Следующей зимой (СИ) - Рона Кейт - Страница 12

Стало тошно от своей бесхребетности. Ладно, не могу веселиться со всеми, повеселюсь одна. Я села за первый попавшийся игровой автомат и запустила новую игру.

Алкоголь подействовал как надо — настроение поднялось, координация упала. Играла я из рук вон плохо. То и дело возле меня кто-то притормаживал и смотрел на мои безуспешные попытки уворачиваться от пиксельных монстров и перепрыгивать лавовые ямы. У меня спрашивали имя и тут же забывали, смеялись вместе со мной, комментировали и подсказывали. Кажется, мне всё же тут нравится.

— Аникина, — на игровой автомат облокачивается моя рыжеволосая мечта.

Боже, что я несу?

— Звягинцев, — отзеркаливаю его тон.

Кажется, экран озаряет надпись Game over, но я смотрю только на парня. Я слишком пьяна, чтобы держать себя в руках. Хочется запустить руку в его длинные волосы. Опускаю глаза. Он как обычно весь в черном, рукава рубашки закатаны до локтей, скольжу взглядом по предплечью с узором татуировки, по запястью с массивным браслетом из кожи, по кисти, сжимающей стакан. У него длинные тонкие пальцы, как у музыканта, на двух из них кольца: одно металлическое с каким-то кельтским узором, другое, кажется, из черной керамики.

— Где Мари?

— Я бы тоже хотела это знать…

— Может, поищешь?

Думаю, он беспокоится за нее, но слова срываются раньше, чем успела подумать.

— Я ей не мамочка.

На самом деле здесь примешана толика (или даже добрая щепотка) моей злости на Машу — притащить меня сюда и бросить! И ведь знала, что так будет.

— А я думал, подруга… — он отлепляется от автомата и уходит, оставляя меня с чувством вины.

И я иду искать Машу. Или хотя бы Злату. А лучше их обеих.

Черт! Похоже, Звягинцев точно знал, где Фомичева.

А Фомичева сейчас висит на том самом Саше, который нас встретил. Вернее, они вроде бы танцуют. Но слишком уж близко. Я оглядываюсь вокруг — Терновский восседает на диване в обнимку с какой-то блондинкой и на Машу вообще не обращает внимания. А вот Маша наоборот. Кажется, весь этот спектакль для него.

Я не знаю, что делать. Не бежать же отлеплять ее от парня.

У меня нет ни одного цензурного слова. Вот серьезно, уж лучше быть одной и ни в кого не влюбляться. Чем вот это вот всё!

Дождавшись смены песни, я беру подругу за руку и увожу оттуда в какой-то уголок, где нет людей. Она всё время ненатурально смеется и говорит, что «видала в гробу этого мудака». Потом тащу ее вниз. А вскоре она снова оказывается там, откуда я ее утащила.

Следующие несколько часов я оказываюсь в каком-то заколдованном круге: вызволяю подругу из чьих-то цепких объятий, увожу подальше, потом снова иду за ней. Хочу просто уже отсюда уехать! В конце концов можно оставить ее на попечение Звягинцеву. У меня тоже есть предел прочности. Еще чуть-чуть, и я пойду выцарапывать Терновскому глаза. Или отрывать яйца. Или заталкивать кий в задницу. Вариантов много.

Я устала.

Проверяю, сколько будет стоить такси и замираю в ужасе. Мне не хватит денег. Весь мир против меня.

Плюю на гордость, прошу взаймы у Фомичевой. Она таращится на меня, обзывает предательницей и снова убегает в эпицентр драмы, где Юра обжимается с другой.

Ладно, Фомичева, подключаю тяжелую артиллерию! Обхожу, кажется, весь дом и нахожу Звягинцева на кухне. Он в компании, я встаю на линию его взгляда и губами четко произношу «Помоги». Он вздыхает, но бросает своих друзей и подходит ко мне.

— Я не знаю уже, что с ней делать, — кажется, я хнычу. Но я так устала, что мне всё равно.

— Где она?

Я беру его за руку — это всё еще не выветрившийся алкоголь — и веду за собой.

Звягинцев бросает злой взгляд на своего двоюродного брата, затем подходит к Маше, закидывает ее на плечо и уходит в холл. Я следую за ним.

— Пошли домой, — мягко говорит он, поставив ее на пол. И Маша соглашается. Я завидую, мои уговоры на нее не подействовали.

Сейчас они уедут. А сама не знаю, что делать. Мне надо домой, но у меня не хватит денег. Можно позвонить маме, чтобы вынесла мне нехватающую сумму, но уже очень поздно и это совсем крайний вариант. Остается Злата, но я ее так и не нашла, возможно, ее тут уже и нет.

Мой голос звучит жалобнее, чем я хотела.

— Можно, я поеду с вами?

— А мы и не поедем никуда, — он ухмыляется, наслаждаясь моей растерянностью. Хочу сказать, что он такой же говнюк, как Терновский, но он продолжает. — Дойдем до моего дома. Здесь же, в поселке, — уточняет он.

Я собираю всю свою смелость и наглость и выпаливаю:

— Я с вами!

Он лишь качнул головой в сторону выхода. Полагаю, это разрешение. Одеваюсь сама и одеваю Машу, которая уже почти спит. Улица встречает нас снегом и опустившейся еще ниже температурой. Снег прикрывает наледь на дорожках. Расстояние в три дома, разделявшее коттедж Терновского и Звягинцева, мы преодолели чрезвычайно медленно, Маша норовила то и дело упасть. А упала в итоге я. Ну здорово. Что еще сегодня должно произойти? Уже ничему не удивлюсь. Ночь бьет все рекорды по неприятностям.

Пока Звягинцев отпирал калитку, потом двери, Маша оккупировала его плечо и пыталась дремать. Внутри было холодно. Я поежилась, даже не хотелось раздеваться.

— Скоро прогреется, — сообщил он. Мы прошли на кухню. Маша всё же проснулась и попросила чай. Я спросила, где туалет, и ушла, оставив Звягинцева суетиться на кухне.

Понемногу становилось теплее, я немного погрела руки под горячей водой, потом поправила слегка размазавшийся макияж. Набрала Злату, она долго не отвечала, но всё же взяла трубку. Она действительно уже уехала со Шварцем. Я вкратце рассказала наши приключения. Злата только вздыхала и говорила, что завтра своими руками придушит сначала Терновского, потом Фомичеву.

Свет на кухне приглушен, я замедляю шаг. Маша сидит на высоком стуле, облокотившись на кухонный остров и прикрыв ладонями глаза. На соседнем стуле сидит Звягинцев, приобняв подругу одной рукой за талию.

— Я не знаю, почему он такой говнюк, Маш…

Она судорожно вздыхает.

— Хочешь, я поговорю с ним?

— И что ты скажешь? — с надрывом произносит она.

— Не знаю, — серьезно отвечает тот, — чтобы не был таким мудаком…

Раздается смех вперемешку со всхлипом. В конце концов Машка не выдерживает и просто ревет. Ей так больно, что мне тоже становится больно. И слезы сами катятся из глаз. Нужно уйти, но не могу.

— Чем я хуже? — не своим голосом спрашивает подруга.

— Да ты всем лучше! — в голосе парня столько тепла и убежденности, что я готова и сама начать рыдать в голос. Я уже не смотрю, что там происходит, сижу на полу и реву.

Эти слезы о Маше. И о себе.

Постепенно Маша стихает. А я поздно осознаю, что они вышли из кухни и видят меня. Я вскакиваю, размазывая слезы (и остатки туши) по лицу.

— Отведу ее в гостевую, — сообщает мне Звягинцев. — Посидишь с ней?

Я киваю. Маша не смотрит на меня и покорно идет. Когда мы оказываемся в комнате на втором этаже, она тихо ложится на кровать и смотрит в потолок.

Звягинцев достает плед из шкафа и укрывает ее. Затем уходит. Я ложусь на кровать, Маша сворачивается клубочком, а я глажу ее по волосам и спине.

Вскоре понимаю, что подруга спит. Осторожно выбираюсь, в коридоре нахожу ванную и смываю разводы туши и засохшие слезы.

Спускаюсь вниз. Звягинцев пьет кофе на кухне.

— Можно мне тоже?

Тот без слов достает турку и варит мне напиток.

— Как она?

— Спит, — я отпиваю глоток, усаживаясь напротив. Думаю, что напроситься было плохой идеей. Пью свой кофе медленно, чтобы успеть обдумать свои дальнейшие действия. Поднимаю взгляд, может, смогу разгадать настроение парня и понять, что мне делать дальше. Он смотрит в окно, за которым только кромешная тьма и падающий снег.

Так не хочется уезжать, хотя мне немного не по себе здесь — я незваный гость, в конце концов. Решаю, что пока он сам не скажет, что мне пора, буду сидеть и молчать.

Звягинцев встает, моет свою кружку и уходит. Я кусаю губы. Я так понимаю, ему всё равно, что я тут. Куда он ушел? Спать? Ладно, залпом допиваю уже еле теплый напиток и хочу подняться наверх, чтоб тоже лечь. Но вижу синеватое мерцание из комнаты дальше по коридору. Иду туда. Он сидит на диване, спиной ко входу, и тыкает что-то на пульте. Я обхожу диван и сажусь с другого края. Поражаюсь собственной смелости.