Гончие Бафута - Даррелл Джеральд - Страница 48
- Предыдущая
- 48/66
- Следующая
После этого тюремщик и арестанты каждый день приносили какую-нибудь дань зверьку, который заставил их так быстро бежать и "так ловко их одурачить": иногда это был кусочек сахарного тростника или пригоршня земляных орехов, иногда кассава или кусок хлеба. Что бы это ни было, Любимчик садился у самых прутьев клетки и принимал дары, взвизгивая от удовольствия, арестанты же собирались вокруг клетки и рассказывали друг другу или какому-нибудь новичку, который про это еще не слыхал, историю о том, как они гнались за бельчонком. Тут подымался громкий смех и Любимчика превозносили на все лады: вот хитрец, вот ловкач, как он здорово всех провел! И это был только первый из многих случаев, когда Любимчик поднимал страшный переполох в нашем лагере, Из множества разнообразных животных, которых нам приносили, пока мы оставались в нашем главном лагере, примерно одну пятую составляли детеныши, и, хотя почти все они были очаровательные создания, нам из-за них прибавлялось немало хлопот – ведь в животном мире младенцы требуют такого же ухода и заботы, как и любой человеческий детеныш. Мы очень привязались ко всей это мелюзге, но особенно хороши были и в то же время больше всех досаждали нам трое малышей, которых мы назвали "бандитами" Это были детеныши кузиманзы, одной из виверр, довольно распространенной в лесах. Взрослая особь величиной примерно с крупную морскую свинку; шерсть у нее густая, жесткая, шоколадного цвета, хвост пушистый, мордочка длинная. острая, с подвижным розовым носом и круглыми выпуклыми глазами, точно пуговицы от башмаков. Когда "бандиты" к нам прибыли, они были величиной с небольшую крысу и глаза у них только-только открылись. Шерстка была яркой, рыжеватой и торчала у них на теле какими-то клочками и пучками, так что зверьки напоминали дикобразов. Самой примечательной частью тела у них были носы – длинные, ярко-розовые и до того гибкие, что зверьки поводили ими из стороны в сторону, точно крохотным хоботом. Вначале пришлось их кормить смесью молока с кальцием и рыбьим жиром, и работа эта была не из легких: ни один звереныш любого другого вида не выпивал так много молока, и напоить их было тем трудней, что они были чересчур малы, чтобы, как все остальные, сосать молоко из бутылочки. Поэтому приходилось наматывать на палочку ватный тампон, окунать его в молоко и давать им сосать.
Сначала все шло как нельзя лучше, но едва у них стали прорезываться острые зубки, как начались новые заботы. От жадности они вцеплялись в вату бульдожьей хваткой и уже не выпускали, так что я не мог снова окунуть тампон в молоко. Нередко они так впивались в вату зубами, что тампон сползал с палочки и они тут же пытались его проглотить; приходилось засовывать палец им в горло и ловить тампон, когда он уже исчезал в глубине их глотки – только так мне удавалось спасти их и не дать им задохнуться. Но едва я засовывал палец им в горло, зверьков немедленно начинало тошнить, а как только их вырвет, они, понятно, снова голодны – и изволь начинать все сначала. Всякому, кто гордится своим долготерпением, я бы посоветовал испытать себя: попробуйте-ка выкормить из бутылочки детенышей кузиманзы.
Когда у "бандитов" окончательно прорезались зубы и они научились хорошо ходить, их одолела ненасытная любознательность – вечно они пытались сунуть свой розовый нос в чужие дела. Жили они в так называемой "детской" – это было скопление корзинок, где мы собрали всех детенышей. Корзинки стояли между нашими двумя кроватями, так что и ночью кормить всех младенцев было очень удобно. Крышка корзинки, в которой обитали наши "бандиты", закрывалась не слишком плотно, и они очень скоро наловчились ее сталкивать; тогда они выбирались из корзинки и отправлялись осматривать лагерь. Нас это очень тревожило, потому что "бандиты" совершенно не знали страха и с одинаковой беспечностью могли сунуть нос куда угодно: в клетку обезьяны и в ящик со змеями. У них была в жизни одна-единственная забота – поиски пищи, и они кусали все, что встречалось на пути: вдруг попадется что-нибудь вкусненькое!
В то время у нас была обезьяна гвереца, взрослая самка с удивительно длинной, густой и шелковистой черно-белой шерстью и длинным, пушистым, как перо, тоже черно-белым хвостом, которым обезьяна, по-видимому, очень гордилась: она всегда старалась содержать его в чистоте и вылизывала до блеска. Однажды "бандиты" убежали из "детской" и забрели к обезьяньим клеткам – не найдется ли там чем полакомиться. Гвереца с удобством расселась, привалившись к стенке, – она принимала солнечную ванну, а ее прекрасный длинный хвост высунулся меж прутьев и свисал до земли. Один из "бандитов" приметил нечто странное, пестрое и, видно, вообразил, что оно никому не принадлежит, а существует само по себе, и потому кинулся на хвост и запустил в него острые зубы, чтобы проверить – не съедобна ли находка. Остальные двое увидели, что он что-то нашел, и мигом тоже вцепились в хвост. Несчастная обезьяна громко закричала от ярости и страха и метнулась вверх по прутьям клетки под самый потолок, но стряхнуть "бандитов" ей не удалось; они держались цепко – не оторвешь, и чем выше влезала обезьяна, тем выше поднимались с ней "бандиты". Когда я прибежал на крик обезьяны, зверьки висели в футе от пола, медленно раскачивались и рычали сквозь стиснутые зубы. Я несколько минут всячески убеждал их выпустить обезьяний хвост, но это мне удалось только после того, как я пустил дым от сигареты прямо им в нос и они закашлялись.
Когда "бандиты" подросли настолько, что получили собственную клетку со спальней, кормить их стало не только трудной, но и опасной работой. Едва наступало время еды, они начинали отчаянно волноваться и запускали зубы во все, что могло хоть отдаленно показаться съедобным, так что тут приходилось смотреть в оба, а не то они все руки искусают. Каждый здравомыслящий зверь ждет, когда миску с едой поставят ему в клетку; эти же прыгали в отворенную дверцу навстречу миске, выбивали ее у меня из рук и всей кучей валились на пол, отчаянно визжа от ярости и разочарования.
- Предыдущая
- 48/66
- Следующая
