Н 7 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 33

После к стулу бодрой для его возраста походкой подошел Древний. Он так разволновался, что у него начала дрожать рука. Чтобы скрыть дрожь, Петр Казимирович положил ее на спинку и сжал пальцы.

— Ребята, — проговорил он чуть дребезжащим голосом, — вы все для меня ребята, и ты, Саша, и ты, Андрюша, — Древний посмотрел сперва на Димидко, потом — на Матвеича. — Что я хочу сказать. Я на этом месте тружусь пятнадцать лет, думал, пора уже старику на отдых. Даже заявление написал, как команда разбежалась, а тут пришли вы и стали делать то, что никто до вас так не делал — стали работать! — Обычно над Древним подтрунивали, теперь же все слушали, боясь дышать. — И не спустя рукава, а по-настоящему. А дай-ка, думаю, посмотрю, что у этих ребят получится. И остался. И меня захватило, как молодого. Смотрю, как вы играете, и ноги сами на поле просятся. — Петр Казимирович станцевал фрагмент лезгинки. — Вот! А потом я заболел, сердце прихватило, надолго попал в больницу — и никто не предложил мне уволиться! Саша и Дариночка фрукты приносили, подбадривали, и такое ощущение, что я вроде и развалина старая, но нужен кому-то. И пока могу быть полезным, я буду с вами. Спасибо вам, ребята, за вторую молодость!

Димидко расчувствовался, пожал руку Древнего, тот его обнял.

Все, кто высказался, рассаживались за столики, я стоял и слушал теплые слова, порой хотелось улыбнуться, порой в носу щипало. Александр Нерушимый пришел в этот мир один, без одежды и без документов, а обрел семью.

Наконец поток желающих высказаться иссяк, и к стульчику подошел я, оперся о спинку.

— Спасибо, друзья! Вы меня прям как в армию провожаете. Ну, или во время мальчишника — в новую жизнь, где чужды холостяцкие удовольствия. — Донеслись смешки. — Вот Сан Саныч как-то сказал, что я — позвоночник команды, и на мне все держится. Но что позвоночный столб без всего остального? Бессмысленная груда костей. Каждый из вас — важнейший элемент организма. Саныч — спинной мозг. Лев Витаутович — просто мозг. Федор Хотеев — душа. Погосян — ноги…

— Гусак — седалище! — крикнул Димон и получил дружеский пендель от Микроба.

Улыбнувшись, я закончил:

— Спасибо, братья, — я нашел взглядом Дарину: нарядную, с прической и при макияже — хотел сказать «и сестра», но почему-то язык не повернулся, — и наша муза. Теперь давайте праздновать!

Всем уже хотелось приступить, парни ринулись за столы, мне досталось место за столиком с Димидко, Оксаной, Тирликасом, Древним, Левашовым и Гусаком. Лев Витаутович открыл шампанское, и понеслись тосты.

Остановись, мгновенье, ты прекрасно! Я на своем месте, в кругу близких людей. Что может быть лучше? Они заряжали меня энергией перед предстоящим событием, и казалось, что любые горы мне по плечу.

Когда все немного расслабились, в середину вышел качок-бармен Кирилл.

— Друзья! Да, именно так! — Говорить он не очень любил, потому делал большие паузы между словами. — Вы вдохнули душу в моего «Чемпиона». И теперь это нечто большее, чем просто бар. Это… это… э-э-э…

— Место силы? — начал перебирать варианты Микроб. — Арт-объект? Клуб по интересам?..

— Вот! Клуб по интересам и немного арт-объект. У меня для вас сюрприз.

Он включил висящую на стене «плазму».

— Я смотрел все ваши матчи. Они у меня все записаны. Здесь — лучшие голевые передачи и голы. Наслаждайтесь!

О, как наши оживились! Как загалдели!

Вот скачет на одной ноге по полю травмированный Димидко. Ревут трибуны…

Это ж игра с лиловским «Динамо»! И не узнал сразу, ракурс-то другой, я привык в одной точки все видеть. Следующий кадр: Погосян бьет пенальти, назначенное за то, что травмировали нашего тогда еще играющего тренера.

Когда я стоял в воротах, а Мика забивал, его закрыли спины. Потому сейчас я смотрел, как впервые, и даже немного нервничал. Вот Погосян разбегается, обозначает удар в левый угол, а сам лупит прямо и вниз. Вратарь повелся, прыгнул и пропустил.

— Наш первый гол! — вскочил Погосян. — Мой первый гол!

И запрыгал по залу. Счет тогда был разгромным, 8:1 не в нашу пользу, но первый гол — это как первый поцелуй, забыть его невозможно.

Второй гол Погосян забивал, уже получив свой десятый номер. Помню, тогда они с Рябовым за одиннадцатый чуть не подрались, но Мика был «одноногим», и ему достался номер 10. А сейчас прокачался Мика, с обеих ног забивает.

Потом череда голов прервалась, и началась нарезка, где я ловлю, отбиваю, снова ловлю. Прыгаю и растягиваюсь поперек ворот. Вот мне нос разбили… А вот — ключицу сломали, мать ее так! Тогда я часто включал дар, чтобы спасти команду, а сейчас справляюсь своими силами.

Мы так увлеклись, что даже есть бросили. Кадры воскрешали в душе приятные воспоминания и радость первых побед. Я смотрел на себя, еще угловатого и неловкого, и в голове вертелся стих Бродского: «Я сижу у окна, вспоминаю юность, улыбнусь порой, порой отплюнусь».

В Первую лигу мы вышли, теперь надо штурмовать вышку. Я был уверен, что не променяю свою команду ни на какие материальные блага.

Нарезка длилась где-то час. За это время все слегка захмелели и возбудились, Кирилл включил музыку, всем захотелось тепла и ласки, и Димидко дал добро, чтобы парни приглашали подруг, потому что женщины у нас было всего две: Оксана, но ее узурпировал Димидко и не дал с ней танцевать даже Матвеичу, и Дарина, которая кружилась в вальсе с Жекой. Весьма профессионально, надо отдать должное. В детстве, наверное, во дворе гулять ей было некогда: танцы, единоборства… не удивлюсь, если она еще и на гитаре лабает. Ну, или на скрипочке.

После Жеки ее пригласил Игнат. Танцуя с ним, она поглядывала на меня. Или так только казалось?

Вскоре пришла Маша с блондинками-близняшками, и стало повеселее. Все были счастливы и благостны. Димидко бархатным взглядом смотрел на Оксану и то и дело касался ее руки, она поглядывала на сына, Клыка то есть.

Все было прекрасно, пока у Сан Саныча не зазвонил телефон, лежащий на столе экраном вниз. Димидко перевернул телефон, взял, и его перекосило, он аж челюстями клацнул.

— Бывшая, — сказал он заупокойным тоном, сжал руку Оксаны и крикнул в трубку, чтобы перекрыть музыку: — Привет, Тома. Что случилось?

Он то ли специально включил громкую связь, чтобы Оксана слышала и не задавала вопросов, то ли забыл ее выключить.

— Саша, — проговорил усталый женский голос, — ничего не случилось. — Донесся вздох. — Катя хочет с тобой поговорить. У тебя там музыка? Что празднуешь?

— С каких пор тебя интересует моя жизнь? — сказал Димидко. — Успехи в работе праздную, уж это тебе точно не интересно.

— Катя хочет с тобой поговорить, а тебя из-за музыки плохо слышно.

— Что нужно ей купить? — спросил он. — И вообще, уже поздно, давай завтра.

— Папа! — донесся из трубки звонкий детский голосок. — Когда ты приедешь? А я по математике пятерку получила!

Желваки на скулах Димидко напряглись, он покосился на Оксану, которая, побледнев, смотрела в сторону. Еще раз сжал ее руку.

— Привет, зайка, — пробормотал Димидко, прикрывая трубку рукой и делая виноватое лицо. — Тебе что-нибудь нужно? Говори.

— Мне ты нужен! Мы к тебе приедем, ура, ура, ура!

Вот теперь меня зло взяло. Когда Саныч нуждался в поддержке, Тамара ему ультиматум поставила и лицо расцарапала, а как стал перспективным тренером с хорошей зарплатой, так, видимо, решила мириться. И не сама, а ребенка подсылает, а дочери отказать Санычу будет трудно. Хуже нет, когда взрослые используют детей как разменную монету для достижения своих целей.

— Зайка, папа все время в командировках, — попытался отмазаться Димидко.

— Мы завтра приедем! Так мама сказала.

Посмотрела, наверное, женушка турнирную таблицу, выяснила, что в ближайшее время игр нет и Саныч в Михайловске, и готовит десант. Надо отдать должное Оксане, она психовать не стала, смотрела на Димидко, потягивая через трубочку коктейль, а я думал, что он будет идиотом, если бросит из-за мегеры такую женщину. Как они говорят: «Ради детей».