Ребёнок для бывшей - Рей Полина - Страница 7

Зайдя на свою страницу одной из самых популярных социальных сетей, я нашла мужа и принялась изучать список его друзей. Викторий было три. Одну я знала довольно сносно – бухгалтер фирмы, где трудился Ян. А вот двух других видела впервые. Одна была бесцветной блондинкой, вторая – жгучей брюнеткой. Зная Сереброва, никто из этих дамочек не был в его вкусе. Муж часто говорил мне, что я – его идеал. Светловолосая, но яркая и броская. Мои карие, почти что чёрные глаза контрастировали с платиновым цветом волос. Это особенно нравилось Яну, потому Вика-блондинка, скорее всего, отпадала. Но и брюнеток, особенно таких, с угольно-чёрными волосами, Серебров не жаловал.

У бесцветной страничка оказалась закрытой. Зато темноволосая Виктория по фамилии Плюснова ничуть не чуралась быть на виду. Я принялась просматривать фотографии и почти сразу воздух в моих лёгких кончился – на странице Плюсновой имелся целый огромный фотосет, посвящённый её беременности.

Словами было не передать, что я почувствовала в этот момент. В её животе жил ребёнок моего мужа. Девочка или мальчик… Это ярчайшее свидетельство того, что натворил Серебров, ужасало своей реальностью. Господи, дай мне сил пережить этот кошмар…

С остервенением закрыв фотоальбом, я начала бегло просматривать остальные снимки. И меня снова ждал «сюрприз». На одной из фоток, которые, судя по дате, были сняты семь лет назад, обнаружился мой муж. Спасибо, что не в обнимку со своей бывшей.

Сердце зашлось в рваном убийственном ритме. Я разглядывала и разглядывала фотографию, жадно, как будто она могла дать мне ответы на те вопросы, что в них совершенно не нуждались. Серебров и Плюснова были запечатлены на каком-то мероприятии. Они сидели за одним столом, не рядом, но это значения не имело. Ян смотрел в камеру, а Вика – на него. Причём с таким выражением на лице, как будто она лицезреет как минимум пришествие господне.

Смысла и дальше просматривать её страницу у меня не имелось. Даже если там и обнаружатся новые свидетельства того, что Серебров, как оказалось, виделся за время нашего брака со своей бывшей, поразить меня ими ещё больше будет просто невозможно.

Закрыв браузер, я опустила голову и горько рассмеялась. Этот ящик Пандоры под названием «отношения с прошлым», похоже, таил множество загадок. И разгадывать их – занятие, которое было ниже моего достоинства.

– Мам! Смотри, что мы с дедом сделали! – восторженно заявил Кирилл с порога, вручая мне разделочную доску, которую сын с отцом Яна мастерили уже давно.

– Красиво-о! – восхитилась я, вертя в руках подарок Кирюхи. – А выжигал буквы ты?

На доске красовались инициалы С.А. Видимо, имелась ввиду я.

– Да, немного неровно получилось, – засмущался Кир, разувшись и подбегая ко мне.

Мы крепко обнялись, как делали это всегда, даже если расставались на пару часов. Я вдохнула аромат светло-пшеничных волос сына и в груди защемило. Следом это чувство сменилось злостью на Яна. Он ведь не только меня предал, но и Кирилла.

– Бабуля меня накормила, так что я не голодный, – озвучил сын и, высвободившись, уведомил нас с Мариной Алексеевной: – Пойду руки вымою и в игрушки поиграю.

Он умчался, а я поймала на себе встревоженный взгляд свекрови. Вздохнула, понимая, что разговора не избежать, да, пожалуй, и не желая молчать, после чего кивнула в сторону кухни.

– Пойдёмте чаю выпьем, – предложила ей, и мать Яна согласилась:

– Идём, доченька.

И это её обращение тоже полоснуло по натянутым до предела нервам.

Пока я готовила любимый каркаде, Марина Алексеевна молчала. Я же думала о том, что стоит озвучивать, а о чём лучше всё же умолчать. А может, свекровь знала обо всём?.. Знала и молчала по просьбе Яна? Она ведь его мать, он ей ближе и это неизменно, что бы ни случилось. Я же, по сути, осталась одна, если не считать Ленку. Моим родителям до меня особого дела не было, они предпочитали жить по принципу: «Исполнилось восемнадцать – ты отрезанный ломоть». Так что на какое-то понимание или поддержку рассчитывать не приходилось.

Поставив чашку чая перед свекровью, я устроилась напротив. Во мне с каждой секундой крепла уверенность в том, что я имею право делиться с матерью Яна тем, во что он меня своими стараниями погрузил. И эта уверенность граничила с потребностью выяснить, что известно Марине Алексеевне и понять, как именно она всё воспримет.

Медленно, подбирая каждое слово, и тихо, чтобы не услышал Кирилл, я стала рассказывать ей обо всём, начиная с того момента, как нашла в сейфе злополучный документ. Видела, как глаза свекрови расширяются от услышанного, как она прикрывает рот рукой и бледнеет, когда я дохожу до сути. А у меня внутри словно камень с души свалился от облегчения. Как минимум, мама Яна ничего не знала…

– Я не понимаю, что с этим делать, Марина Алексеевна, – ощущая, как по щекам бегут предательские слёзы, проговорила, даже не пытаясь их стереть.

Свекровь сидела молча, уткнувшись взглядом в чашку нетронутого чая. Только лицо было необычно бледным и на фоне этого два ярко-алых пятна румянца выглядели лихорадочными.

– Мне так плохо… так больно, – выдохнула, впервые со вчерашнего вечера озвучивая то, что убивало меня изнутри всё это время. – Я ведь в людей, которые мне родными становятся, корнями прорастаю, понимаете?

Марина Алексеевна вскинула на меня глаза, и в них было столько всего, что я даже вычленить одну какую-то превалирующую эмоцию не могла. Только видела, что и ей больно. Да так, что теперь мои собственные переживания словно бы поблекли.

– Наверное, у Яна всё дело тоже в этом, – глухо уронила она. – Он тоже, как ты верно выразилась, прорастает в людей корнями.

Я усмехнулась. Совсем не этого ждала – не этих слов. Марина Алексеевна так даёт понять, что Серебров поступил правильно? Так привязан к своей этой Вике, что пошёл на предательство женщины, прожившей с ним бок о бок десять лет? Той, что родила ему сына? Нет, я понимала… Она его мать и, должно быть, Ян для свекрови всегда будет белым и пушистым. А если и нет – Марина Алексеевна пойдёт на любые попытки его оправдать.

Сразу тошно стало. Сижу здесь, распинаюсь перед ней, а поддержки мне ноль…

Я уже собралась было поблагодарить за то, что она меня выслушала, встать из-за стола и начать приводить себя в порядок перед важной встречей, предварительно дав понять свекрови, что она может ехать домой, когда мать Яна заговорила:

– Я не о Вике сейчас. Хотя, и о ней тоже, но в меньшей степени, – сказала она, и я нахмурилась.

– Обо мне?

– Тебя твой муж любит. Это не обсуждается. И ты ему родная.

– Плюснова, видимо, тоже, – хмыкнула я, тем самым показывая, как именно отношусь к этому прорастанию корнями в совершенно чужую мне женщину. Причём теперь – во вполне себе буквальном смысле. Уж пророс, так пророс.

– Да, это так, – вздохнула Марина Алексеевна и вдруг, словно бы разом закрывшись, заговорила о том, от чего у меня по позвоночнику побежали мурашки: – Ты не знаешь этой истории… Ян и мы с Владленом давно похоронили её в прошлом. Ещё тогда, когда мой средний сын тебя не знал.

Я даже поперхнулась глотком воздуха, услышав словосочетание «средний сын». Да, у Сереброва был старший брат Давид… но почему тогда свекровь называла Яна средним сыном?

– Ты правильно всё поняла, доченька. У нас с Владом… у нас было трое сыновей. Младшего, Марка, мы похоронили, когда ему было шестнадцать, а Яну – едва сравнялось восемнадцать.

Я видела, что Марине Алексеевне говорить об этом невыносимо трудно, несмотря на то, что она изо всех сил старалась держаться. Она схватила чашку с остывшим каркаде и сделала большой глоток. А я сидела, пригвождённая к месту, и всё больше ужасалась. Столько открывшихся тайн на один квадратный сантиметр жизни, пожалуй, выдержать мог далеко не каждый.

– Ян и Марк были не разлей вода. Наверное, им суждено было родиться близнецами, но кто-то там, наверху, решил, что они придут в эту жизнь порознь. Впрочем, на них это никак не сказалось – это были две половинки одного целого. Куда Ян – туда и Марк. И наоборот. А характеры… день и ночь. Ты же знаешь своего мужа, – Марина Алексеевна усмехнулась и отёрла слёзы, всё это время непрерывно текущие из глаз. – Он довольно сдержанный, рассудительный. Марк же был… оторви и выбрось, как говорится. Это его и сгубило. Молодой был, глупый. Всё адреналина ему не хватало. Погиб по случайности – упал с крыши. В реанимации ещё двое суток прожил… и всё звал: Ян, Ян…