Стрелок (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич - Страница 42

Над головой нависает край скалы, и дневной свет меркнет. Они оказываются в пещерном комплексе. Здесь гораздо больше вооружённых людей, многие из которых усердно тренируются, отрабатывая боевые техники. Под всполохи энергии и треск ударов, фигуры пытаются достать друг друга и повалить наземь.

Наконец, они доходят до центральной зоны, где возвышается крупное, металлическое сооружение — явное сердце лагеря. Сопровождающие подают ему сигнал подождать, и один из них ступает внутрь, чтобы сообщить о прибытии «гостя».

Старик стоит на месте, а внутри него, как и всегда, кипит жгучая горечь. Ему приходится напомнить себе, зачем он пришёл и что на кону.

Спустя ещё десять минут он попадает в самое сердце фактории, и первое, что бросается ему в глаза, это молодое лицо местного вожака, отмеченное самоуверенностью и нетерпением.

Азиат, как и все окружающие, но моложе многих из них. Не больше двадцати пяти, короткий ёжик чёрных волос, сжатые в нитку губы, крепкий доспех и аура опасности.

Хозяин поднимается со своего места во главе длинного деревянного стола с надменным видом. Его взгляд, пронзительный и вызывающий, устремлён на чужака.

Сидящие за столом люди, возможно, советники также обмениваются взглядами, уже тревожными. Старик подмечает это и сразу делает вывод, что местный лидер отличается вспыльчивым характером.

Глава фактории протягивает ладонь для рукопожатия, но в этом жесте нет дружелюбия, а хватка крепкая до дискомфорта

— Я слышал, ты пришёл с интересующими меня новостями, — отрывисто замечает азиат, и в его тоне явно слышится нетерпение. — Говори быстрее. У меня мало времени на пустую болтовню.

Никто не предлагает старику присесть, и он остаётся стоять.

В комнате царит напряжение. Очевидно, что эта беседа потребует от него тонкости и дипломатии, несмотря на высокомерную манеру поведения вожака.

— У нас есть общий враг, — начинает говорить пришлый. — Имя ему Егерь.

— Враг подразумевает достойного соперника, а у меня нет соперников, — фыркает азиат, — только оставленные в пыли слабаки и те, кто скоро присоединятся к ним.

Понятно, он полный идиот.

— И всё же минувшие события говорят об обратном, — твёрдо продолжает старик. — Кто не слышал о том, как Егерь унизил тебя? Об этом болтают в мировом чате, об этом судачат в форпостах.

Деревянный стол под ладонью юнца начинает трещать.

— Насколько бесчестно обошёлся с тобой этот ублюдок, — реагируя на поведение лидера, добавляет мужчина. — Такое нельзя прощать. Такое оскорбление смывают только кровью.

— Что тебе вообще известно о чести, старый пердун⁈ — рявкает азиат. — Лаовай не узнает честь, если даже та щёлкнет его по носу. Каким боком ты причастен к Егерю? Один из его бойцов, решивший продать босса за горсть арканы⁈

Ему хочется ответить сгоряча и послать того, кто насмехается над его болью. Этому тупому юнцу невдомёк, что мнимые обиды ничто перед реальной утратой.

«Слово, удержанное тобою, — раб твой; слово, вырвавшееся у тебя, — господин твой». Старик любил читать всю свою жизнь, и эта фраза, встреченная в одной из книг, твёрдо врезалась ему в память. Поэтому он медленно выдыхает и говорит:

— Егерь убил моего сына. За это он должен страдать и умереть. Мне наплевать на аркану. Мне наплевать на всё. Егерь должен умереть, — под конец его голос лязгает сталью, разрушая образ просителя, и азиат удивлённо приподнимает бровь.

— Хм, хорошо, лаовай, — вставая из-за стола, кивает тот. — Давай поговорим начистоту. Что именно ты предлагаешь? Как достать этого ублюдка?

Ощущая нотку удовлетворения, гость отвечает:

— Если хочешь убить полководца, убей сначала его коня.

Глава 27

Попросив Девору отслеживать любые упоминания яйцеголовых тварей в мировом чате, засыпаю и встаю через пять часов по будильнику. Контрастный душ, лёгкий завтрак и через полчаса я уже разминаюсь на тренировочной площадке.

Рассвет наступает в декабре поздно, поэтому вокруг стоит промозглый сумрак, что не особо мешает мне благодаря усовершенствованному зрению. Так даже лучше, меньше случайных прохожих. Смогу попрактиковаться в одиночестве и без лишних глаз.

На улице зябко. Свирепая метель завывает так, что в старых домах дребезжат стёкла. Площадка передо мной завалена снегом. Он же норовит ужалить в лицо и оцарапать щёки.

Я замираю посреди открытого пространства и закрываю глаза. Вчера внутри меня образовался новый источник силы. Нужно только нащупать его и проявить. По мере того как я всё глубже погружаюсь в себя, что-то внутри отзывается, и моя связь с ветром крепнет.

Сначала это похоже на обжигающе-ледяное прикосновение. Лицо отзывается болью, будто его ошпарили. С каждым мгновением ощущения сглаживаются, смягчаются. Промораживающий шквал трансформируется в нежную ласку, шёпот на коже. Я чувствую, как тонкие потоки ветра, прохладные и успокаивающие касаются кончиков моих пальцев. Дружески дёргают за них, словно стремясь увлечь за собой и затянуть в неведомую игру.

Миг, и сама сущность бушующей вьюги становится продолжением моего естества.

Сосредоточившись, я начинаю формировать воздух вокруг себя, ощущая сопротивление и податливость невидимой среды. Это как лепить из вещества, которое чутко реагирует на мои мысли и эмоции. Меня охватывает восторг, когда мне удаётся обуздать силу ветра и с точностью направить её желаемым образом.

Буран, свирепствующий на тренировочной площадке, мгновенно стихает. Контраст между диким завыванием ещё секунду назад и наступившей глубочайшей тишиной столь разителен, что на миг кажется, я оглох.

А потом это проходит, и остаётся лишь гармоничное единение с природной средой, с невидимыми силами, которые меня окружают. Это захватывающее чувство, как будто я открыл тайный язык стихий, и с каждым порывом и дуновением ветра я все больше настраиваюсь на симфонию небес.

Открыв глаза, вдыхаю полной грудью и оглядываю пространство перед собой. Это чистый холст для моих новых способностей, и я могу нарисовать на нём всё, что угодно. Сосредоточившись, протягиваю раскрытые ладони к высоким сугробам и воздух вокруг меня с радостью откликается.

Лёгкий порыв ветра уносит с собой сверкающие снежинки. Его мощь нарастает, и белый ковёр целиком поднимается ввысь, открывая бетонную площадку, доселе скрытую непроницаемой пеленой.

Стремясь овладеть Аэрокинезом, я экспериментирую с его боевым применением. Быстрым, сосредоточенным движением я вызываю ураган и перенаправляю поднятый с земли снег. Шквалом ледяных частиц он обрушивается на мишени, расположенные у дальнего конца площадки. Снег бьёт точно в цель, рассыпаясь на град мелких, жалящих осколков.

После такого обхождения тренировочные манекены представляют из себя весьма жалкое зрелище. Перекошенные, пробитые в десятке мест фигуры умоляют отнести их на свалку.

Повторив эту атаку несколько раз, переключаюсь. Манипулируя воздухом вокруг себя, создаю защитный барьер в виде колонны — настоящий вихрь из снега и ветра. Он воет наперекор иллюзорным атакам врагов, стойко отражая их прочь. Раскручиваю преграду столь сильно, что, уверен, она смогла бы отклонить большинство кинетических боеприпасов. С плазмой посложнее.

Однако, пожалуй, самое впечатляющее из боевых применений Аэрокинеза — это созданное мной разрушительное торнадо. Оно возникает из пустоты в мгновение ока, подчиняясь моему желанию. Закручивающийся бурный вихрь превращается в грозное оружие, которое затягивает в себя тренировочные мишени. Словно листья в бурю, они со скрежетом отправляются в полёт и, кувыркаясь, носятся внутри извивающегося смерча. Их буквально перемалывает, разрывая на части.

В ответ на производимый мной шум в окружающих домах начинают зажигаться окна. Поэтому я останавливаю себя в последний момент от идеи попытаться воспроизвести электрический шторм Вальторы. Каким-то же образом она шарашила молниями. Возможно, благодаря иным её способностям, а, возможно, и нет.