Ротмистр Гордеев 2 (СИ) - Дашко Дмитрий - Страница 2

Парень садится на подогнутые ноги, обнажает сухощавый мускулистый торс, оборачивает лезвие сабли носовым платком, так, чтобы выступала часть лезвия сантиметров в тридцать — сорок. Губы шевелятся — предсмертное танку.

— Падает роса,

Исчезает поутру.

Не таков ли я?

Что ни говори, а жизнь —

Это сон, всего лишь сон.

На лбу Токея проступает крупная испарина. Он делает несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить ощутимую дрожь в руках. С противным хрустом всаживает лезвие в свой живот, фонтаном брызгает кровь, походу, он сразу зацепил какой-то крупный сосуд. Лейтенанту ведёт разрез продольно, а затем резко разворачивает лезвие вниз… И заваливается ниц на собственные выпавшие сизые кишки.

Вержбицкий извергает из себя содержимое желудка, братья Лукашины еле сдерживаются, чтобы не последовать за ним. Я сам захожусь в лихорадочном кашле, лишь бы не стошнить. Сипло приказываю уходить.

В лагерь возвращаемся молча. Обсуждать произошедшее не тянет. Это в кино смерть часто стараются показать красиво, романтично и даже героически. В реальности… В реальности это грязь, кровь и отвращение. И чтобы отвлечься от них мыслями надо подумать, как увеличить количество этой грязи и крови, нанеся врагу максимально возможный ущерб.

Подтягиваю свой «штаб»: Маннергейм, Вержбицкий, Бубнова, Лукашиных и Будённого с Жалдыриным. Предлагаю сделать так, чтобы полк до фронта не дошёл, а в лучшем случае отправился на переформирование.

Вержбицкий смотрит на меня, как на умалишенного, да и во взгляде Маннергейма интерес мешается со скепсисом.

— Полсотни человек против целого полка? — озвучивает Вержбицкий свои сомнения.

— Они не ждут нападения. У нас четыре пулемёта. Жаль, мало взрывчатки. На полк не хватит, да и рискуем остаться вовсе без неё.

Достаю карту и с карандашом в руках излагаю свой план.

— Хорошая идея, — скепсиса ни в голосе, ни во взгляде тролля-барона больше не чувствуется.

— Доверимся вашему опыту, Николай Михалыч, — несколько кисло соглашается Вержбицкий с моей идеей операции.

— Тогда немедленно выступаем, времени почти нет.

Лежим в засаде, ждём. Просёлочная дорога тянется меж двух холмов примерно с километра два, вдоль дороги по обеим склонам холма мы и замаскировались по две стрелковые пятёрки с каждой стороны дороги, два стога сена на входе на участок между холмам и два стога сена на выходе. В стогах спрятаны наша ударная сила — пулемётные тачанки. Вся надежда на них, на гранаты и на внезапность.

— Интересный у вас английский, Николай Михайлович, — шепчет устроившийся рядом со мной Вержбицкий. — Где изучали?

Оп-па… а пан Вержбицкий продолжает меня по-тихому пробивать?.. Это «жу-жу» неспроста. Рановато я понадеялся, что недоразумения между нами улажены.

— Это американский английский, господин штабс-капитан. Он, знаете ли, довольно значительно отличается от британского английского.

Вержбицкий хмыкает.

— Сосед наш по имению двадцать лет прожил в Северной Америке. Много интересного рассказывал: индейцы, прерии, золотая лихорадка… У него и учился английскому, — я стараюсь свалить с темы.

Взгляд Вержбицкого полон недоверия. Сейчас ещё скажет, что-то кто-то перечитал Фенимора Купера или Майн Рида.

На моё счастье, дважды кричит сойка, причём с того направления, откуда мы ждём японцев. Сигнал — готовность номер один.

Приникаю к прицелу укороченной драгунской винтовки (сейчас она предпочтительнее револьвера — и бьёт точнее и дальность стрельбы поболее).

Вержбицкий следует моему примеру и направляет на дорогу свой наган.

На дороге появляется выстроенный в походную колонну японский полк. Совсем оборзели самураи, идут как на параде: тёмно-синие мундиры, белые гетры, фуражки с высокой тульей и жёлтым околышком. Старшие офицеры конным порядком, младшие и рядовой состав — в пешем строю. Где-то сзади плетётся, пылит обоз.

Полк основательно втягивается в распадок между холмами. Голова колонны приближается к выходу из распадка. До двух стогов по обочинам дороги метров пятьдесят.

Кошусь на Вержбицкого — по измазанной маскировочной смесью щеке поляка ползёт крупная капля пота. У меня тоже — кожей чувствую. Выцеливаю конного офицера во главе колонны.

Трижды кричу сойкой — сигнал к началу атаки и жму на спусковой крючок. Винтовка сильно толкается в плечо. Грохот моего выстрела спускает лавину. Трещат винтовочные выстрелы со склонов холма, а главное, тарахтят пулемётные очереди из стогов.

Эффект неожиданности он и есть эффект неожиданности. Валятся растерявшиеся японцы под нашими пулями, мечутся — а куда бежать — спереди пулемётный огонь, и сзади. А с флангов палят русские трёхлинейки.

Паники добавляют гранаты, которые летят со склонов холма в середину колонны. Некоторые, считанные единицы успевают сорвать с плеч свои винтовки и пытаются открыть ответный огонь. Но их слишком мало, да и таких мы с бойцами выбиваем в первую очередь.

О сопротивлении больше никто не думает. Кто убит, кто стонет раненый, кто стоит на коленях с поднятыми руками. 17-й полк перестаёт существовать.

Наших пленных «языков» заставляем собрать валяющееся вдоль дороги оружие — в обозе нашлись запасы керосина. Несколько минут и груды «арисак» превратилась в весёлые костры. Оставляем «языков» с деморализованными остатками 17-го полка. Забираем из обоза то, что может пригодиться в дальнейшем рейде: взрывчатку, тот же керосин жаль, что его немного, ящики с патронами летят в те же костры из винтовок. Чем больше солдат врага и армейского имущество сейчас будет выведено из строя, тем лучше для нас. Спешно покидаем место побоища.

— Отличный бой, штабс-ротмистр, — Вержбицкий и Маннергейм пристраиваются рядом.

— И ни одной жертвы с нашей стороны, — ухмыляется Маннергейм. — Таким Макаром недолго японцев обратно в море сбросить.

— Это господа большая удача, — остужаю их энтузиазм, — в следующий раз может и не повезти. И только беспечность японцев, в данном случае, что двигались они без боевого охранения, и позволила нам достичь такого успеха. Но противник не дурак, и урок из этой истории извлечёт.

— И что? — возмущается Вержбицкий, — двинемся обратно?

— Нет, продолжим пакостить противнику. Но первое время, по маленькой. А дальше бой покажет. Всё, пора сворачивать с дороги, пока сами не нарвались на неприятности.

Отдаю приказ, и отряд сворачивает вверх вглубь лесистых горных отрогов. Тачанки проявили себя в бою прекрасно, без них успеха с разгромом 17-го пехотного полка было бы просто не достичь. Да и не стал бы я затеваться без этих четырёх пулемётов.

Но теперь конные повозки — проблема. Человек легко пройдёт по лесному бездорожью, и даже вьючного коня проведёт в поводу. А вот провезти тачанку — это не просто. Скорость передвижения сильно падает. Преимущество превращается в обузу. Но, делать нечего. К вечеру объявляю привал. Кручу карту и так, и этак…

Ну, нет тут в горах дорог. Вьючные тропы есть. А дорог, чтобы нормально пройти четырём тачанкам, нет.

А вот это интересно. Между горными отрогами с востока на запад протянулась долина, по которой можно спокойно добраться до самого восточного побережья Ляодунского полуострова. А ещё именно здесь кратчайший путь, по которому идёт снабжение японской армии.

Чёрт возьми, всё же в благостное время я попал: по ночам здесь не воюют. А это значит, что дороги, скорее всего, свободны по ночам, все передвижения конных разъездов и пеших патрулей, тыловых обозников и полевых частей происходят при свете солнца.

Днём отдыхаем. Обихаживаем оружие — чистка, смазка, перезарядка. Проводим ревизию наших припасов, как боевых: патроны, взрывчатка, самодельные гранаты… так и обычных: запасы питьевой воды, фуража, продовольствия.

Хорошо, что лошади частично на подножном корму. Лето. Да и ручьи и родники частые в горной местности позволяют нам иметь приличный запас питьевой воды, как для себя, любимых, так и для лошадей, родимых.