Неизвестный Бондарчук. Планета гения - Палатникова Ольга Александровна - Страница 24

…Мне запомнилось одно лето в середине пятидесятых. Я тогда оказался в Ялте (кажется, снимался в «Чрезвычайном происшествии»). Гуляю как-то вечером по знаменитой, исторической, уникально красивой Ялтинской набережной, замечаю невдалеке Серёжу Бондарчука рядом с незнакомой молодой женщиной. Он увидел меня, и… обрадовался так, будто через много лет случайно повстречал близкого родственника:

– Слава! Иди сюда! Иди сюда!

Я подошёл. Он представил меня своей спутнице, а мне сказал так:

– Познакомься, это Ира Скобцева, мы вместе снимаемся в «Отелло», она моя Дездемона.

Выглядел он смущённым, немножко потерянным, и я понял: он так отчаянно меня позвал, потому что увидел во мне спасение. Сейчас он готов говорить со мной на любую тему, потому что тушуется один на один с красивой женщиной, в которую явно влюблён; и вот взволнован, наверное, не может найти нужных слов для беседы с ней. Я тоже почувствовал неловкость: вроде бы, надо бы поддержать Серёжу, побыть с ними, но ведь третий в такой ситуации всегда лишний. Сказали мы с ним по паре фраз, и я быстренько откланялся…

С тех пор Ирина и Сергей были нерасторжимы, но на людях никогда не показывали свою привязанность друг к другу, любовь свою. В работе, в поездках на разные фестивали держались всегда ровно, уважительно, как подобает режиссёру и актрисе. Не склонны они были к демонстрации своих личных отношений – той преданности, задушевности, нежности, что пронесли через всю жизнь.

Но вернёмся к началу шестидесятых годов. Я узнал, что Бондарчук приступает к созданию фильма «Война и мир», и поразился размаху его энергии, поразился его творческой смелости, ведь это безумно сложная и невероятно ответственная работа – перенести на экран роман, любимый поколениями. Моё поколение и я лично – не исключение. «Войну и мир» я читал не один раз, и больше всех героев романа мне нравился Андрей Болконский. Но о притяжении именно к этому образу я никому не говорил. Однажды мы с Сергеем случайно встретились на «Мосфильме», как водится, спросили друг у друга, как жизнь, как дела? Но потом я всё-таки не удержался:

– Сергей, а каким ты видишь Андрея Болконского?

Мне казалось, что фразу я придумал туманную – чтобы не навязывать свою кандидатуру, не просить эту роль, не ставить его и себя в неловкое положение. Но Сергей – настоящий психолог – сразу всё просёк и сказал мягко:

– Ну что ты… Андрей Болконский – совсем другой.

Пожали мы друг другу руки и разошлись. Я понял, что мечта сыграть Болконского так и останется мечтой. В это время режиссёр Самсон Самсонов пригласил меня на роль матроса Алексея в фильме «Оптимистическая трагедия», и я уехал на съёмки. Снимаюсь на натуре, в Севастополе, а душа-то болит, и я стараюсь у любого, кто приедет к нам с «Мосфильма», разузнать: как там, на «Войне и мире»? Теплилась маленькая надежда, что, может, и мне удастся поучаствовать в этой картине; пусть не Андрея, может, другую, хоть поменьше роль сыграю, потому что очень и очень любил роман Льва Николаевича Толстого. А ещё я очень верил в Бондарчука, знал: он не допустит никакой вольности по отношению к роману, не допустит фальши. И вот на Чёрное море до меня долетает весть, что на роль Андрея Болконского приглашён Иннокентий Смоктуновский. С ним мы много играли в нашем Театре киноактера, даже дружили. В то время его артистическая звезда только взошла, он сыграл Илью Куликова в «Девяти днях одного года»; конечно, многие кинорёжиссеры, и среди них Сергей Фёдорович, прекрасно понимали, какой это одарённый артист. Но Иннокентий уехал в Ленинград играть Гамлета. Роль Болконского осталась вакантной… И тогда в группу «Оптимистической трагедии» пришла на моё имя телеграмма, в которой мне предлагалось приехать в Москву и принять участие в пробах на роль Андрея Болконского. Вот и вспомнил Сергей обо мне.

На кинопробе я сразу понял, как бережно относится Бондарчук к тексту Толстого. Сергей тоже был влюблён в роман, в его автора. Для моей пробы он выбрал очень трудную, поистине философскую сцену, когда два друга, Андрей и Пьер, плывут на пароме из Богучарова в Лысые Горы, рассуждают о Добре и Зле, и мысли их не совпадают. Андрей, мучительно переживающий позор Аустерлица, смерть жены, излагает Пьеру «свой новый взгляд на вещи»: «Я знаю в жизни только два несчастья: угрызения совести и болезнь. И счастье есть только отсутствие этих двух зол. Жить для себя, избегая только этих двух зол, – вот вся моя мудрость теперь». Пьер, тоже ещё не нашедший душевного равновесия после дуэли с Долоховым и разрыва с Элен, возражает: «А любовь к ближнему? А самопожертвование? …Несправедливо то, что есть зло для другого человека». Пьера на моей пробе Бондарчук сыграл сам. Стояли мы с ним в гриме и костюмах друг против друга, и я, глядя ему в глаза, играя свои монологи, стремился ещё выразить, что князь Андрей очень любит этого человека, прислушивается к его мнению, ценит его.

Исполнителей центральных ролей в «Войне и мире» утверждали в Министерстве культуры, ждать вердикта я не мог – Алексея надо было доигрывать, умчался в Одессу, туда переместилась съёмочная группа «Оптимистической»… Вскоре пришла телеграмма: «Поздравляем утверждением».

И тут-то я здорово сдрейфил. Одно дело – парить в мечтах о роли, другое – когда тебе говорят: «Мечтал? Хотел? Вот, пожалуйста, работай». Честно скажу, в душе возник какой-то предательский боязливый холодок: смогу ли я воплотить на экране этот сложнейший образ? Ведь он, может быть, даже сложнее, чем образ Безухова. О характере, о личности Пьера говорят его поступки, их много в романе. У Андрея же поступков мало, описание его внутреннего мира довольно скупо и разбросано по всему роману небольшими авторскими описаниями, каких-то ярких деталей в поведении Андрея, из которых можно было бы почерпнуть что-то особенное в его характере, чтобы слепить этот характер, почти нет. Ведь что пишет Толстой об Андрее на первых страницах романа: «…князь Андрей… имел две репутации. Одна, меньшая часть признавала князя Андрея чем-то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; с этими людьми князь Андрей был прост и приятен; другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком, но и с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись». И как мне, павлопосадскому парню из рабочей семьи, выросшему среди рабочей молодежи, сыграть такого князя? Человека из высшего дворянского общества? Сложно всё это. Нужно было что-то в себе ломать, работать над собой, готовить себя к такой роли. Я знал, что Сергей уже прочёл множество исторической литературы, он уже, можно сказать, жил в том времени, проникся мыслями и чувствами толстовских героев. И я отправился в библиотеку имени Ленина. Выписали мне пропуск, отнеслись очень приветливо, все имеющиеся в хранилище издания начала ХIХ века подобрали. (Всё-таки наши библиотекари – поразительное сословие, настоящие подвижники культуры.) Читал я эти интереснейшие материалы и старался понять, чем жила «золотая молодежь» того времени, о чём они думали, чем интересовались, что на них влияло. Сидел дни напролёт в Ленинке и пытался обрести в себе пусть пока малые черты характера моего героя.

Вячеслав Тихонов в роли Андрея Болконского

Алёна и Федя Бондарчуки родились на «Войне и мире»

Мы с Сергеем Фёдоровичем, размышляя о складе личности Андрея, основывались на романе. Но думали, каким Андрей предстанет применительно уже ко мне, с моей внешностью, с моей человеческой органикой. Однажды он мне сказал:

– Господи! Какие у тебя рабочие руки! Не руки, а прямо лопаты. А у Толстого написано: «Маленькие белые ручки».