Конец века (СИ) - Респов Андрей - Страница 31

Стефания Генриховна, интеллигентная и строгая во всех отношениях дама, давно перешагнувшая рубеж бальзаковского возраста и занимавшая должность заведующей, приняла меня благосклонно и поинтересовалась лишь тем, почему я заявил экстернат именно по немецкому языку, так как числился во французской группе.

Я честно признался, что к языку великого Вольтера имею лишь отдалённое, если не сказать обывательское, отношение, так как в школе на самом деле учил испанский. А поскольку в нашем институте не было соответствующей группы и преподавателя, то был организационно — принудительно определён к французам, где весь первый курс только и делал, что делал умное лицо, да тоскливо поглядывал на преподавателя, внутренне вознося хвалу чиновникам от образования, установившим для этого предмета лишь дифференцированный зачёт, а не экзамен.

На что Стефания Генриховна лишь понимающе кивнула и вдруг почти без паузы бегло заговорила со мной по-немецки, демонстрируя блестящее произношение. Я внутренне вздрогнул от накатившего ощущения дежавю. Да и, правду сказать, было отчего: чуть больше недели прошло, как закончилась моя эпопея в фашистском тылу.

Вздрогнул, но не растерялся и, стараясь не частить, постепенно поддержал беседу. Почти полчаса часа мы обсуждали учебный процесс, политику, Горбачёва, рынок, кино и чёрта лысого… Щекочущие струйки пота, пробежавшие через некоторое время по моей спине, красноречиво отразив степень возникшего напряжения. Мда, это тебе не с Матько на спор отжиматься, Гавр!

Наконец, Стефания Генриховна притомилась или что-то внутри для себя решила, перейдя на русский.

— Достойно, Луговой. Весьма достойно. Экстернат по немецкому для вас всего лишь формальность. Я бы сказала, высокий уровень. Явно чувствуется практика и обучение у носителя языка, возможно, у нескольких носителей. Никакой школы, немного безалаберно, топорно, но эффективно. Не блестяще, но, повторюсь, очень достойно. Подучите латинско-греческую терминологию и в следующий понедельник к пяти часам вечера милости прошу. Я сама предупрежу вашего куратора. Вот ваше определение! — она заполнила бланк крупным угловатым почерком, размашисто расписавшись, — да, и пригласите Сапфиру Султановну присутствовать от деканата на зачёте. Пусть и она за факультет порадуется. Нечасто нас в медицинском студенты балуют уверенным знанием языков, — она тяжело вздохнула.

— Э…благодарю. И это всё? — я несколько растерялся от скорости, с которой решился вопрос.

— А чего вы хотели, Луговой? Танцев с бубнами? Может, вымогательства с моей стороны? — она сурово сдвинула подкрашенные брови, — так ведь нет никаких предпосылок. Языком вы владеете более чем достаточно. Делать на нашей кафедре вам уж точно нечего. Так потратьте время с пользой. Вам ведь для этого экстернат понадобился?

— Да. Я…

— Благодарите лучше ваших учителей. Вы ещё довольно молоды и не понимаете. Знание языка для вас в будущем — верный кусок хлеба. Да ещё с маслом, а возможно и с икрой! Так что идите. До понедельника. А мне, извините, недосуг. Ещё целая гора бездарных контрольных на проверку. Идите, идите, Гаврила… — она углубилась в кипу тетрадок, разложенных на столе, вяло помахав мне на прощанье рукой.

На выходе на улицу я неожиданно столкнулся с Орлинду и отозвал камрада в сторонку.

— Хей, виджана, рад тебя видеть, брат! — искренне блеснул белозубой улыбкой до Оливейра ди Пончиш Мария.

— Как кстати я тебя встретил, Орлинду! — я полез в карман так вовремя подогнанных мне африканцем джинсов и достал затрофеенные сегодня утром купюры: без малого сто семьдесят рублей, — вот, как говорится, обригадо, амиго!

— Тут слишком много, виджана, — африканец быстро пересчитал купюры и попытался вернуть мне часть.

— Не, не, брат, твои штаны оказались счастливыми, и я смог заработать. Теперь с радостью отдаю долг.

— Грузчиком, виджана?

— Именно!

— Хорошо, Люговой, я возьму. Но с условием, — африканец свернул купюры и засунул в задний карман штанов.

— С условием? — удивился я словам Орлинду.

— Ты, Люговой, очень интересный рюсский. Мы пили кофе, и ты сказал очень любопытные слова про бизнес и иностранных стьюдентов. Мало кто сейчас так думает, да… И ты не сидишь, как это вы это говорите, на джопе ровно, а пытаешься заработать сам. Это достойно уважения, виджана. У меня есть для тебя лючше работа, Люговой, чем грузчик, — хитро прищурился африканец.

— Если ты по поводу того, чтобы толкать шмотки студентам, извини, это не ко мне, Орлинду. Из меня коммерсант, как из верёвки лобзик.

— Лобзик? — не понял африканец.

— Как из говна пуля, если так понятнее, — пояснил я.

— Фи…нет, нет, ти не понял. Торгую я товаром сам! Но твои способности пригодятся в другом бизнесе. И довольно хорошо оплачиваемом.

— Это какие же способности? — немного насторожился я. Криминала мне на сегодня уже хватило.

— Сила, аккуратность и порядочность, — вкрадчиво произнёс Орлинду. При этом из его речи вдруг напрочь пропал акцент.

— Правда? — я недоверчиво ухмыльнулся.

— Не стоит иронизировать, виджана. Сейчас много деловых людей стараются заложить основу собственного бизнеса. Да, не скрою, большинство из них нарушают закон. Совсем чуть-чуть. Как же без этого? Это умирающий совьет юнион, виджана. Коммерческая революция помойки, как сказал один ваш пенсионарий. Но тот человек, к которому я хочу тебя пригласить, имеет достаточно мозгов, чтобы находить, как это, лазейки в законах. И на этом имеет неплохие деньги, поверь. Ты тоже можешь, пока законы не изменили ушлые комми.

— Мошенник, что ли?

— О, нет, Люговой. Он бизнесмен, коммерсант, — со значением поднял указательный палец африканец.

— Цеховик — кооператор значит…и чего ему от меня нужно? — решил я не тянуть кота за подробности.

— Ничего особенного. Ты должен будешь подойти к нему завтра вечером и вместе с другими работниками потрудиться ночью со шкурками норок.

— Чего…с чем?! — не совсем понял я.

Африканец, понизив голос, терпеливо объяснил.

— Полусырые шкурки норок растягивают руками и укладывают сушиться. В среднем длина шкурки увеличивается на 3-4 сантиметра. А поскольку их продают недёшево, и цена зависит от длины, сам догадаешься или подсказать?

— Перепродажа… Получается приличный навар, — пробормотал я, задумчиво теребя подбородок, — норка — товар непростой, наверняка левый. Скорее всего, твоему бизнесмену выгодно, чтобы такую работу делали неслучайные люди. Так?

— Верно подметил, виджана, я тебя уже порекомендовал. Заочно. А сегодняшняя наша встреча позволила опередить мой визит к тебе.

«А ведь встречи могло бы и не быть!» — подумал я, вспомнив, что собирался именно сегодня съехать из общаги. Предложение Орлинду, скажем прямо, попахивало, но не так чтобы очень неприятно. Но всё же, неоткровенной халявой или признаками развода. Возможно, это шанс найти заработок поприличнее, чем разовые подработки у Зелимхановича, которые в итоге заканчиваются ударом по башке в подворотне. А ведь Серый не успокоится. Ещё и подручные его обиду затаят. А решала из меня никакой. Что ж, за неимением лучшего, подёргаю пока и норковые шкурки. Да и какой смысл Орлинду меня подставлять?

— Можно попробовать, господин до Оливейра. Куда надо подъехать?

— Завтра, к девяти вечера, улица Серова 231. Частное домовладение. Скажешь, что от меня.

— Принято. Что-нибудь ещё.

— Если всё сладится, Люговой, с меня презент. Смотри, отказа не приму! Я заинтересован в хороших партнёрах. А от того, как ты покажешься этому человеку, зависит и моя репутация.

— Что ж, если всё так, как ты сказал, не подведу, Орлинду. Бывай!

— До свиданья, виджана. Береги себя!

Мы распрощались, и я поспешил в общагу за вещами, чтобы уже окончательно переехать в дом Валентины Петровны.

Сейчас же, когда под ногами приятно пружинил толстый ковёр свежеопавших прелых листьев, укрывавших узкую лесную тропинку, а сумбур перенасыщенного на события дня смыли последние лучи заходящего солнца, я мог со спокойным сердцем отдаться тишине и спокойствию окружавшей меня природы.