Содержанка. Книга 2 (СИ) - Вечная Ольга - Страница 27

Мы выходим из спальни, я прикрываю дверь. Иду в кухню, наливаю себе воды. Пью жадно, все это время Алекс стоит на пороге. Рассматривает обстановку.

Здесь практически ничего не поменялось с его последнего визита. Я только углы обклеила, розетки обезопасила да продала стеклянный журнальный стол из гостиной.

Алекс подходит к детскому стулу, берет игрушечного жирафа.

— Тебе, наверное, пора, — говорю сипло. — Спасибо, что приехал и помог. Я чуть с ума не сошла.

— Я для этого и прилетел, — произносит он. Садится за стол, крутит в руках игрушку, разглядывает.

— Чтобы помогать мне? — нервно бормочу. — Или контролировать, как я твоего сына воспитываю? Вот, смотри, — развожу руками так резко, что остатки воды выплескиваются на пол. — Упал, чуть не убился. Вот такая мамаша, не чета твоей. Это ты собираешься сказать мне?

Хватаю полотенце, вытираю лужу. Волосы падают на лицо, зажмуриваюсь и борюсь с порывом расплакаться.

Ну зачем, зачем я ему позвонила?! Это какая-то дебильная привычка из прошлого — всегда искать в Алексе поддержку. Знать, что он поймет и примет, что бы ни случилось. Что бы ни натворила!

Да нет, не примет. Не поймет. Пора бы усвоить.

— Не это.

— А что тогда? — Швыряю полотенце в угол и выпрямляюсь. — Похвалишь?

Бросаю взгляд на себя — майка в засохших красных пятнышках. Снова голова кружится. Я сжимаю пальцы в кулаки.

— Напомню. — Алекс задирает подбородок, показывает. Темную щетину разрезают белые черточки. — Пять шрамов на бороде. — Наклоняется. Тычет пальцем: — Семь на лбу. На голове хуева туча, но ты видела, — криво улыбается. — Когда брила меня налысо.

Отворачиваюсь. Беру губку и протираю стол. Моя первая стрижка не удалась, было дело. Алекса пришлось обкорнать под шесть миллиметров. Оказалось, у него и правда много шрамиков на голове, большинство родом из детского дома. Он там носился, никто особо не смотрел. Я как увидела, дурно стало. Но волосы настолько густые, что скрывают травмы.

Сглатываю.

— Ты их получил еще в детском доме. Это другое.

— Не только. Не знаю, как пояснить тебе. Я себя в год, конечно, не помню, а потом уже ума побольше было, как и самоконтроля. Но смысл остается тем же: когда что-то сильно нравится, внутри возникает такая нестерпимая потребность, что действуешь порывом. Дем, конечно, умеет слазить с кровати, я сам видел. Но, видимо, он что-то заметил на полу, забыл о безопасности, и резко потянулся.

Я замираю спиной к Алексу. Вытираю щеки. Пару секунд мы молчим, потом он произносит:

— Ты не можешь всегда быть рядом.

— И что делать? — Поворачиваюсь.

Алекс так и сидит за столом, вертит дурацкого жирафа в руках.

— Переждать, Дем научится себя останавливать, даже если что-то капец как нужно. Я же научился.

Глаза расширяются. Я делаю глубокий вдох-выдох.

Алекс продолжает:

— А пока остается пожалеть, если ушибся. Направить. Поддержать. Потом вообще треш пойдет. Как вспомню пубертат... — Он ежится. — Когда влюбляешься в каждую вторую девчонку. Буквально в каждую, вплоть до того, что по фотографии. Не в смысле хочешь, а именно, блядь, любовь.

Он улыбается, и я чуть расслабляюсь. Заинтригованно слушаю. Алекс раньше на эти темы не говорил.

— Через пару дней отпускает, и думаешь: что это вообще было? Для чего? Зачем? Как это прекратить вообще?

— Прям влюблялся?

— Ну. По-настоящему, на полном серьезе. Страдал там. Первый брак был просто дебильнейшим поступком.

— А второй?

— Что ты хочешь услышать? — перебивает он чуть резче. Откидывается на спинку стула. — Сама знаешь, как мне было хорошо с тобой. Прекрасная содержанка ответила взаимностью. Но, увы, сохранить не получилось. Я приехал тебя подстраховать, Ива. Если ты не будешь на меня нападать через своих влиятельных друзей. — Вновь смотрит в глаза. Мешкает мгновение. — И если тебе станет совсем сложно, я возьму сына.

Ком образуется в горле.

— В смысле возьмешь?

— Он забирает все твое время и даже при этом умудряется сам себе прокусить язык. Я догадывался, что так будет. Вряд ли от меня мог родиться кто-то тихий и спокойный.

— Демьян самый лучший и важный для меня.

Алекс меня разглядывает.

— И для меня.

Подаюсь вперед:

— Правда?

Алекс улыбается широко, как в лучшие времена, и кивает. Потом вновь серьезнеет.

— Блядь, я так перепугался, когда ты позвонила и он плакал. Голову обнесло. Вернее, сначала перепугался, потом сразу успокоился: раз в состоянии орать, значит, функционирует.

Улыбаюсь нервно. Сцепляю руки. Мы по-прежнему вдвоем в кухне. Я сказала Руслану не приезжать. А Равский словно и не торопится, сам хочет поговорить.

— Всегда в таких ситуациях звони мне. Я приеду или найду того, кто приедет и поможет. Больше ты не одна решаешь проблемы. Я прикрою. Вместе заделали, вместе вырастим этого славного мальчика.

— Ты не представляешь, как я рада это слышать. Просто не представляешь.

— Я думал, что найду тебя в другом состоянии. Озлобленной, уставшей от сына. Вымотавшейся.

— Что за глупости! Ты меня постоянно недооцениваешь!

— Сначала я тебе два года жить не давал, потом Дем принял эстафету.

— Да не слушай ты мою маму, — отмахиваюсь. — Она драматизирует.

Алекс все еще улыбается. Окидывает внимательным взглядом. Не по себе становится. Мы как-то враз понимаем, что вдвоем не просто в кухне, а в целой квартире находимся. Не считая годовалого человека.

В той самой квартире, которую выбирали вместе и которую Алекс купил для нас. И мебель для нее всю мы выбирали вместе. Шторы, цвет стен... Абсолютно все, вплоть до посуды. Шок отпускает, неловкость затапливает.

— Ты очень хорошая мама. Я даже не надеялся, что мой ребенок так счастливо живет. У него улыбка с лица не сходит.

— Стараюсь. Ты еще не видел, как Дем купается. Там такие восторги! Потом вся ванная в воде.

— Не видел. Мне, наверное, пора ехать, — говорит Алекс, поднимаясь.

— Может, хочешь бутерброд? — Вновь развожу руками, только сейчас поняв, что мы полчаса говорим у меня в кухне, а я не предложила и глотка воды.

— Ты очень гостеприимна, но не буду пользоваться, — усмехается он. — Спасибо за откровенность, мне сложно налаживать с сыном контакт. Полный ноль с детьми. Читал там... по психологии, но в реальности всё по-другому.

Алекс идет в прихожую, я следом. Пульс все еще ускоренный, меня штормит от нервного напряжения. Руки заламываю.

Говорю примирительно:

— Еще раз спасибо, что так быстро приехал. И повел себя нормально. Хоть ты и отрицал, но в глубине души я знала, что ты будешь отличным, неравнодушным отцом.

Он приседает и шнурует кроссовку. Только сейчас оцениваю его внешний вид: белая, выпачканная в крови и слезах рубашка, брюки со стрелками и спортивные оранжевые кроссы. Алекс, видимо, только с работы домой зашел, когда я позвонила. Поздновато. Опять пашет сутками.

В полной тишине звучит его голос:

— Ты знаешь... А я рад, что таблетки в тот раз не сработали. Я люблю сына.

Задыхаюсь.

Алекс добавляет:

— Классный пацан. Глаза как у тебя: красивые, умные. Пахнет просто охуенно, и улыбка эта... Он как-то улыбается всем лицом, столько счастья. У меня внутри ломается что-то в эти моменты. Я уже все уши протрещал своим. На фотках Дем не такой. Не передают, в общем.

Дрожу. Алекс не представляет, каково мне это слышать. Я два года считала, что мы ему на хрен не нужны. Ладно я, но и мой мальчик!

— Ты знаешь, — повторяю его вступление, — если честно, в тот раз таблеток не было.

Алекс, наконец, заканчивает шнуровать кроссовку и выпрямляется.

— В смысле?

— Врач отменил их.

Пару ударов сердца мы молчим.

Да, рождение мальчика, которого ты любишь и от которого у тебя внутри что-то ломается, — полагаю, спесь и гордыня, — полностью моя заслуга.

— Почему не сказала?