Хранитель чаек (СИ) - Разумовская Анастасия - Страница 19

Неужели он тоже когда-то был таким же тупым идиотом? Да нет, не был. Даже в десять, когда сбежал от деда, от моря и от всего отцовского наследства — не был. Но настрой пить прошёл. Ларан встал, опираясь на стену. Пошатнувшись, шагнул к столу. Надо будет посмотреть, что с его пленницей-гостьей, чем она отделалась от встречи с бешенным аристократом.

Джия засунула нож в ножны, снова шагнула к нему и отбросила с его груди ветхую, заскорузлую от крови ткань. Вздрогнула.

— А ты никогда не видела, как Гедда убивает своих пленников? — удивился парень, морщась. — Да ладно? Такая взрослая, а ни разу не была на пытке?

— Не твоё дело, — фыркнула Джия.

То, что она увидела, было ужасно. Рдели затянувшиеся раны, пучились безобразные шрамы… Охотница коснулась рукой места, где Гедда сдирала кожу лентой. Вздрогнула. Снова глянула на беглеца и снова поразилась, что он после всего пережитого не разучился смеяться.

— Почему ты не умер?

— Я проклят, — ухмыльнулся парень, и это была усмешка черепа, обтянутого кожей. — Я не могу умереть, как бы ни хотел. Хочешь, узнать, как это будет? Как принцесса приносит жертвы кровавому богу? Гедда любит начинать с глаз. Их она вытаскивает специальными крючками на пальцах. Потом вырывает у жертвы ногти. Если повезёт, то с тебя снимут кожу. Без неё ты довольно быстро умрёшь. А если не повезёт…

Что-то рывком поднялось из живота, Джию скрутило и вырвало прямо на лёд. Горло обожгло горечью.

— Замолчи! — зарычала, утирая губы рукавом и с ненавистью глядя на парня. — Заставь свой язык замолчать!

Тот продолжал улыбаться.

— О, да, я же про язык забыл сказать… — спохватился.

— Заткнись! — крикнула девушка.

Нет, она знала, что Смерть любит, когда в его честь убивают… но вот так…

Полутруп замолчал, запрокинув голову в небо и улыбаясь лучам солнца. Джию сотрясала дрожь.

— Ты солгал.

— Ну, если тебе так хочется в это верить… А ты что, правда не знаешь ритуалов жертвоприношения своему богу? — поинтересовался парень, с любопытством заглянув в её лицо. — Тебя в детстве не кормили сердцем, вырванным…

— Нет! — закричала она, накинув капюшон и зажав уши руками, даже зажмурившись для надёжности. — Заткнись, или я тебя заставлю замолчать! Сталью!

Так вот о чём молчала мама! Вот почему отец так побледнел, когда Гедда, ласково улыбаясь, бросила княжне заветный браслет, принимая в ряды своих охотниц!

Как же дальше жить?

— Молчать сталью это интересно, — услышала она мягкий, бархатистый, и при этом хриплый смех.

Джия разжала уши, открыла глаза и пристально взглянула на насмешника. Почему-то в его глазах светилось сочувствие.

— Не бойся, — тихо прошептала она, вставая. — Я сама тебя убью. Это не будет больно.

Грудь обожгло. Джия застонала и коснулась раскалённого кулона. Гедда устала ждать.

Девушка села, уколола палец застёжкой, капнула на камень.

— Ну, как прошла поездка?

Ей показалось, или принцесса взволнована?

— Я узнала, как открывается бон. И про ключ, который открывает и закрывает цепь, запуская механизм, — Джия с трудом удержалась от зевка. — Осталось узнать про Радужные ворота. И достать ключ.

— Не тяни. Я дала тебе тридцать дней, но Альшарс ждать не хочет, — в голосе кровавой принцессы послышались игривые нотки. — Братик спрашивал про Айяну.

— Ты обещала! — рыкнула Джия, разом проснувшись.

— Я — да, он — нет. Я пока смогла настоять на своём, но поторопись, милая. Возможно, у нас нет этих тридцати дней…

Рубин похолодел. Княжна оцепенела, чувствуя, как тело сотрясает крупная дрожь.

Айяна. Девочка со светлыми льняными косичками и глазами цвета вечернего неба. Девочка, которая до восьми лет ложилась только с куклой, а лошадям пела веселые песни, чтобы те не скучали…

Венок из васильков и ромашек…

— Тебе нравится? Я собрала их для тебя…

Джия смеялась над ней, дразнила. Сердилась, что сестрёнка никак не хочет взрослеть. «Жизнь — это борьба, — твердила ей. — Жизнь — это боль. Если не ты раздерешь глотку врагу, то он раздерёт — тебе! Ты понимаешь⁈» И Айяна кивала, улыбаясь лучистыми глазами.

Проклятье!

Дети дразнили безответную девочку, иногда били, пока Джия не вычислила главаря и не сломала ему руку и нос. Чуть что Айяна плакала, бежала за помощью к сестре. Убегала в степи. Одна. Без коня. С куклой. Кровные сторонились девочки, считая странной. Джия злилась, стыдилась, что Айяна не умеет постоять за себя.

Но сейчас…

Она последняя. Больше нет никого из семьи. И Джия зажмурилась и заткнула уши, чтобы не видеть, не слышать, как четверо всадников в её воображении со смехом хватают плачущую девочку за руки и за ноги, а сестрёнка жалобно скулит. Айяна никогда не кричала, лишь скулила, как брошенный щенок.

Джия задыхалась от слёз. Скрючилась, прижимая коленки к лицу.

Почему сестру сразу не убили? Почему именно она, одна из всех, не погибла в окне, или от шальной стрелы? Почему⁈

Её щеки коснулись чьи-то пальцы.

— Эй, — шепнул кто-то рядом, а затем сгрёб и прижал к себе.

Она обхватила его руками, уткнулась лицом в тёплую рубашку. Он пах вином. И солью. И имбирём. И ещё чем-то вкусным.

— Давай их всех убьём? — шепнул он ей, баюкая.

Она всхлипнула от смеха. Её трясло, но в его руках было не так холодно.

— Возьми. Тебе нёс.

Он сунул ей в руку бутыль. Тоже тёплую. Джия запрокинула голову и стала пить, захлёбываясь и булькая. Потом отстранилась, глянула на него с подозрением.

— Ты как прошёл? Я же забаррикадировала двери? Там два стула и графин…

— О, графин, — хмыкнул он. — Хорошая мысль. Нечто в этом роде я и предполагал. Поэтому залез в окно. Тебя не учили закрывать на ночь окна?

Она снова всхлипнула.

— Иди в бездну.

Он заботливо завернул её в одеяло. Мягко приподнял лицо за подбородок. Тихо выругался.

— Хочешь, я его убью?

— Нет.

Зачем? Глупый мальчишка, слишком гордый, чтобы признаться себе самому в животной похоти. Разве в нём её беда? Захочет — сама убьёт. Так же залезет в спальню через окно. Он даже не проснётся, только вздрогнет во сне.

Она снова начала пить вино. Закашлялась. Он отобрал бутылку, глянул на дно через горлышко. Упал на её кровать, притянул к себе под мышку.

— Сегодня буду спать с тобой.

Она нервически рассмеялась.

— Тоже решил меня…

Он приложил палец к её губам.

— Тс-с, — шепнул, и во тьме его голубые глаза слабо замерцали. — Просто спать. Я мягкий и тёплый. Тебе понравится.

Джия положила голову ему на плечо, а он стал перебирать её волосы.

— Всем бы ты была хороша, да не люблю рыжих.

— Ты мне тоже не нравишься.

— Врёшь. Я всем нравлюсь. Я — само очарование.

Он действительно оказался мягким и тёплым. И Джия быстро уснула.

В ту ночь сны к ней не пришли.

У Рандвальда трещала голова. Ему казалось, что она крошится на части. Да ещё и этот мерзкий красный свет резал глаза, как нож сливочное масло…

Нож…

Проклятый Ларан!

Рандвальд вчера действительно выпил лишнего. Но, во-первых, ему нужно было пережить потрясение, испытанное на острове. От того, что всегда милая сестра внезапно взбунтовалась и между ним, благородным братом, опорой семьи, и подлым пиратом, даже в поединке применяющим грязные приёмы, она выбрала пирата. Как влюблённая девка!

Во-вторых, как можно сидеть за одним столом с кровавой всадницей, есть с ней одну и ту же пищу⁈ Как можно видеть улыбку Ювины, обращённую к пакости рода человеческого? И разве Ларан сам всего этого не понимает? Конечно, понимает! Объяснение может быть лишь одно… Или два. Но, можно сказать, одно: он её трахает. И он предал корону.