Повешенный (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 15

— Это полковник Белевский — шепнул мне Петя — Ведь узнал нас. Но даже не поздоровался!

— Привыкай. Теперь так будет всегда.

— Уверен?

— Более чем. Считай у меня дар предвидения открылся

— Что ты! — Южинский даже испугался — Такого быть не может. Поговаривают, что только в императорской семье могут прозревать будущее. И то неточно.

Я решил пошутить над Петей. Повернулся к нему, слегка закатил глаза. Благо на нас не обращали особого внимания — солдаты выталкивали карету, жандарм болтал со всадником.

— Вижу — могильным голосом начал я — Жены наших сосланных в Сибирь друзей отправятся вслед за своими мужьями. Не убоятся тягот и лишений!

— Все⁇ С детьми? — Южинский наморщил лоб — Я слышал, что осудили к ссылке больше ста человек

— Да нет, конечно — я подмигнул другу — Десяток, другой. Какие жены у холостых и вдовцов…

Точно количество «декабристок» я не помнил, сказал наобум. Но даже это произвело впечатление на Петю. Он начал загибать пальцы, шевеля губами. Явно считал и перебирал самых порядочных и любящих из списка.

— Ну Мария Волконская точно — выдал Южинский — Ее мать в военном походе князя сопровождала. Родила от него семерых детей. Хорошо дочь воспитала. Поедет. Потом Александра Григорьевна. У них большая любовь с Муравьевым. Она и в царю в ноги кидалась, просила за мужа.

Петя еще перечислял какие-то фамилии, а я думал о русских женщинах. Коня на скаку, горящая изба… Да что же за судьба такая постоянно преодолевать, да выживать? Детей роди, да еще половина умрет, дом на себе тащи, в поле работай… Нет, дворянкам то полегче, конечно, но точно не в Сибири. Туда просто доехать — та еще задача.

Я посмотрел вдаль. Где-то там, в полях, за перелесками в белом облаке мне почудилось лицо жены. Супруга мне что-то шептала, покачивая головой. Схожу с ума?

— Поль, что с тобой? — Петя перестал перебирать будущих декабристок, заглянул мне в лицо — Ты весь побледнел

— Петя, ты веришь в жизнь после смерти?

— Церковь велит верить. Да и у язычников есть загробный мир. Души туда по радуге идут. А почему ты спрашиваешь?

— А вот я теперь и не знаю во что верить. Для чего нам там, на эшафоте дали второй шанс?

Южинский пожал плечами.

— Думаю, будет какой-то знак. Главное его не пропустить.

Знак? Точно. Без высших сил тут не обошлось. Мне будет знак, что делать дальше.

Тем временем, полковнику Белевскому явно надоело ждать и трепаться, он спрыгнул в снег, передал поводья поручику. Подошел к передней карете, молча схватил ее за запятки. И вот тут я увидел действие дара, что называется, воочию. Я почувствовал какую-то легкую дрожь в воздухе, которая отозвалась у меня в груди. Полковник приподнял полозья и, поднатужившись, начал толкать карету вперед. Вроде и не сказать, чтобы он сильно напрягался. Шел легко, еще и пихал каретой запряженных лошадей. Те хрипели, бились в оглоблях, но послушно продвигались вперед.

— Ну вот, можно ехать дальше — Белевский отряхнул руки, потом набрал в них пригоршню снега, выбрав где почище, и протер им ладони. постучал каблуками о полозья, сбивая налипший снег с подошвы высоких сапог. Потом пригладил ладонью свои пышные усы и похлопал жандармского капитана по плечу

— Господин полковник! — капитан не хотел так просто отпускать помощь — А как же вторая карета?

— А тебе палец в рот не клади, Крапивин! — засмеялся военный — Давай посмотрим, как она пройдет. Может и не завязнет. Но дальше, скорее всего, придется менять полозья на колеса. Похоже весна-то ранняя будет в этом году, да?

— Да где же я их возьму колеса эти, Сергей Евстафьевич⁈ Может, как-нибудь доедем?

— Дальше будет ямской двор, у них спроси — полковник задумчиво поковырял снег носком сапога — Нет, Крапивин, точно не доедешь, увязнешь в низине.

Белевский легко забрался в седло, достал из отворота шинели фляжку. Приложился к ней, крякнул.

— Эх, хорош коньячок галльский. Вам, извините, не предлагаю — самому мало.

Полковник оглядел сверху всю нашу разношерстную компашку, задержал взгляд на нас с Южинским. Покачал головой осуждающе — Sans vouloir vous offenser!* И пришпорив коня, не оглядываясь, поскакал прочь.

— Что он сказал, Петь?

— «Без обид, ребята».

— Понятно… — протянул я. Вот все же удивительная страна Россия. Сколько воевали с лягушатниками и тут, кстати, тоже, а элитка продолжает шпрехать по-французски. До этого на немецком говорили, а впереди нас английский ждет. Что угодно, лишь бы отделить себя от народа, и показать свою элитарность.

— Скажи, Петр Михайлович, а ты хоть догадался, куда они нас везут?

— Да, тут большого ума не надо, Паш, чтобы догадаться — вздохнул Южинский — как бы жандармы не секретничали. Дорога эта ведет к Ладожскому озеру, и значит, в Шлисскую крепость нас везут.

Мне оставалось только удивленно присвистнуть и погрузиться в невеселые раздумья, пытаясь оценить в уме размер задницы, в которую я попал…

Про Шлисскую крепость — как здесь называли Шлиссельбург — я, конечно, и сам мог бы догадаться. В эту «русскую Бастилию», начиная с Петра I, цари отправляли самых опасных политических преступников и своих конкурентов, претендующих на трон — начиная с заговорщиков и вольнодумцев, и заканчивая просто неугодной родней. Лишь при Павле там держали в воспитательных целях провинившихся офицеров, но сейчас, после завершения следствия, в крепости уже окажутся некоторые декабристы из числа главных смутьянов. А потом когда-нибудь и до революционеров дело дойдет…

В этой новости, озвученной Петей, для меня мало хорошего. Условия содержания там судя по всему суровые, так что не забалуешь. Правда, остается надежда, что нас с Южинским через месяц-другой все же сошлют на каторгу, но меня мучали сомнения. Если здешняя реальность хоть немного похожа на мою, изначальную, то Николай Романов — натура крайне мстительная. И он вполне может нас с Петей в казематах сгноить.

Вторую арестантскую карету тем временем тоже вытащили из снега, и наш обоз двинулся дальше. От нечего делать, я пытался прикинуть в уме, как долго нам добираться до крепости, но это оказалось безнадежным занятием. Лошади то ускорялись на возвышенности, где снега было поменьше, то снова вязли в мокрых низинах. Но вопреки прогнозам полковника Белевского, до ямского двора, расположенного в большом придорожном селе, мы все-таки, с грехом пополам добрались.

Повеселевший капитан Крапивин, который видимо и не чаял уже доехать сюда, отправился лично договариваться о перемене лошадей, а поручику, чью фамилию мы так и не услышали, велел нас отвести в местный трактир, чтобы накормить там и потом переждать, пока обе наши кареты будут готовы отправиться дальше.

Похоже, сейчас мы находились не в центральной части села, а скорее где-то на его окраине, поскольку церковь едва виднелась. Дальше по дороге, где дома заканчивались перед спуском к реке, была выстроена снежная крепость, а на ее берегу, был врыт деревянный столб, высотой метров пять. Рядом горел большой костер.

— Что это? — поинтересовался я у Петра

— Так ведь Широкая Масленица, гуляния народные! — уныло вздохнул Южинский. И опомнившись, произнес — Прости, Поль, я никак не привыкну, что ты многое теперь не помнишь. Скоро деревенские притащат сюда чучело Зимы и сожгут его под веселые песни и хороводы. Сегодня же последний день Масленицы, завтра начинается Великий пост.

Словно в подтверждение его слов, из переулка показалась шумная процессия, впереди которой на высоком шесте несли соломенное чучело, наряженное в какое-то тряпье. Толпа состояла в основном из детей и молодежи, они били в бубны, дудели в рожки и играли на балалайках, распевая при этом какие-то песни, напоминающие колядки. Судя по мешкам в руках, они действительно колядовали — ходили по домам, собирая с односельчан шутливую дань в виде всякой снеди и сладостей. Один из парней был обряжен в настоящую медвежью шкуру и весьма талантливо изображал неуклюжего большого мишку, пританцовывая и пытаясь обнять молодых девушек. Я пригляделся к женскому полу. Мнда… Низенькие, коренастые, волос под платками не видно, зато щеки щедро разрисованы румянами.