Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе - Долин Антон - Страница 61

До того, как погреб открылся, они играли в игру «Вызов или правда?». И каждый раз выбирали не правду (она-то будет скрыта до последнего кадра), а вызов. Блондинке пришлось всего-навсего соблазнить чучело волка, поцеловав его взасос, а вот застенчивой брюнетке достался спуск в подвал. Вызов, брошенный нам, – разгадать замысел, предсказать следующий поворот; первичная шаблонность интриги – ловушка. Сценаристы – профессиональные обманщики, «Хижина в лесу» – реванш сценаристов, теледраматурга Годдарда и сериального криэйтора Уидона; к слову, нет сомнения, что парочка Ситтерсон – Хэдли не что иное, как автопародия. Когда-то фильмы ужасов делались харизматичными актерами и сногсшибательными спецэффектами. Затем пугать помогало последовательное избавление от табу – на кровь, на секс, на пытки и извращения. Приелось, надоело. Режиссеры пошли на ухищрения: то снимут на цифровую камеру и выдадут за хоум-видео, то добавят 3D. «Хижина в лесу» снята тонко, но традиционно: стилевое отличие между уровнями реальности решено выдающимся оператором Питером Демингом едва заметно (свято соблюдая законы жанра в окрестностях хижины, он переходит на почти сериальную сухость в лабораторных эпизодах, приберегая импрессионистскую какофонию для гранд-финала). Кайф здесь другой. Этот фильм – настоящее семантическое пиршество, глобальная угадайка.

Мы угадываем амплуа персонажей одно за другим. Узнаем в младшей зомби, однорукой девушке с топором, подросшую Джодель Ферланд из «Страны приливов» и «Сайлент Хилла». Копаемся в смысле названия: ага, хижина, пространство общее – и ничье, симулирующее уют, но и обманывающее. Мнимая граница защиты от всеведущего леса. И туннель, врата между цивилизацией и заколдованным краем, где царят иные законы. Главное блюдо подают в подвале: очарованные герои рассматривают причудливые артефакты – головоломка, медальон, музыкальная шкатулка, раковина, дневник, – не подозревая, что за каждым из них скрыт определенный вид смерти. Мы уже догадались, а они нет, да и куда им, они даже волка от лося отличить не способны. А чего стоит оружие противоборствующих сторон – капкан у зомби (они «захватывают» внимание) и одурманивающий кальян, становящийся битой (раскрепощенное воображение есть оружие) в руках шутника! Наслаждаясь своей насмотренностью и просвещенностью, мы разгадываем, какая метафора скрыта за лифтом без единой кнопки, едущим исключительно вниз, и сколь многозначен образ открывающихся дверей, выпускающих ревущий, щебечущий, дико хохочущий хаос наружу. И радуемся, как дети, опознав многократно упомянутого водяного в склизком чудище, высасывающем кишки очередного остолопа.

Ты умен, значит, защищен; ты смеешься, значит, это все еще игра. Кино. Но твой заговор со сценаристом прерывает выход из-за кулис режиссера. Это он звонил по красному телефону. Вернее, она: в чертах бизнес-леди, взявшей на себя роль deus ex machina, мы узнаем Сигурни Уивер. Очередная ухмылка Уидона: она, былая соперница инопланетных монстров, со временем сроднилась с Чужими, стала их матерью и другом. А здесь выступает как посредник. Мы уже знакомы с участниками и исполнителями этого шоу. Но есть и заказчики, продюсеры и зрители в одном лице. Если бы задачей было скучное ритуальное жертвоприношение, детей можно было бы убить сразу. Нет, их смерти должны были стать зрелищем и существовать по его законам. Стоит нарушить правила, и общественный договор с заказчиками отменяется. Сломаешь жанр, и они вылезут с самого нижнего этажа, чтобы съесть всех и устроить конец света. Они? Кто «они»? Да называй, как хочешь, хоть Чужие, хоть Древние, как у Лавкрафта («Хижина в лесу» вновь доказывает, что другого родоначальника у американского хоррора нет и быть не могло). Боги.

Если верить не чуждому хоррора Нилу Гейману, пока мы верим в богов, питаем их кровью и молитвами, они набираются сил и растут. Когда забываем о них, слабеют и гибнут. Но боги с нижнего этажа хижины вечно жаждут – поскольку необорима и жажда человека к наслаждению чужими страданиями, к самоутверждению себя, живущего за счет того, кто умирает. Древние просыпаются к развязке, когда пути назад нет. Помните: лифт едет только вниз. В начале фильма есть эффектная сцена: девушка в спальне раздевается перед зеркалом, которое прозрачно с обратной стороны, как в комнате для допросов, а там за ней подглядывает сосед. После недолгой борьбы с собой он стучит в стену и предлагает ей поменяться местами… после чего уже она не может справиться с собой, подсматривая за ним.

За стеклом, как за витриной, каждый из них. За ними наблюдают кукловоды из лаборатории, но и за теми, судя по всему, подглядывает режиссер. Они считают себя неприкасаемыми, но заблуждаются. Вот уже обреченные на гибель студенты почему-то выжили и спрятались в будке с пуленепробиваемым стеклом, из-за него наблюдая, как жители Преисподней рвут на части ее охранников-спецназовцев. Система эта бесконечна, и потому ни у кого нет преимущества: каждый подглядывающий на самом деле смотрится в зеркало и провидит собственную судьбу, еще того не понимая. Who watch the watchmen? В этом зеркальном лабиринте вечный вопрос актуален как никогда и нигде.

Хоррор – самый изменчивый и нестабильный из жанров. Мы до сих пор можем смеяться над комедиями Чаплина и Китона, ронять слезу над «Восходом солнца» или «Унесенными ветром». Но «Носферату» нынче никого не испугает, да и «Техасская резня бензопилой» рядом с «Пунктом назначения» кажется детским лепетом. В конце 1990-х, на излете столетия и в канун миллениума, Уэс Крейвен в «Крике» признался, что искушенного зрителя ужастиков можно убить, но напугать – почти невозможно. «Ведьма из Блэр» и «Паранормальное явление» пытались выдать вымысел за реальность, но с каждым сиквелом публика верила в это все меньше. Эффект «Пилы» держался дольше прочих: все-таки физическая боль – серьезный стимул. Но стоило шагнуть в 3D, и эта пугалка окончательно превратилась в очередную игру. Правда, японские «Звонки» и «Проклятия» впечатляли по-настоящему, но и то потому, что мертвые девочки восставали из колодцев и вылезали из телевизоров где-то далеко, в районе Фукусимы. Зритель не мог примерить это на себя. Или не хотел.

Все потому, что он давным-давно на обратной стороне зеркала. Жанр мертв, как атакующие хижину зомби. И так же стабилен, так же непобедим и невозмутим. Зомби-то умерли, но боги вечно живы и требуют новых жертв. Боги, то бишь мы с вами. Правду говорил Пелевин, в своем последнем романе предрекая смерть кинематографа и его замену сакральным снаффом, фильмом с реальной смертью. Туда и движемся. Пожалуй, поэтому последняя реплика испускающей дух девственницы в «Хижине в лесу» звучит так оптимистично, так победно: «Человечество?.. Пора дать шанс кому-то еще!» Апокалипсис, right now. А теперь – вечеринка.

Господа присяжные заседатели, многоуважаемый суд.

Мой подзащитный – убийца и грабитель, нарушитель порядка и возмутитель спокойствия, пациент лечебницы для душевнобольных Аркхэм, по праву носящий прозвище Клоуна-принца преступного мира, самозванный Король Готэм-Сити, печально известный Джокер; совсем недавно мы узнали его настоящее имя – Артур Флек.

Несмотря ни на что, я попытаюсь вызвать в вас если не сочувствие преступнику, отнюдь не в первый раз бросающему вызов закону и предстающему перед судом, то хотя бы понимание его поступков.

Джокер – пока что будем для удобства называть его именно так, – человек или бессмертная сущность? С 1940 годов он – проклятие нашего славного Готэма. Если бы не наш черный ангел-хранитель, не таинственный Темный рыцарь, не парящий в поднебесье Бэтмен (да будут благословенны его трудовые дни и бессонные ночи), всегда готовый обуздать злодеев и навести порядок, кто знает, что сотворил бы с нами этот шутник. Но не думали ли вы, что без одного не было бы другого? Что цветастый грим и шутовской наряд Джокера – оборотная сторона строгого черного костюма Бэтмена? Что противоположности не могут существовать друг без друга, устанавливая равновесие, давая каждому из нас выбор между хаосом и порядком, между свободой и предопределенностью? И что в Джокере мы все до какой-то степени тоже нуждаемся, даже если боимся себе в этом признаться?