Последний дар времени - Фармер Филип Хосе - Страница 30

• Предыдущая
• 30/37
• Следующая

За ним шел Гламуг, неся на длинном деревянном шесте череп пещерного медведя. Лицо и тело шамана были разрисованы, он пел заклинания.

Следом двигались вожди обоих племен и их свита, далее — воташимги, за ними — шлюанги, тотемом которых был дикий кот. Люди обоих племен в силу своих способностей каждый пели песни: воташимги — песнь Медведя-отца, шлюанги — Великой матери Дикой кошки.

— Лафайе, мы здесь! — завопил по-французски Грибердсон.

Настроение у него в тот день было необычайно приподнятым. За девять месяцев путешественники прошли свыше трех тысяч шестисот миль, совершая долгие марши, где-то задерживаясь, где-то останавливаясь лишь для того, чтобы восстановить потерянные силы. Грибердсон хотел сделать привал в долине реки Везер. Перед тем как они пойдут через всю Францию на север, по перешейку в Англию, а дальше вдоль русла Темзы.

Но когда две недели отдыха подошли к концу и он изложил свой план старейшинам обоих племен, те отказались идти дальше. Они проделали уже достаточно большой путь и хотели остаться здесь на лето, охотиться, собирать ягоды и коренья, дубить кожи, ловить рыбу, чинить шатры и шить новые. Одним словом люди устали кочевать.

Вожди и шаманы, отказывая Грибердсону, выглядели так словно отказывали Великому Духу. Они боялись разгневать его. Но «Великий Дух» не стал ни уговаривать, ни угрожать им.

Улыбаясь, англичанин ответил, что понимает, как устали люди обоих племен и как мало у них осталось времени для подготовки к зиме. Он поблагодарил всех за смелость и стойкость, проявленные во время совместного пути вдоль Великой Воды. Да, это правда, что он показал им много новых земель и народов и что это увеличивало их опыт и знания. Оба племени, соединившись, стали гораздо сильнее и это также входило в число его заслуг.

Но у него и его коллег еще есть работа и, пока лето в разгаре, они должны идти дальше.

Может быть они еще вернутся и хотелось бы надеяться, что по возвращении застанут оба племени живущими в дружбе, как и теперь. Все проблемы должен решать объединенный Совет старейшин. Людям следует общаться друг с другом, пользуясь новым единым для обоих племен языком. Вернувшись, он, Грибердсон, спросит каждого, как тот вел себя с близкими и соседями.

Если кто-то из туземцев пожелает сопровождать Грибердсона в пути, ему это будет позволено, экспедиции понадобятся носильщики образцов, которые еще предстоит собрать. Многие подростки вызвались добровольцами, но их отцы были категорически против. Отсутствие детей, как сказали они, отразится на благополучии семей.

С этим доводом трудно было не согласиться. При столь примитивной экономике каждая пара рук была на счету. Подростки были заметно огорчены. Им куда больше было по душе странствовать по чужим землям, чем днем и ночью трудиться, как под надзором родного отца, так и всего племени.

— Хорошо, — сказал Грибердсон, — я пойду один. Я попытаюсь провести фотосъемку за границей ледников в Англии. Надеюсь управиться за четыре недели.

— Вы будете бежать всю дорогу? — спросил фон Биллман.

— Пожалуй, что так, — ответил Грибердсон. — С собой я возьму лишь ружье с боеприпасами, фотоаппарат и видеокамеру. Идти буду, пока светло, а есть два раза в день.

— Отсюда до южного края ледника в Англии шестьсот миль, — сказал фон Биллман. — И в самой Англии вам придется пройти миль триста. Для того, чтобы вернуться через месяц, вам придется делать тридцать миль в день.

— Вы правы, — сказал Грибердсон, — вероятно я пропутешествую несколько дольше, чем рассчитывал сначала.

— Непроходимых лесов вам по пути не встретится, — сказала Речел, — но все равно…

В ночь перед выходом все четверо сидели у огня. Почти все туземцы, объевшись на проводах Грибердсона мясом, ягодами и зеленью, уже спали. А те немногие, что еще бодрствовали, лезли обниматься, плакали, заверяя, что будут тосковать без него, и выражали надежду, что в пути его не тронут ни дикие звери, ни злой дух.

Их слезы выглядели достаточно искренними, но от Грибердсона не укрылось, что многие явно вздыхают с облегчением. После его ухода дикари рассчитывали вернуться к более естественному, по крайней мере, менее напряженному образу жизни. Нельзя, оказывается, имея под рукой божество, рассчитывать на отдых и покой.

— Я говорила уже, что возражаю против вашего ухода в одиночку, заявила Речел, — и повторяю это еще раз. Во-первых, вы благотворно влияете на нас. Во-вторых, если вы уйдете, мы, возможно, не сумеем сохранить мир между племенами. И что будет, если кто-то из нас заболеет? Вы врач. Вы не должны нас бросать. И, наконец, если с вами что-нибудь случится, согласитесь, что это вполне возможно, мы не сможем установить, где вы. Ведь вы не берете с собой даже рацию — это будет означать провал экспедиции!

— Как глава экспедиции, я принял решение, — сказал Грибердсон. — Я считаю, что съемка Англии будет значительным добавлением к нашему материалу, а поэтому поход будет оправдан.

Он улыбнулся.

— Кроме того, я мечтаю посмотреть, как выглядит сейчас старая добрая Англия. Конечно, островком ее, видимо, не назовешь. Это лишь часть огромного массива суши, который простирается до самой Исландии. Но любопытно узнать, на что похожа ныне Темза, как выглядит местность, где возникнет Лондон и будут находиться мои наследные поместья в Девоншире и Йоркшире.

На рассвете Грибердсон вышел из хижины.

Он был одет в костюм из оленьего меха и обут в башмаки из оленьей кожи. За спиной был ранец с боеприпасами, приборами и медикаментами, несколько контейнеров с обезвоженным протеином и концентрированным фруктовым соком, а также палатка и два бинокля. Одним словом, все самое необходимое. Даже бритвенным принадлежностям не нашлось места в его багаже. Грибердсон сознательно пошел против своей натуры, решив отпустить в походе бороду. Ламинак уже ждала. Она вцепилась в него и стояла, всхлипывая, а он целовал и успокаивал ее. Речел смотрела на происходящее с кислой миной. Она пыталась преодолеть неестественное чувство ревности, но ей это плохо удавалось — присутствие девочки вызывало у нее раздражение.

Похоже, Грибердсона лишь забавляла привязанность Ламинак, но та, видимо, верила, что он только и ждет, когда она станет постарше. Грибердсон и правда думал о ней часто. Девочка обладала высоким интеллектом, была чувствительна и простодушна, и уже сейчас многое говорило о том, что в будущем она станет красавицей. Ламинак верила, что когда путешественникам настанет пора возвращаться, а к тому времени ей будет пятнадцать, Грибердсон возьмет ее с собой. Разговоров Грибердсона о том, что этому никогда не бывать, она не слышала, она просто не хотела их слышать.

Драммонд Силверстейн, прощаясь с Грибердсоном, залился слезами. Он очень привязался к англичанину, отчасти, видимо, потому, что тот лечил его. Грибердсон сочетал успокаивающие средства и гипноз, но успеха почти не добился.

— Если бы я знал, что мое отсутствие ему повредит, я бы, возможно, остался, — сказал Грибердсон. — Но терапия не приносит пользы зимой. Мне хотелось бы, чтобы вы внимательно следили за его состоянием.

Через десять минут после непродолжительного расставания он скрылся из виду.

Джон Грибердсон бежал в том темпе, в каком, по его словам, рассчитывал бежать целыми днями.

Время шло. Лето было жарким, но коротким, и работы хватало всем — и ученым, и туземцам. Речел научила Драммонда помогать ей во всем, что касалось ботаники, зоологии и генетики, но не в силах была подавить свою неприязнь к нему, хотя и пыталась сочувствовать. Драммонду, как умственно отсталому, и впрямь можно было дать двенадцать лет. Он быстро учился, но делал ошибки, что каждый раз вызывало грубость с ее стороны. Но больше всего Речел приводило в бешенство то, что Силверстейн довольно часто называл ее мамой. Более того, это приводило ее в бешенство.

Фон Биллман проявлял признаки разочарования. Все чаще он заговаривал о том, что в Чехословакию им проникнуть, скорее всего, не удастся.

• Предыдущая
• 30/37
• Следующая