Множественные сны Эльфины Рейн (СИ) - Вальц Карина - Страница 52

Дрожащими руками девушка приняла воду и выпила все до дна.

Эль поймала взгляд Фауста и невинно улыбнулась. Она давно поняла, что разговоры работают редко, особенно в их случае. Бланка мертва больше года, люди не помнят важных подробностей, в их головах все смешалось и смазалось. Но память человека – причудливая штука, может выдавать вещи, которые, казалось бы, стерлись безвозвратно. На самом деле это обрывки воспоминаний, надежно сохраненных, но уже недоступных так просто. Такие обрывки вырываются на свет под воздействием адреналина или вовсе случайным образом. А еще их можно достать через Сомнус. Как Эль сделала с Шарлем.

Так же она сделает и с Витой Стролл.

Только придется подождать, не получится вломиться к Вите ближайшей ночью. Визит в подсознание де Крюссоля был визитом рядового мыслителя, Эль была с хозяином сна, не использовала способности материалиста, а значит, ничего не извлекла. Она была наблюдателем. Так же она посещала Гая, как желанный наблюдатель. А с Витой так не выйдет, ведь визит станет нежелательным. И с обязательным извлечением личности в голову Эль, как это работало всегда.

Нельзя соваться к Вите, пока она заражена Уго Лероем.

Ни к чему плодить конфликты.

Попрощавшись с Витой, они вышли на улицу. Точнее, пыхтя и грязно ругаясь, Эль скатилась с лестницы под насмешливым взглядом Фауста. Он же терпеливо спускался рядом, готовый ловить злобную, но такую упертую Эль.

– В Вите теперь паразит сознания? – спросил парень уже на улице.

– Точно.

– Сколько придется ждать?

– Некоторое время.

– Что ж, это мы можем. И я не понял, почему ты накинулась на Виту. Я – понятное дело, меня унизить логично, но она-то тебе что сделала за те несколько минут, что сидела напротив?

Эль хотела послать Фауста подальше, но сдержалась:

– Слишком красивая, да еще увлечена делом, – буркнула девушка. – А мне, ко всему прочему, досталась мелочная неуверенность в себе, при которой чужие достоинства хочется облить грязью, лишь бы почувствовать себя лучше.

Фауст рассмеялся:

– Мило. А мне показалось, что ты ревновала и пыталась укусить соперницу. Если так, то зря – она не в моем вкусе.

– У тебя есть вкус?

– Как и у всех. Но ты в него тоже не вписалась, так что, полагаю, исключения всегда случаются. Скажу больше – на исключениях мы всегда и ловимся, – он посмотрел на Эль с такой улыбкой, что ей захотелось исчезнуть в сугробе, лишь бы Фауст не увидел ее алых щек.

Завывал ветер, падал снег, Эль металась между злобностью, сарказмом и немыслимым смущением, костыль все время проваливался в свежий снег, добавляя неудобств, но момент казался до невозможности прекрасным. Не хотелось, чтобы он заканчивался.

Но все хорошее заканчивается так или иначе, особенно в жизни Эль.

Извлеченное подсознание Уго Лероя оказалось цепким и упертым, оно никак не хотело покидать Эль. Время ожидания растягивалось, Эль успела избавиться от гипса, теперь ей полагалось бинтовать ногу, а также воздерживаться от изнурительных походов, горнолыжных забав и других опасных для ноги мероприятий.

Фауст заходил к ней ежедневно, хотя Эль его не приглашала. Потому что точно знала: каждый визит будет клоунадой имени противного Уго Лероя. Кому понравится выслушивать чужой сарказм и уничижительные шуточки, летящие как из пулемета? Эль и сама-то от себя устала… но Фаустино все нравилось. Он легко подстроился под новую Эль, парировал ее комментарии или посмеивался над ними, и выглядел так искренне, как будто удовольствие получал.

– Больной ты ублюдок, – ласково звала его Эль.

Но этого такой ерундой не возьмешь.

Как правило, боевой настрой Эль затихал через час-другой и можно было обсудить что-то важное. Тогда Фауст расспрашивал Эль о ее возможностях, прошлых делах и забавных случаях. И интересовался он по-настоящему, у него глаза горели, когда Эль рассказывала о себе.

Еще Фауст обожал говорить всякие смущающие вещи и делал это так естественно и непринужденно, словно ничего особенного не происходило. До Эль только потом дошло, что Фаустино так и считает. В том смысле, что для него выразить мысли прямо – не проблема. И это казалось до ужаса странным для привыкшей к вечному сокрытию Эль.

Но еще Эль начала сомневаться в том, что между ними происходит.

Да, Фауст не раз заявлял, что она ему нравится, но что это значило для Эль? И нравилась ему она сама или ее «дефект» привлекал более остального? Конечно, они неотделимы, это часть Эль, ее суть, но… почему тогда Фауст навещал ее ежедневно, но ни разу, ни разу не попытался хотя бы взять за руку? Поцеловать… в конце концов, у них все уже было, ни к чему устраивать ритуалы с ухаживаниями! Хотя ухаживаниями его визиты не выглядели тоже, он просто приносил еду, они болтали о всяком… порой Эль казалось, что он приглядывает за немощной бабушкой, у которой за душой множество развеселых историй о ярком прошлом.

О Бланке они говорили тоже, как и о том, что творилось внутри Фаустино.

Они долго строили теории о произошедшем, но так и не приблизились к чему-то стоящему. Надеялись на визит в подсознание Виты Стролл. Потому что новые ответы, как и ранее, тянули за собой новые вопросы, еще более сложные. Да, Фауст причастен к убийству, он вычистил социальные сети Бланки, внедрил идею Уго Лерою, подчистил подсознание Милены Драгович, соседки Бланки. И наверняка это не все, что он сделал. Эль боялась, что внутри Виты обнаружится зияющая дыра вместо нужного воспоминания. Или еще хуже – остатки внедренной идеи. И личность второго орудия убийства будет раскрыта, но убийца так и останется в тени.

Фауст проделал большую работу под руководством внедренной идеи.

Смог ли он пробраться в разум к Вите? Из-за затянувшегося противостояния мыслителей и материалистов последние научились ограждать себя от любого воздействия. Их подсознание обороняется отнюдь не классическим образом, оно не бунтует, а без малого способно выкинуть нежелательного гостя в кратер вулкана. По-настоящему. Материально и смертельно.

– Ты ведь построил точку перехода в Комиссию, – как правило, Эль выдвигала этот аргумент как объясняющий многие странности.

Но Фауст не соглашался:

– На это у меня ушли месяцы и все получилось, потому что мой отец – не только глава мыслителей, но еще и… да, мой отец, не ожидающий подвоха от сына. Без этой переменной на взлом ушли бы годы. Поэтому сомневаюсь, что какой-то материалист подчинился мне просто так. Разве что… – он посмотрел на Эль и осекся.

– Разве что материалист тебе попался не совсем полноценный? – мрачно усмехнулась она. – Вынуждена разочаровать: в вопросах обороны я полноценна. Более того, я всегда готова к вторжению, так что твой визит закончился бы прозаично.

Фауст спорил редко и в ответ лишь пожал плечами.

Все запуталось так, что он допускал любой вариант развития событий. Он этого даже не скрывал, ведь дополнительным аргументом ему служила мысль о Пауке. Фауст считал Паука виновным в смерти Бланки, часто думал об этом и через Эль собирался поймать таинственного материалиста. С этого началось их знакомство. И мысль о Пауке так и осталась в голове Фаустино, просто трансформировалось в новое подозрение. По мнению Эль – необоснованное.

Соглашались они в одном: сила, с которой они столкнулись, страшна и запутана. Она для Комиссии, а не для студентов Глетчерхорна. Она даже не для повидавшей многое Эль.

Как и раньше, Эль навещала Гая, обсуждала с ним планы и события. Как и раньше, Гай считал, что соваться в дело об убийстве глупо. Особенно, когда услышал о Пауке как остаточной идее из головы Фаустино. Гай всегда отвечал за разум и осторожность, у него не было высших целей и мыслей о справедливости. Для него удобнее было затаиться или вообще покинуть Глетчерхорн. Но это план максимум, минимум – забыть о Фаустино де Веласко.

– Мы не можем знать, что у него в голове сейчас, – процедил Гай. – Он убил одну свою подружку, кто знает, что он сделает с тобой? Ты не думала, что на этот счет у него тоже может быть некая идея? Чужая инструкция?