В свои разрушенные тела вернитесь - Фармер Филип Хосе - Страница 11

• Предыдущая
• 11/57
• Следующая

Бартон вспыхнул, глянул на Фригейта. Он только-только повстречался с этим человеком, а тот уже задает такие глубоко личные вопросы, столь бередящие душу. Ничто не может извинить его.

Фригейт пошел на попятную:

— Ну… ну… все это может подождать, неужели я не понимаю. Но знаете ли вы, что ваша жена экстренно провела над вами обряд помазания вскоре после вашей смерти. И вы были похоронены на католическом кладбище. И это вы! Неверующий!!!

Лев Руах, чьи глаза все больше расширялись от болтовни Фригейта, вмешался в разговор:

— Вы — Бартон, исследователь и языковед? Первооткрыватель озера Танганьика? Человек, совершивший паломничество в Мекку, переодевшись мусульманином? Переводчик «Тысячи и одной ночи»?

— Я не хочу вам лгать. Впрочем, в этом нет никакой необходимости. Я — именно тот человек.

Еврей плюнул на Бартона, но ветер отнес плевок в сторону.

— Ты — сукин сын! — вскричал Лев Руах. — Вонючий нацист! Я читал о тебе! Я все знаю! Да, во многих отношениях тобой можно было восхищаться! Но ты же антисемит!!!

Бартон смутился.

— Мои враги, — покачал он головой, — распространяют эти нелепые и очень грязные слухи. Но те, кому известны факты или кто хоть немного знает меня, скажут, что это не так. А сейчас, я думаю, вам следовало бы…

— Так может быть, это не вы написали «Еврей, Цыган и Эль-Ислам»? — спросил Руах, насмешливо улыбаясь.

— Я, — ответил Бартон. Его лицо побагровело. А когда он опустил взгляд, то заметил, что тело тоже вспыхнуло. — А теперь — я уже начал говорить об этом, но вы перебили меня — я думаю, что вам лучше было бы уйти от нас. Как правило, в прошлой жизни на Земле я брал за горло своих обидчиков. Человек, который осмеливался говорить со мной подобным тоном, вынужден был подкреплять свои слова действием. Но мы сейчас в необычном положении и, возможно, слишком возбуждены. Не знаю точно, в чем здесь дело. Если вы немедленно не извинитесь или не уйдете прочь, то сейчас здесь будет еще один труп.

Руах сжал кулаки и свирепо посмотрел на Бартона. Затем он повернулся и пошел прочь.

— Что такое нацист? — спросил Бартон у Фригейта.

Американец, как мог, объяснил.

— Мне нужно многое узнать о том, что случилось после моей смерти, — кивнул Бартон. — Относительно меня этот человек ошибается. Я — не нацист. Англия, вы говорите, стала второразрядной державой? Всего лишь через пятьдесят лет после моей смерти? Трудно в это поверить.

— Какой мне смысл лгать вам? — удивился янки. — Да вы не печальтесь. Перед самым концом двадцатого столетия она снова возвысилась, причем весьма любопытным образом, правда, было уже слишком поздно…

Слушая американца, Бартон испытывал гордость за свою страну. Хотя Англия часто в течение всей его жизни поступала с ним более чем подло, да и Бартон всегда старался вырваться из нее, но где бы он ни был, он всегда защищал ее до последней капли крови. И всегда был предан королеве.

Неожиданно он произнес:

— Если вы догадывались, кто я такой, почему вы ничего не сказали об этом?

— Я хотел удостовериться. Кроме того, у нас не было времени для разговора, — ответил Фригейт. — Как, впрочем, и для чего-либо другого, — добавил он, кося взглядом на великолепную фигуру Алисы Харгривс.

— О ней я знаю тоже, — сказал он. — Если она именно та женщина, о которой я думаю…

— Мне лично ничего не известно, — ответил Бартон и остановился; они уже поднялись на вершину первого холма. Здесь носильщики опустили тело на землю рядом с огромной красной сосной.

Тотчас же Казз, зажав в ладони кремневый нож, присел на корточки перед трупом. Он поднял голову и произнес несколько фраз, видимо, молитву. Затем, прежде чем кто-либо успел что-то сказать, он вспорол мертвецу живот и вытащил его печень.

Почти вся группа вскрикнула от ужаса. Бартон крякнул. Монат не отводил глаз.

Казз впился огромными зубами в этот кусок мяса и оторвал большой ломоть. Затем массивными челюстями, снабженными мощными мышцами, стал жевать печень, прикрыв глаза в экстазе. Бартон подошел к нему и протянул руку, пытаясь остановить дикаря. Но Казз расплылся в широкой улыбке и, оторвав кусок мяса, протянул его Бартону. И был очень удивлен отказом.

— Людоед! — закричала Алиса Харгривс. — О, Боже мой!! Дикарь! Дикарь! Отвратительный людоед! И это дарованная нам загробная жизнь!

— Он ничуть не хуже наших собственных предков, — сказал Бартон. Он уже оправился от потрясения и даже несколько забавлялся реакцией остальных. — В местности, где мало пищи, его действия в высшей степени практичны. Что ж, проблема погребения трупа без надлежащих инструментов для копания разрешена. Более того, если мы окажемся неправы в том, что чаши являются источником еды, мы совсем скоро превзойдем Казза.

— Никогда! — закричала Алиса. — Лучше я умру!

— Вот это как раз и произойдет, если вы не откажетесь от своих земных убеждений, — спокойно произнес Бартон. — А сейчас я предлагаю всем отойти и оставить Казза наедине с едой. Хоть это никоим образом не повлияет на мой аппетит, я все же нахожу его застольные манеры столь же отвратительными, как и манеры пионеров-янки Дальнего Запада. Или деревенских священников, — добавил он, косясь на Алису.

Они отошли так, чтобы Казза не было видно, и остановились позади одного из покрытых наростами деревьев.

— Я не хочу, чтобы он был рядом! — первой начала Алиса. — Он — животное, низкая тварь! Пока он находится рядом, я не могу чувствовать себя в безопасности ни одной минуты!

— Вы просили у меня защиты, — ответил Бартон. — И я обеспечу ее, пока вы остаетесь членом нашей группы. Но вам придется мириться с моими решениями, одно из которых заключается в том, что этот обезьяночеловек останется с нами до тех пор, пока он сам этого хочет. Нам нужна его сила и его навыки, которые, как оказалось, очень соответствуют нашему положению. Мы должны стать первобытными людьми, и поэтому нам надо учиться у первобытного человека. Он останется!

Алиса, ничего не говоря, умоляюще посмотрела на остальных членов группы. У Моната подергивались веки. Фригейт пожал плечами и сказал:

— Миссис Харгривс, если вы только можете это сделать, то забудьте все условности вашего времени. Мы сейчас не в высшем обществе викторианской эпохи. И вообще, ни в каком другом обществе, то есть приличном обществе. Сейчас нельзя мыслить и вести себя так, как прежде, на Земле. Вот, возьмите хотя бы то, что вы происходите из кругов, где женщины прикрывали себя от шеи до пяток плотными одеждами и один только вид обнаженного колена был волнующим сексуальным откровением. Однако сейчас вы как будто не испытываете смущения от своей наготы. Вы держитесь столь же уравновешенно и достойно, будто на вас одеяние монахини.

— Мне это действительно не нравится, — кивнула Алиса Харгривс. — Но почему я должна ощущать стыд?! Там, где все голые, никто не голый. Только так нужно воспринимать все происшедшее. И если бы какой-нибудь ангел одарил бы меня любыми одеждами, я бы не взяла их. Я бы стала неуместной, выпадала бы из общей массы. К тому же у меня хорошая фигура. Если бы она была плохой, возможно, я страдала бы больше.

Двое мужчин рассмеялись, и Фригейт сказал:

— Вы просто женщина из сказки, Алиса. Можно вас называть Алисой? Миссис Харгривс звучит так официально, когда вы совершенно обнажены.

Женщина ничего не ответила, отошла от них и скрылась за большим деревом.

— В самое ближайшее время необходимо что-то предпринять для обеспечения надлежащей санитарии. Это означает, что кому-то придется принимать решения относительно политики по охране здоровья и обладать властью для того, чтобы назначать правила и добиваться их выполнения. Как создать законодательные, судебные и исполнительные органы и выйти из нынешнего состояния анархии? — Бартон, казалось, не замечал того, что разговаривает практически сам с собой.

Члены группы были заняты самыми разнообразными делами. Один только Фригейт ответил:

• Предыдущая
• 11/57
• Следующая