Реальность сердца (СИ) - Оуэн Анна Нэнси - Страница 96

Чего регент захочет от парламентера? Чем согласится наградить? Отпустит ли он Ханну в Къелу? Когда дочка уедет хотя бы в Эллону, Кларисса согласится на все, что он потребует — лишь бы знать, что муж и девочка в безопасности; что бы ни случилось в Собране, в замке Грив они всегда будут в безопасности. Решено. Завтра — последний разговор, начистоту, если это возможно.

Грио Вальян вздохнул, глядя на наточенный топор. Славная вещь эллонской работы: добрая сталь и топорище как раз по руке. Грио еще три дня назад утащил его из подвальной комнаты с инструментами, когда относил туда лопату после работы. Никто не обратил внимания, а если бы и обратил, то едва ли сказал худое слово. Взял работник топор — и взял, а коли точит, так и пусть себе точит, значит, усердие проявляет. То, что задумал Грио, ему самому очень нравилось. За незаслуженную щедрость он хотел отплатить господину добром, и не только усердной работой, но и чем-то большим. Боги услышали его желание, послав ему мелкого выродка, задумавшего какую-то пакость в господском доме. Мелкий человечек, переодетый купцом, очень старался напугать Грио, а тот сделал вид, что испугался. На все согласился, деньги взял. Сто золотых новой монетой по десятку сеоринов не помешают, а вот двоим непрошеным гостям Грио подготовил приятную неожиданность. Калитку-то он, конечно, откроет, а вот дальше…

Грио гадал, кто из присутствующих в доме не угодил мелкому чернявому уродцу с мышиным личиком. Сегодня молодой господин вернулся вместе с герцогом Алларэ, — новым герцогом, поправился Грио, хотя для него что новый, что старый мало чем отличались. Это с трех шагов, может, разница и видна, а вот с десяти — ближе работник к ним не подходил, — все едино. Высокие, статные да красивые, как в церкви на фресках. Может быть, на него нацелился купчик, а может, на самого молодого господина. Да какая разница, размышлял Грио, последний раз проходясь мягким кусочком замши по топору. Все равно, в общем. Если кого не добьет, так господин капитан Кадоль разберутся. Скоро полночь, пора выходить. Бывший вышибала скинул светлую льняную рубаху, которую только вчера получил от прачки — жалко будет, если кровью заляпается; натянул свою старую, в которой еще у мэтра Лене в заведении телеги с припасами разгружал. Поверх нее выданную ему при поступлении на службу куртку, она темная, видно не будет — хорошо. Сам Грио видел в темноте лучше любой кошки, чуял лучше собаки. Сотворившие не поскупились, награждая его ночным зрением — в жизни ему еще не попадался ни один человек, хоть из простых, хоть из благородных, кто в кромешной темноте мог бы различить, что делается на том конце улицы, а у работника получалось запросто. Он и ворону в ночном небе мог разглядеть. Стоя у калитки, парень усердно прислушивался, а чтобы не заснуть в тишине, глазел по сторонам, хотя и задний двор, и видимую ему половину переднего знал уже, как свои пять пальцев. Справа — сложенный из кирпича высоченный забор, за ним живая изгородь, колючий кустарник с мелкими темно-зелеными листочками — Грио по плечо. В углу забора — раскидистое дерево, каштан. На нем уже наполовину созрели колючие плоды, висели на ветвях толстыми зелеными ежиками. «Скоро лето кончится», — подумал Вальян, потом повернул голову влево. Вдалеке, у забора, стояла вторая, основная конюшня. Всех лошадей в ней Грио помнил наперечет, хотя его пускали только поглазеть издалека, а если у конюхов было хорошее настроение — угостить яблоком или сухариком. Любимый молодым господином Крокус, здоровенная вороная зверюга агайрской породы, к которому бывший вышибала и без ворчанья конюха не подошел бы — укусит или лягнет ни за грош, скотина мрачная. Три агайрские же кобылы — две гнедых и одна соловая. Пара, жеребец и кобыла, керторской дикой породы, таких Грио до попадания в дом герцога Гоэллона и не видел: мышастой масти, с маленькими острыми ушами, толстоногие, совсем неизящные, но Мика, младший конюх, как-то разрешил слуге проездить кобылку Ласточку, и парень полюбил толстошеюю керторку навсегда. Сидишь, как в кресле — хорошо… Незваные гости, обещавшие прийти в полночь, не спешили. Бывшего вышибалу глодало любопытство: и что же двое паршивцев собираются делать в доме, где не меньше четырех десятков человек, считая гвардейцев, которыми командовал господин капитан Эвье, и добрый десяток не спит, а остальные в любой момент готовы всунуть ноги в сапоги и вылететь на любой шорох с саблями наперевес.

«Страшно, аж жуть, — подумал Грио и показал ночной прохладе высунутый язык. — Два поганца на всех нас…» Можно было бы и не лезть самому, а просто рассказать все как есть одному из двух господ капитанов — либо Кадолю, либо Эвье. Однако, Грио всерьез подозревал, что в доме завелся червячок, который яблочко грызет, изнутри, как и полагается.

А то с чего бы гадскому плюгавчику в купеческом платье так быть уверенным в том, что он узнает, если Грио предаст. Рисковать жизнью Денизы не хотелось, потому работник и не стал разговаривать ни с одним капитаном, ни с другим. Вдруг тот червячок заметит и доложит, кому не следует? Успел же кто-то через час после приезда герцога Алларэ предупредить своих поганцев-приятелей, так, что тут же и к Грио, высунувшему нос на улицу, подбежал какой-то босоногий мальчишка, бросил на бегу: «Сегодня в полночь» и помчался дальше.

Грио Вальян, отроду ни на кого постороннего не полагавшийся, только на себя и Сотворивших, решил, что все сделает сам. Добрый топор, да сила, которой он не обделен, да умение видеть впотьмах — вполне достаточно, чтобы не по-доброму огорчить двоих гостей. Если же одним окажется пугавший его жизнью Денизы мелкий купчик — оно и к лучшему. Будет знать впредь, как себя вести. В гуще листвы каштана раздался какой-то шорох. Грио повернул голову, пригляделся — уж не решил ли кто залезть по дереву? Нет, слишком тихо для человека, да что-то там помельче, на ветке помещается так, что ветка и не прогибается. Кошка? Нет, ворона. Здоровенная жирная ворона. Что ей не спится-то?! Птица боком прыгала по ветке, приближаясь к краю. Толстая, нахохленная, с клювом, прижатым к груди. При виде вороны Грио почему-то прошиб ледяной пот, под мышками взмокло. Серая куча перьев на тонких ножках походила то ли на чучело, то ли на ожившую дохлятину, и было это так противно, что хотелось не то удрать на освещенный передний двор, не то сблевать себе под ноги. Грио наклонился, пошарил по траве в поисках камня, но двор был чисто убран. Проклятье, вот сам он вчера граблями сгребал с лужайки палые листья, веточки и прочий мусор, поднял и десяток камней, выкинул их в бочку. Не швырять же в гадину топором?..

От птицы веяло таким ужасом, которого бывший подмастерье кожевенника и бывший вышибала Грио Вальян, поскитавшийся по Собране от души, выходивший с короткой дубинкой против троих придорожных разбойничков и останавливавший на базаре разъяренного быка за десять золотых, не испытывал никогда. Она была неживая. Неживая, от нее и пахло-то пылью, падалью, гнилью — но двигалась!..

Когда работник Вальян понял, что птица не одна — по краю забора скакали штуки три, и у двоих голова была свернута, болталась, как у тряпичной куклы; еще двое по лужайке двигались к дому, что-то шуршало в живой изгороди — ему захотелось заорать во весь голос, броситься вперед, к теплому спасительному свету, к болтавшим о чем-то гвардейцам. Одного из двоих, явно говоривших о саблях — оба в свете факела тянули их из ножен, что-то обсуждали, — Грио даже знал: алларец по имени Марко, веселый молодой парень. В этот миг в калитку снаружи постучали — как и было условлено: три удара — пауза — два удара.

Парень, на миг забывая о гадских воронах, о слабости в ногах, потянул засов и прижался спиной к забору. Сейчас калитка распахнется, открывается она внутрь, так что дверца на миг прикроет затаившегося в засаде человека… Двое проскользнули в открывшуюся калитку. Один — как Грио и ожидал, — плюгавый купчик. Второй — высокий и стройный, с разворотом плеч благородного господина, привыкшего носить оружие и доспех. Что под не по погоде теплым шерстяным кафтаном у него кираса, вышибала не сомневался: насмотрелся на повадку и походку таких господ. Только вот спину-то она и не защищает, беда такая!.. Когда Грио толкнул от себя калитку и шагнул вдоль забора, закрывая собой проход, оглянулся как раз благородный, но оглянулся глупо — вместо того, чтобы повернуться всем телом, только вывернул голову, глядя через плечо. Вышибала и рубанул — как раз туда, где среди позвонков выступает седьмой, «портняжный». Ударил от души, с оттяжкой, чтоб наверняка перерубить хребет. Тут же ему на голову сверху бросилось что-то, немилосердно хлещущее по глазам, вооруженное острыми когтями, принялось долбить по макушке. Пахнущее пылью и падалью перистое тело облепило лицо, не позволяя увидеть хоть что-то. Когти рвали лицо, терзали надбровья и подбирались к глазам. Одной рукой Грио попытался сорвать птицу, другую, с топором, выставил вперед, чтобы купчишка не мог к нему подойти — и заорал в голос, уже не боясь никого спугнуть: куда твари деваться, калитка-то подперта спиной вышибалы, попытается сдвинуть — пуп надорвет… Ему удалось оторвать от себя ворону, увернуться от второй, и тут прямо перед глазами мелькнул едва заметный блик. Чернявый пакостник, пугавший его в кабаке, достал нож или кинжал. Грио, продолжая орать, резко присел, вынося руку с топором далеко назад, потом наугад левой попытался перехватить нож, а правой ударил. Запястье руки, державшей нож, вышибала не поймал, а вот топором рубанул, что есть силы — лезвие с щедрым чваканьем вошло в плоть, хрустнули ребра… только вот плюгавец не упал. Он словно и не заметил удара топора — продолжил двигаться на Грио, тянулись к шее парня тонкие ручонки, одна с ножом, другая норовила ухватить за воротник куртки. Вальян орал в голос, хрипло, громко — и с ужасом видел через плечо своего противника, что оба гвардейца как беседовали, так и беседуют, не обращая внимания на творящееся в тридцати шагах. Подкуплены? Не слышат? Тощий человечишка, которого Грио едва что пополам не перерубил, от которого воняло кровью, горячей, живой кровью, схватил-таки парня спереди за воротник. Правое плечо обожгло, больно и сильно, пальцы невольно разжались, выпуская топор. Вышибала взвыл и ударил вперед головой, метя лбом в нос, левой рукой обхватил вражину за шею, потом попытался вцепиться ему в лицо зубами. В спину что-то вонзилось — раз, другой, третий; Грио начал падать, повалил купчика и упал на него сверху, не выпуская шею, сдавливая ее со всех сил — и здоровой рукой, и едва сгибавшейся раненой… Давил, грыз то ли нос, то ли подбородок чужака, давил и рычал от бессилия — проклятый плюгавец все никак не хотел умирать, и все бил и бил Грио в спину ножом. Кажется, шея его уже была раздавлена в кисель, в жижу, не позволяющую вздохнуть, а мелкий гад все равно жил и бил, бил и жил, тварь этакая! «Да почему ж никто не слышит, почему, ПОЧЕМУ?!» — парень едва не плакал сквозь рык и вой, вырывавшиеся из груди. Услышали возню на заднем дворе, когда бившееся в судорогах — и бившее своим ножом — тело под руками вышибалы наконец-то затихло, обмякло, обернулось безопасной грязной тряпкой. Грио наблюдал это сверху — как прибежали гвардейцы, сперва двое, а потом еще добрый десяток, и господин капитан Кадоль тоже прибежал, и молодой господин, и даже герцог Алларэ. Они, с факелами и лампами в руках, окружили угол на заднем дворе, где лежали два тела, щедро залитых кровью друг друга, о чем-то говорили, волновались… «Чего они так переживают-то? Все же хорошо, вот, додавил я паразита. Только чегой-то оно все уменьшается? — удивился Грио Вальян. — Ох, Мать и Воин, это ж я лечу!..»