Ведьма без ковена (СИ) - Горенко Галина - Страница 1

Пролог

Бледная сфера на ночном бархате неба выразительно мерцала, силясь заменить дневное светило. Тонкие пёрышки облаков застыли рядом словно несмелые мазки художника, наконец-то выбравшегося на пленэр. Каменные исполины замерли навечно, окружив неплотным кольцом лесную поляну. Темно-лиловые стрелы диковинного цветка, (Lupinus*, волчий боб, мелькнуло в голове, откуда это знание?) преданно заглядывают в глаза мягко улыбающейся луне, словно извиняясь за выжженное пятно в центре поляны.

Седой пепел, что подобно снегу лёгким покрывалом припорошил землю, ничем не пах, горько поскрипывая на зубах и вызывая желание прополоскать рот. Тлеющие угли четким абрисом демонстрировали ровную окружность в центре которой сидела я.

Голая!..

Перепачканная в саже кожа светилась, распущенные волосы потрескивали от статического электричества, покалывая затылок, пальцы зудели от напряжения и подрагивали от перенасыщения энергией.

Я была пьяна от возбуждения. Обнаженная кожа чутко реагировала на каждый пусть и слабый порыв ветра, будоража мириадами мурашек, чувствительные вершинки призывно сжались, требуя ласки, венерин холм исступленно пульсировал от напряжения, удивляя меня разгоряченно влагой.

Желание облегчить возбуждение стало невыносимым, а мысль о неуместности плотского удовольствия посреди пепелища даже не возникла в моем хмельном сознании. Я провела рукой по налитым вишенкам сосков, и в голос застонала от пронзившего меня удовольствия, смерчем сбивающего пристойные мысли.

Пальцы смело пробежалась по клетке ребер и коже живота, обводят впадинку пупка, оставляя пылающую тропинку, и спускаясь ниже, к заветному сосредоточию моей жажды. Едва коснувшись влажных лепестков, я закричала, выгибаясь дугой и ловя самый сильный оргазм в моей жизни, сминающий предыдущие в нелепое недоразумение.

Волны освобождающего цунами накрыли меня с головой, лишая возможности вздохнуть. Поляну пронзил крик наслаждения, отражая нереальные ощущения схлынувшего удовольствия. Пепел взмыл в небо и осыпаясь льдистыми крупинками укрыл меня тонким покрывалом.

С ветки ближайшего дуба, с гневным "Кааар" слетел крупный обсидиановый ворон.

Сверкая горящими рубинами глаз он сделал пару кругов над поляной, минуя мощную защиту обтекаемого силой периметра, и, нетипично для птиц, оглядываясь на распростёртую в экстазе девушку, он скрылся в предрассветной мгле, сливаясь с тонкой полоской горизонта.

Глава 1

Вместе с состоянием наследникам оставляют и долги.

Почему мама скрывала меня от родни отца мне стало ясно в один дождливый вечер. Нахмурившееся небо рыдало навзрыд, оплакивая ушедшее лето, а я неспеша шла домой с работы, подставляя лицо теплым каплям ведь зонт не брала, поверив интернет прогнозу, а не насупившимся свинцовым облакам.

В пятницу дресс-код в офисе упразднили, а краситься под джинсы и кеды я не видела смысла. Нарисованные брови не грозили стечь в моё декольте, как у девушки, обгоняющей меня на высоких шпильках, поэтому я действительно наслаждалась буйством стихии и серьезно подумывала прошлепать, для полноты картины, по неглубоким лужам.

Небольшая аллейка перед домом, обычно полная припозднившихся мамаш и потягивающих пиво отдыхающих, пустовала. На газоне сиротливо делал свои дела мокрый шпиц, трясущийся в мокрой шубке и поджимающий привыкшие к комфорту лапки к животу. Хозяин его нервно курил под большим черным зонтом, выпуская клубы остро пахнущего вишней сизого дыма и торопил питомца.

Едва начатая сигарилла упала на мокрую брусчатку мигнув ярким глазом и потухла. "Черный Зонт" накренился, подхватывая любимца на руки и решительно направился к соседнему дому. Я же перепрыгнула очередную лужу и вошла в калитку многоквартирной пятнадцатиэтажки, приложив кругляш от домофона вошла в светлый холл и пока дожидалась лифта, поболтала с консьержкой, сетующей на непогоду и наступившую осень.

Кнопка мигнула красным и пассажирский лифт радушно распахнул двери, проглатывая меня, как голодный лев сочный стейк. На одиннадцатом этаже с протяжным скрипом он встал, надрывно дергаясь и потряхиваясь. Никогда не любила закрытые кабины, но последний этаж рубил колебания на корню, и если вниз я вполне могла пробежаться пешком, то после тяжелой рабочей недели и хат-йоги* вполне могла бы потеснить консьержку, на продавленном диване, ожидая, когда починят лифт.

Я несколько раз нажала кнопку вызова диспетчера, кричала в шахту и стучала по дверям, пыталась поймать сотовую сеть — безрезультатно. Больше всего меня расстраивало то, что подумает мама, обладающая по истине богатой фантазией и мрачным характером, в последнее время она стала буквально параноиком, требуя отчитываться с кем, куда и во сколько. И конечно же, исключительно из-за переживаний о волнующейся родительнице, а никак не потому, что я до одури боялась оставаться в замкнутом пространстве замершей над землей в полсотни метрах, стальной коробки я сделала то, что делать нельзя ни за что и никогда.

Раздвинула внутренние створки лифта.

Пыль, железные конструкции непонятного мне назначения, отчетливый запах сгоревшего масла и раскачивающийся толстый кабель прямо возле моего носа. Туда-сюда, туда-сюда.

Вдруг лифт резко дернулся и без предупреждающего выстрела ухнул вниз.

Ни одной приличной мысли не возникло у меня ни тогда, ни теперь, когда воспоминания о моем падении (кстати во всех смыслах) не так свежи и остры. Подумать о счастливых моментах своей не очень длинной жизни я не успела, но почему-то сразу вспомнила, как попала в жутчайшую турбулентность именно в тот момент, когда сил моих больше терпеть не было, и я таки отстегнула ремень безопасности на борту самолета рейса «Москва — Берлин» и направилась в уборную.

Едва я вошла в узкую, ароматную кабинку, как самолет начало крутить словно в центрифуге, меня швыряло в полуторе квадратных метров так, что мой мозг, всегда ищущий позитив даже в самой кошмарной ситуации сформулировал две, ну очень важные в тот момент мысли. Первая, я никогда в жизни не стану участницей «Клуба десяти тысяч»**, а вторая вытекала из первой, так как закончу я свою жизнь не так как все, пристегнутыми, в объятиях близких, в этой крылатой адовой штуке, а со спущенными трениками на, пардон, унитазе.

Но обошлось тогда, обошлось и сейчас. С пронзительным визгом кабина затормозила, а через мгновение раскрылись двери, и я буквально вывалилась наружу, вдыхая чистый аромат лугового разнотравья и пугая своим растрепанным видом и нецензурной бранью, стоящих внутри вытянутых к небу гранитных громадин, блондинок в цветастых платьях.

Секундочку, что-о-о-о?

Точно повинуясь слышимому лишь им одним сигналу, женщины, синхронности которых могли бы позавидовать гимнастки, сделали ко мне решительный шаг, завороженно наблюдая за мной и моей реакцией на их приближение.

И ещё один.

И ещё.

Чем ближе они подходили, тем страшнее мне становилось.

Яркие сарафаны с разбросанными по подолу диковинными цветами были надеты практически на скелеты, обтянутые кожей, благородная платина волос оказалась грязной сединой, а ранее приветливые улыбки виделись мне хищными оскалами.

В абсолютной тишине измождённые руки протянулись ко мне, молниеносным движением втягивая меня в лиловый круг, царапая длинными ногтями мои обнаженные предплечья. Я сопротивлялась что есть мочи, но против четырех пар рук была бессильна, да и хрупкая внешность их была обманчива.

Мне никогда не приходилось отбиваться от маньяка, но старухи были похожи больше на одержимых, а ощущение, что я жертва для какого-то дикого ритуала, било набатом в голове. Нервы, перетянутыми струнами, лопались, включая панику и ужас на полную мощность. Горло перехватило в спазме, и я могла лишь сипеть, срывая голос.

Все вокруг закружилось, мельтеша и блуждая: звёзды на небе стали стремительно падать, рождая новые созвездия, меняя направление млечного пути и рождая сверхновые. Деревья, небо, земля, и по новой, сменялись в калейдоскопе разрозненных частиц, осыпаясь испорченным витражом.