"Фантастика 2023-127" Компиляция. Книги 1-18 (СИ) - Васильев Сергей Александрович - Страница 19

Левой рукой попытался нащупать веревку от кошки. Вокруг простиралась твердая гладкая поверхность, никакой веревки. Попробовал сесть.

Не получилось.

Странно.

Попробовал еще, и снова безуспешно. Я извивался на спине, стараясь сесть. Нижняя часть уходила вперед, зад проскальзывал, сесть не получалось.

Теплый лед был скользок. Хотя, конечно, подо мной был не лед. И не застывшее стекло, на стекле я кое-как бы удержался. Это была непонятная поверхность, настолько гладкая и скользкая, что ни сесть, ни перевернуться на ней не получалось.

Решил подумать о сложившейся ситуации спокойно, оглядеться. Веревка от кошки висела на кустах, можно забыть.

Справа мычал Папа. Он откатился от меня метров на десять и теперь пытался приблизиться, высунул лапу и старался грести. Но поверхность поля не поддавалась когтям, Папа тоже барахтался, фырчал, одним словом, бесполезно старался.

До меня начинал доходить смысл всей этой поляны. Сюда попадали всевозможные твари, живые и даже, возможно, мертвые, то есть поганые. Они вкатывались в центр этой ловушки, где скользкость стекла была просто необыкновенной. И застревали. Сначала они пытались вырваться, били конечностями, визжали, щелкали зубами и царапали когтями, одним словом, проявляли волю. Но постепенно эта воля начинала скисать, попавший в ловушку зверь сдавался и медленно умирал. После чего прилетала какая-нибудь голодная воздушная пакость, подбирала останки и блестящая поверхность была снова чиста и готова.

Я нащупал нож Лезвие не воткнулось, не зацепилось, поверхность подо мной оставалась неприступной. Так…

Поразмыслив, я решил опробовать другое, я не садился, я старался перевернуться на живот. Наверное, через час это получилось. Теперь я лежал на пузе. Особых, впрочем, преимуществ это мне не принесло. Я попробовал грести руками, как в воде…

Подгребал очень сильно, плечи разболелись, при этом я не сдвинулся ни на сантиметр.

Солнце палило все жарче и жарче, и лежать становилось все неприятнее. Неожиданно мне пришла в голову интересная мысль. Я с трудом выцарапал из-за спины карабин, направил его в сторону берега и выстрелил. Отдача отбросила меня в сторону, и я немного сдвинулся, метра на полтора. Поскольку иного выхода не было, то я решил действовать. Стрелять до тех пор, пока отдача не прибьет меня к берегу.

Тридцать выстрелов, примерно, за тридцать выстрелов я должен выбраться. Конечно, в восторг это не приводило. Потратить тридцать зарядов только для того, чтобы дотянуться до земли… Но другого выхода я не видел.

Я выстрелил второй раз и еще немного подвинулся.

Перезарядился. Надо было прочитать тропарь, но я никак не мог решить, какой именно следует употреблять в таком положении. Поэтому вместо тропаря я выстрелил.

Третий выстрел подвинул меня еще немного к цели, воодушевленный, я перезарядился снова.

Четвертый все испортил. Я выстрелил. Видимо, я немного не рассчитал с направлением. Заряд ушел в сторону, и меня вместо того, чтобы подвинуть, развернуло. Причем очень здорово, я принялся вертеться, как детский волчок

К счастью, я лежал на животе. Через минуту верчения меня вывернуло, а еще через минуту это произошло второй раз. На спине наверняка бы захлебнулся.

Я вертелся. Вернее, я чувствовал, что мир вертится вокруг в вялом тошнотворном хороводе. Остановиться я не мог долго. Когда это, наконец, случилось, я с трудом смог поднять голову. Некоторое время лежал, стараясь отдышаться. Да не старался даже, потому что сил никаких не осталось. Стрелять бесполезно, это ясно.

Глупо.

Я расслабился и растекся по стеклу. Хотелось спать, и я стал спать. Иногда лучше спать.

Не знаю, я проспал, наверное, часа полтора. Во всяком случае, солнце сместилось не сильно. Открыл глаза. Теперь хотелось пить. Смертельно. Дотянулся до бутылки. Попил. Голова болела, во рту перекатывался мерзкий привкус. Папа поскуливал. Никогда не слышал, чтобы он скулил, а сейчас вот да.

— Тихо! — прошептал я. — Тихо, могут прийти…

Папа послушался. Во всяком случае, подвывать перестал. Я снова стал думать. Положение получалось кислое. Кошку я использовал, стрельба не помогала, клея, чтобы приклеиться к стеклу, а затем оттолкнуться, тоже не находилось. Оставалось подыхать в этой подлой ловушке.

Подыхать не хотелось. Во всяком случае, так.

Я подышал на ладони и попытался прилипнуть ими.

Я поплевал на ладони.

Я попробовал скрести ногтями.

Не получалось.

Идея явилась неожиданно. Я решил выстрелить в лед. Может, хоть поцарапаю. Оттолкнуться от царапины — достойное занятие. Достал жакан. Гладкий, с тупым обтекаемым конусом. Ножом пропилил в нем зазубрины. Зарядил. Теперь следовало вымерить угол. Привязал к спусковому крючку проволочку, установил карабин вертикально, обнял ствол. Наверное, это выглядело идиотски со стороны, но выбора особого не было, я закрыл глаза и за проволочку дернул.

Карабин грохнул, пнул стволами в щеку.

Я открыл глаза.

Царапина имелась. Сантиметра два в длину и с волос толщиной. Да, от такой царапины можно легко оттолкнуться. Если бы я был муравьем, я бы так и сделал. Оттолкнулся бы и поехал, только ветер в ушах. Есть там у муравьев уши, не знаю, зато мои уши заложило крепко. Я стал думать, что оглох, но слух почти сразу начал возвращаться, зазвенело, запело где-то там в вышине. Дурак. Дурак.

Хотя если рассуждать трезвомысленно… Здесь без мутанта явно не обошлось. Мутант, вполне может статься. В здравом уме я не полез бы на эту площадку. А погань эта замутила, голова вскружилась от детской восторженности, вот я и всунулся. Вообще, надо было раньше мозгом ворочать, мутанты эти любят возле таких вот мест ошиваться. И возле болот.

Я вспомнил, как возле наших болот мутанты селиться обожали просто. Заманивали, каждый год человека два в трясину попадало. После этого обычно устраивалась массовая зачистка. Брали дымовые шашки, выкуривали мутоту, в бочку железную, а потом жгли. А они так трескали и взрывались в разные стороны, совсем как блохи, только веселее.

А некоторые даже из бочки продолжали мутить.

Я зарядил карабин дробью. Обнаружить мутанта без дыма почти невозможно. Сидит себе где-нибудь сейчас в развалинах, смотрит, веселится. Весело ведь я тут корчусь, смех один, да и только. А если их тут еще несколько…

Тогда шансы мои совсем невелики. Если одного убьешь, остальные не выпустят.

Ждал. А что мне оставалось? В рюкзаке хранилось немного рыбы, если экономить, хватит на неделю, даже больше. Воды чуть, но на этот счет я совсем не беспокоился. Поверхность гладкая, значит, роса должна оседать хорошо. То есть я мог сидеть в этой ловушке почти сколько угодно. Не один месяц. Постепенно слабея от голода, сходя с ума от солнца и безнадежности. И, что самое плохое, с ума я буду сходить долго. Я очень нормальный, спокойный, свихнусь уже совсем перед смертью, и безумие затянет последние часы существования мерцающей пеленой.

Солнце опускалось, и я вдруг обнаружил еще один подлый секрет этого места. Ледяное поле представляло из себя вовсе не ровную площадку — оно понижалось к центру. В результате чего получался очень плоский конус, так что все, оказавшееся на этом поле, рано или поздно скатывалось к середине. Весело.

Небо на востоке чернело, из оставшихся домов и от развалин выползли неприятные ломаные тени, кое-где заухало, завыло, заверещало, погань вступала в свои сумеречные права.

Я ждал ночи. Вот о чем думал. Сегодня было жарко, и вполне могло статься, что от этой самой жары этот лед загладился, приобрел повышенные катательные качества. Вечером начнет холодать, лед остынет, и, возможно, проявятся другие свойства. Проходимость какая-никакая.

Хотя, конечно, если у меня и получится добраться до берега, то ночью без укрытия шансов немного. Продержаться с карабином и топором против всей той пакости, которая тут же возжелает мной перекусить, вряд ли удастся. Но шанс — мое любимое слово — шанс есть. Если подтянуться к берегу, допустим, на расстояние метра в три и как-то на нем закрепиться, например, с помощью ремня от карабина, то, возможно, ночь переждать получится. Шанс.