчас стала вдруг отчетливо заметна его хромота.

А ведь… могла ли она стать помехой? Или же… Бекшеев вот сумел как-то и вниз сойти, и подняться по скалистому берегу. Непросто. Больно. Но смог. А вот Сапожник?

В участок Бекшеев вернулся и спустился в подвалы, которые переоборудовали под камеры. Правда, судя по тому, что в одной камере стояли бочки, а в другой высилась стопка серых матрацев, с преступностью на Дальнем дела обстояли не ахти. Перед третьей камерой на стульчике устроился Барин.

- Доброго вечера, - вежливо сказал он и даже подняться соизволил.

- Караулите?

- Скорее приглядываю. Очень уж… беспокойный молодой человек, - голос у Барского был низким, обволакивающим. – И неуклюжий. Суетится. Падает. Бьется. Себе вредит. Как бы не вышло чего.

И столь искренняя забота в нем звучала, что Бекшеев даже почти поверил.

- Сволочь! – а вот княжич не спал. Он забился в дальний угол камеры, прижав к груди оловянную тарелку, будто желая за нею спрятаться. – Это все он! Думаете, вам с рук сойдет… да мой отец… он вас всех…

- Вдруг да самоубиться вздумает? – теперь в этом вот бархатистом голосе звучала надежда.

- Не дождетесь…

И княжич добавил пару слов покрепче.

- Уйти? - Барский умел чувствовать момент.

- Тут… поужинать где будет?

Чуялось, домой в ближайшее время попасть не получится.

- Можно в корчму позвонить. Наши там столуются. И кормят неплохо, и недорого выходит. Заказ сделать?

- Будьте любезны.

- Сюда? Или…

- Сомов вернется?

- Всенепременно.

- Тогда сюда.

- Позвонить?

- Сомову? Да, скажите, что я тут буду… ждать.

И вправду стоило переговорить, потому как эта суета, напрочь несвоевременная, изрядно выводила. Барский ушел. А вот княжич, поднявшись, как-то осторожно, бочком, приблизился к решетке.

Мда, в прошлый раз он выглядел куда целее.

- Где это вы так упали? – поинтересовался Бекшеев, опускаясь на освободившийся стул.

Теплый еще.

- Упал? Я не падал! Меня избили!

- Да что вы такое говорите, - Бекшеев покачал головой. – И как же так получилось?

- А то вы не знаете.

- Я знаю, что вы незаконно проникли в дом. И угрожали женщине. Слабой. Беспомощной. Ко всему герою войны… вы знали?